Собрание произведений. Шестидесятые. Том 1
Шрифт:
свой балалаечный оркестр передали с баланса на ба-
ланс родильному дому, у них будет самодеятельность,
у нас нет. Устроили мне экзамен. Собрали комиссию.
Я говорю: «Вы хотите поставить меня в тупик своими
вопросами, а я вас поставлю в тупик своими ответами».
Нет, говорят, Федя… Меня Федей зовут. Нет, говорят,
Федя… Мне сорок лет, и все Федя. Нет, Федя! Нет, го-
ворят, Федя, ты, говорят, Федя, в состоянии пропаган-
дистом не быть. Сила в словах у тебя есть, но ты их рас-
ставить не можешь. Ты говоришь долго, Федя, но
нятно о чем.
Кому непонятно? Вам понятно, нет? Вот! А они го-
ворят… Да! Все!
В век техники
Для А. Райкина
Мы живем в век техники. Выходим на международ-
ные рынки. Машины у нас хорошие, отличные, но их
надо рекламировать.
Вот на заводе номер восемь дробь шесть, в общем,
на одном из наших предприятий, изобретатель Сера-
фим Михайлович… В общем, один чудак изобрел ма-
шину для этого… В общем, не дураки сидят!
Целый год работал над машиной, и решили машину
в Париж на выставку отправить! Правда, самого не пу-
стили, у него кому-то чего-то не понравилось в рентге-
не, анализы у него не те. Так что поехал я, у меня в этом
смысле не придерешься — все качественное и количе-
ственное. И девчушка еще из колхоза поехала, ей давно
обещали во Францию. Девчушка как раз еще кое-что
в физике помнила. А я сам, понимаешь, подустал… Все
это мотаешься, гоняешься, перевариваешь эти процес-
сы, все это осваиваешь, так что уже элементарные зако-
ны начинаешь подзабывать. Не то что там Джоуля—
Ленца или Ома, но и Архи… этого… меда уже конкрет-
но себе в лицо представить не можешь. Вот так! Но дя-
дя я представительный, сами видите: черная тройка,
баретки, шляпа сидит, как на гвозде.
Перед отъездом с изобретателем переговорили: вы-
яснили там, какие заряды, какие притягиваются, какие
оттягиваются… Ну, в общем, сели, поехали! Приезжаем,
слышу на платформе: «Пардон, пардон». Что же это,
уже Париж? Ну, прибыли в павильон, распаковались.
Народу набежала уйма. Машина — всеобщий восторг!
Я уже речь толкнул и закончил по-французски. Так
и сказал: «Селяви!» В смысле — есть что показать! На-
род мне кричит: «Включайте!» Я уже через переводчи-
ка говорю: «Нам понятно, граждане французы, ваше
нетерпение…»
Только это я сказал…
И вот тут мы куда-то что-то воткнули…
Потом меня спрашивали: «Куда ты воткнул, вспом-
ни давай!»
Комиссия приехала из Москвы, меня спрашивала:
«Куда ты втыкал, ты можешь вспомнить?» Какое
вспомнить, когда врачи ко мне вообще два месяца не
допускали, у меня состояние было тяжелое.
Девчушка та покрепче оказалась, но у нее что-то
с речью случилось и не может вспомнить, как доить.
Принцип начисто забыла! Откуда молоко берется, не
помнит. Сейчас ее колхоз за свой счет лечит, врачи го-
ворят, есть надежда.
Ну, павильон-то быстро отремонтировали, там
ерунда,
Машину собрали… в мешок и привезли уже другие
люди. Хотели изобретателя под стражу взять, но я в это
время в больнице лежал, тут за него коллектив пору-
чился, так что просто взяли подписку о невыезде. Лег-
ко отделался…
Я вот, как видите… Маленько перекос, и вот не сги-
нается. Говорят, могло быть и хуже. Ну, ничего, я под-
лечусь. Живем в век техники! Так что, может, еще
и в Японию поеду!
А что вы думаете? Селяви!
Разница между умным и мудрым: умный с большим
умом выкручивается из ситуации, в которую мудрый
не попадает.
Он выпил, и, с его точки зрения, дела у всех пошли
лучше. Еще выпил — оживились лица. Добавил — все
захохотали. Еще чуть — все пустились в пляс. Жаль, не
видел, чем все кончилось. Рухнул к чертовой матери.
День приезда, день отъезда в один стакан. Между
первой и второй не дышу. После третьей не закусываю.
Так плохо с такси, что, когда машина пришла, четы-
ре человека вынуждены были уже уехать, хотя было
очень весело.
И самовар у нас электрический, и мы довольно не-
искренние.
Пытался я перейти в другое поколение. Повел за со-
бой весь выпуск Государственного педагогического ин-
ститута имени Ушинского. Домой привел. Читал им.
Пил с ними. Пел с ними. Кричал: «Называй меня на