Собрание произведений в пяти томах. Том 4. Девяностые
Шрифт:
Полдня в тревоге. Двадцать минут просмотра газет по диагонали, потом три часа ужаса и паники, пока кто-то не предложит выпить сразу после новостей, паника сменяется злостью, злость раздражением, раздражение переходит в скорбь, скорбь в слезы. «Плачь, – говорит незнакомец, – плачь, старый».
Плачу, плачу. Полночи на чужом костлявом плече. Нету у меня ничего. А было! Была страна, была публика. От такой потерн не скоро придешь в себя.
Так что понедельник псу под хвост. Еще хорошо, что газет не было.
Газеты во вторник. Пробежал глазами. Пока обзвонил, пока
Парализовано движение в Маниле. Корасон Акино? Тревога! Что я ей сказал? Это сон? Нет… Сон, сон. Да нет же, вот ее рука, больше того, вот ее нога… Ну прямо вот… Почему же она не просыпается? Неужели мертва? Нет… А на чем я бегаю вокруг нее?.. Сон?.. Нет же. Вот, щипаю. Больно. Хотя я ущипнул не себя. Но ущипнул я… Но не себя… Ты что, Корасон? Спи себе… Где же мы познакомились? За границей?.. Или у нас где-то?.. Точно, где-то здесь. И эта тоже ничего… Беназир Бхутто... Пусть спят. Главное, их не трогать. Меру пресечения применить – сон. Такие цифры всплывают!.. И дикие слова: тиара, эксудативный… Сон… Но вкус питья чувствуется и, конечно, это не Корасон, а Беназир… Пакистан… Она сбежала от военных… Пусть спит. Где же мы с ней? Неважно… Это сон… Пусть спит. Если проснется, очень будет удивлена… Россия, снега, туманы… Почему снега? Вокруг пески… Пакистан, точно. Пакистан. Значит не она, а я буду удивлен, когда проснусь. Надо упрямо спать. Все дрожит… Беназир исчезла. И не поговорили. Я безутешен. Не надо было просыпаться, не надо было газет. Не хочу быть с вами. И не хочу уезжать. Просто отъеду здесь же при вас. Поплыву… Плыви, плыви!.. Плыву, плыву…
Вторник забыт. Не читать, не слушать, не поддаваться. Неконструктивно сижу… Один… Выгнал себя отовсюду, перегнал сюда… Методом угасающего алкоголизма довел субботу до командирских ста грамм. Но в пятницу дал по полной программе. Чтоб в воскресенье что-то изменилось. Пил, пью и буду пить, пока всем, буквально всем не станет хорошо.
Как всегда ваш и очень подробно твой М.
Страна талантов
Россия – страна талантов.
Талантов масса, работать некому.
Идеи у нас воруют все. Больше воровать нечего.
Они у нас – идеи, мы у них – изделия.
Иногда всей страной произведем в одном экземпляре. Оно, конечно, летает, но без удобств.
Шесть врачей кладут военного летчика в теплую воду, чтоб мог справить нужду после полета.
По шестнадцать часов летает. Сорок тонн возит, а писать некуда. Всюду ракеты. Есть у меня, конечно, идея, как по крупному сделать, а потом по мелкому смыть. Не высказываю, чтоб не сперли.
По нашим идеям ракету на луну запустили.
Глухой, слепой, но ученый, в Калуге просто – просто в Калуге, это все придумал, но не осуществил. Потому что Калуга вокруг.
Более простое у нас – более эффективное. Топор. Молоток. Кувалда. С рукоятки слетают и попадают точно в лоб рубящему, либо наблюдающему.
Не было случая, чтоб, слетев
Игрушку детскую над младенцем у нас вешают на резинке через коляску: чтоб играл счастливый. Как только он ее оттянет, так она тут же обратным ходом ему в лобик и дает. Тоже остроумная штучка.
Товаропроизводители бастуют, обращая на себя внимание не товаром, а забастовкой. Конечно, из гуманных соображений надо бы у них что-то купить. Трактор или самолет. Но даже сами авиастроители просят по возможности над ними на их самолетах… по возможности, конечно, не летать.
Это ж геноцид, летать на нашем, ездить на нашем. Носить наше.
Все игры по телевидению американские, и все призы. Можно представить азартную игру за наш приз: пылесос или ведро.
Ну и что получилось за семьдесят лет власти товаропроизводителя?
Может, чемодан или портфель, или пара туфель, или унитаз, куда не надо бы лезть рукой в самый неподходящий момент.
Может, какая-нибудь деталь в моторе нашу фамилию носит, как кардан или дизель. Мол, потапов барахлит, карпенко искру не дает.
С нашей стороны Распутин, Смирнов, Горбачев, но это водка. Бефстроганов – закуска. В общем, наша страна – родина талантов, но наша родина – их кладбище.
Автопортрет в цифрах
Как только растрезвонился, что пишу, так и перестал.
Характер подскочил и взорвался.
Обиды не пролезают в дверь.
Новости оседают крупно.
Дальнозоркость не переходит в дальновидность.
Организм отменил рабочие дни.
Паника выросла и распустилась.
Обувь, одежда не употребляется и не изнашивается.
Кольцо покойников сужается, температура падает и давление растет.
В цифрах происходит следующее:
Интерес к дамам ниже обычного на несколько пунктов.
Сила в руках на сжатие 15 ангстрем, на растяжение – 62,8 джоуля!
Удар в стену с размаху 12 атмосфер, задом в дверь с разбегу 15,6 кг/см2.
Удар кулаком с плачем и слезами 3,6 атмосферы. На замечание огонь в глазах ответный – 11 свечей.
Подъемное усилие на чемоданной ручке 38 кг.
Спиной подъем с разгибом 9,6 кг/см2.
Тяговое усилие на тележку всем телом до 70 кг на колесо.
Сила звука при скандале 98 децибел, выброс слюны при этом 6,3 метра.
Уход в себя за 1 час 15 минут.
Выход из себя 0,3 секунды.
Приемистость от нуля до точки кипения 16 секунд.
Давление на стул в покое 13 атмосфер, в волнении – 3 атмосферы, давление на перо при описании жизни – 234,6 атмосферы.
Дружеские объятия 12,6 атмосферы, с поцелуем токсичностью 4-й степени.
Ходовые характеристики:
Продолжительность бега по равнине на скорости 2 км/час – 30 секунд.
По пересеченной местности 20 секунд на скорости 1 км/час.
Скорость при подманивании – 2 метра в минуту.
Добывание пищи – 3 часа.
Пережевывание – 1 час.
Переваривание – 4 часа.