Собрание произведений в пяти томах. Том 4. Девяностые
Шрифт:
Тем не менее мы очень подвижны и бегучи.
Только любовью можно задержать и прикрепить нас к себе.
Заметьте, на ласку мы откликаемся не сразу.
Мы обидчивы и осторожны.
Да, погладить нас непросто, а поцеловать целая проблема. Зато потом…
Никто не будет вам таким верным другом. Найдите нашу руку и не выпускайте ее. Мы маленькие, но верные друзья.
Мы маленькие пожарники. Мы маленькие спасатели.
И хоть нашей струйки не хватает, чтоб потушить большой огонь, действуем мы крайне самоотверженно и нашего защитника, вцепившегося в пятку огромного рэкетира, сбросить почти невозможно. А пятеро наших преследуют бандита до забора и какое-то время после него.
Мы экономны и неприхотливы, нам достаточно маленькой рюмочки и кусочка рыбки, чтоб почувствовать полное блаженство.
Наклонитесь к нам. Попразднуйте с нами.
Поверьте, жизнь внизу так же интересна и увлекательна. Поговорите с нами.
И лечить нас легко. Перед специалистом распростерта вся личность сразу. Поневоле приходится лечить не болезнь, а больного, как и сказано во всех учебниках.
Есть у нас и проблемы. Обычное такси для нас великовато.
Управлять большой импортной машиной, как и большой женщиной, очень неудобно, приходится ползать от педалей к рулю, пропуская показания приборов.
Мы также рады, что перевелись орлы. Они любили выхватывать нашего из общего потока. В последующей борьбе наш все равно побеждал, но самостоятельно спуститься с горы не мог и жил уже там, скрываясь в траве от хищных птиц.
Наши комиссары в Гражданскую пробовали бежать впереди. Их затаптывали свои. И маузер, самое страшное – собственный маузер, на бегу так подбивал сзади, что выбрасывал комиссара далеко вперед. Часто в расположение противника. В то же время наши комиссары с появлением микрофонов и театральных биноклей могли повести за собой массы.
К сожалению, наш горизонт ближе на треть, но нам видны мелочи. Из которых и состоит жизнь.
Эй! Под мои знамена, малыши! Все зависит от нас. Мы и суть, мы и украшение этой сути.
Ничего. Смерти нужно будет здорово потрудиться, чтоб найти нас.
Вперед, крошки! Мы можем быть песком, а можем быть и смазкой в колесе истории.
Они еще не знают, почему оно буксует. Они высоко. До них до-о-лго доходит.
Берегите себя. Каждый из вас образец ювелирного искусства. Не робейте, ведите свой маленький образ жизни.
Маяк внизу разглядеть трудно, зато он светит там, где истина.
Пусть поднимают ноги, если хотят познать ее.
Ильфу – сто лет
Да… Сто лет Ильфу,
Из них он сорок прожил.
Самый остроумный писатель.
Были глубже. Были трагичнее. Остроумнее не было.
Это у него не шутки. Это не репризы.
Это состояние духа и мозгов.
Это соединение ума и настроения.
И наблюдательности. И знания.
Лучше, чем он, не скажешь. Каждая строка – формула.
«12 стульев» – учебник юмора.
Чтобы избавиться от перечитывания, лучше выучить наизусть.
Мы и знали наизусть.
Говорят, трагедия выше. Это говорят сами исполнители.
Может быть. Может быть. Но ее не знают наизусть.
Говорят, юмор стареет. Может быть.
Кстати, кто это говорит? Надо бы выяснить.
Времени нет.
Как скажут – «общеизвестно», так и хочется выяснить.
Бросить все и выяснить.
Впрочем, тех, кому это общеизвестно, тоже мало осталось.
Может быть, бессмертная комедия выше бессмертной трагедии?
Может быть.
То, что она полезнее для здоровья, общеизвестно.
Время все расставит. Но свидетелей уже не будет.
Наш характер хорошо смотрится и в комедии, и в трагедии.
И ту и другую он создает сам. Одновременно.
Отсюда и выражение: смех сквозь слезы.
Как хотелось избавиться от слез.
Не получилось у Ильи Арнольдовича.
Получилось лучше.
Давно умер. А такого больше нет.
Что в ней, в этой Одессе?..
Детский юмор
Рассуждения по заказу
Что можно сказать по поводу детского юмора? Дети, по-моему, не шутят. У них так получается. Когда шутят осознанно – это ужасно… Для проверки реакции после шутки нужен взгляд. Взгляд – это глаза, в которых что-то есть. Юмор детей не объясняют. Им наслаждаются. Его собирают.
Иное дело студенты…
Эти вообще ничего без шутки не делают. Кто их воспримет серьезно, влипнет.
Тут надо быть очень осторожным.
Шутить только удачно, значит, молчать. Даже в жюри ходить не стоит.
Ваши оценки никто не поймет, а появление здорово испортит обстановку.
Они заняты таким возрастом и таким делом, что хохот рождается раньше шутки примерно на полсекунды. Попробуйте и отойдите в сторону.
В свою сторону, где шутят крепко, хорошо подготовленно, одинаково, неоднократно, с предварительным возгласом: «Внимание!» и долгим теплым взглядом в конце. Такая шутка бывает одна за весь вечер. Но все равно некая дама подходит и говорит: «Боже! Какой вы все-таки талантливый» (здесь очень хорошо это «все-таки»).
Для понимания этого возраста и для этого юмора один совет:
Хохочите до того, как познакомитесь. Потом будет поздно.
Ваш, ваш и как всегда твой.
На переходе
Господа, жуть берет. Ни одного свободного дня. В пятницу пьешь, в субботу больной, в воскресенье отходишь от пятницы. Отошедши к вечеру воскресенья, добавляешь, потому что отошел. От этого и первый кусок понедельника не проступает.
Глаза смотрят, но не видят. Палец пишет крупно по одеялу. Дикая тревога: то ли подорвал железную дорогу, то ли неудачно выступил в нижней палате, то ли обещал жениться…