Собрание сочинений Т.4 "Работа актера над ролью"
Шрифт:
— Какой актер?— недоумевали все.
— Да ведь дьякон-то был спрятан на сцене за пристановкой,— пояснил Ныров,— его нельзя было выпустить, он хромой да толстый.
— А кто ж за него на сцену выходил?— спрашивали Нырова.
— Не скажу!.. — захлебывался от смеха Ныров. — Пожарный! Маршировал, как на параде! И под козырек взял, честь отдал Гамлету. Чесно слово, ей-богу! Как ни умоляли его не делать этого,— не удержался.
За общим гулом нельзя было слышать дальше. Скоро громкий хохот стих, и в наступившей тишине ясно выделялись голоса Рассудова и Ремеслова.
Тьмы низких истин нам дороже
Нас возвышающий обман!
а также:
Над вымыслом слезами обольюсь...
Рассудов доказывал обратное, а именно, что Пушкин требует п_р_а_в_д_ы, но не той маленькой правды, которую он сам называет “тьмой низких истин”, а иной, большой правды, правды чувства, заключенной в нас, артистах, и очищенной искусством. В подтверждение своих слов он цитировал другие слова того же Пушкина, которые почему-то обыкновенно забываются при таких спорах.
“Истина страстей, правдоподобие чувствований в предлагаемых обстоятельствах — вот чего требует наш ум от драматического писателя“12.
— Вот основа всего нашего искусства,— доказывал Рассудов,— вот готовый намеченный план для работы артиста: создай прежде всего сознательно “предлагаемое обстоятельство”, и сама собой явится сверхсознательно “истина страстей”.
— Вот это здорово, вот это хорошо! Ай да Пушкин! — захлебывался от восторга чей-то голос. Это был Чувствов, который каким-то образом оказался в уборной Рассудова.
— А что вы называете “правдоподобием чувства и истиной -страстей”? — спросил Ремеслов,
— Как же вы не понимаете! — горячился Чувствов.— Если “истина страстей” определяет полное, искреннее, непосредственное чувство и переживание роли, то “правдоподобие чувства” — это не самое подлинное чувство и переживание, а близкое, похожее на него чувство, или, вернее, живое воспоминание о нем.
— Творцов даже готов признать правдоподобием хорошую актерскую игру, представление под суфлерство чувства,— пояснил Рассудов.
— Нет, нет, не согласен! — загорячился Чувствов, но потом, подумав, добавил: — Хотя... впрочем... коли не можешь подлинно жить, переживать роль, то есть давать “истину страстей”, то, пожалуй, чорт с тобой, представляй “правдоподобие чувства”, но только не по-дурацки, как бог на душу положит, а тоже толково, верно, правдоподобно, под руководством и указанием своего живого чувства, постоянно имея в виду живую правду. Тогда получится что-то похожее на эту правду, так сказать, подобие правды — правдоподобие.
— Да ведь это же с ума можно сойти,— продолжал восторгаться Чувствов.— Мы-то ищем, ломаем себе головы, а Александр Сергеевич сто лет тому назад уже решил, что нам теперь следует делать и с чего мы должны начинать свою работу.
— С чего же? — спрашивал Ремеслов.
— Как “с чего”?! С предлагаемых обстоятельств. Это я понимаю, душой чувствую. Истина страстей не придет, пока не познаешь предлагаемых обстоятельств,— объяснял Чувствов.— Вот и познавай в первую очередь все, что относится к обстоятельствам жизни роли и пьесы. Пожалуйста, милости просим, принимаю — говорите.
— А что такое предлагаемые обстоятельства? — приставал Ремеслов.
— Да как же вы не понимаете,— сердился Чувствов.
— А все-таки,— настаивал Ремеслов.
— Предлагаемые обстоятельства — это целая история пьесы, целая длинная цепь условий жизни роли,— пояснил Рас-судов,— то есть — это комната, дом, быт, социальное положение, эпоха, обычаи, внешние условия жизни!
— Пьесы и роли? — допытывался Ремеслов. — Так, что ль?
— Все это пустяки. Есть гораздо более важные, внутренние обстоятельства. О, это тонкие обстоятельства! — снова, как гастроном, смаковал афоризм Пушкина Чувствов.— Тут и собственная жизнь своей души; тут и ощущение чужой души и жизни, например жизни жены, детей, брата, сестры, слуг, гостей, начальства, подчиненных, всего общества, всего мира! Все эти свои и чужие душевные токи, жизненные нити, идеалы, стремления сплетаются, сталкиваются, сходятся, расходятся, перепутываются, ссорятся, мирятся, и из всех этих невидимых нитей сплетается паутина, тончайшие душевные кружева, обстоятельства духовной жизни, которые окутывают актера.
— Стало быть, это невидимые, бессознательные нити. Как же сознательно плести эту душевную паутину? — недоумевал Ремеслов, очевидно, загоревшись от артистического экстаза Чувствова.
— Как? — торжественно вскричал Чувствов.— А бессознательное через сознательное! Забыли! Вот и начинайте с сознательного: пусть мне как можно увлекательнее, красивее рассказывают о внешних обстоятельствах, предлагаемых Грибоедовым. Я буду внимательно слушать, вникать, увлекаться тем, что мне говорят. Я буду сравнивать эти обстоятельства жизни пьесы и роли со своими собственными, знакомыми мне по жизни, или с чужими обстоятельствами, которые пришлось видеть и наблюдать самому в жизни. От этого чужие обстоятельства будут становиться все более близкими, родными и в конце концов сольются между собой и станут моими собственными обстоятельствами. Когда я сживусь, переварю в себе обстоятельства, предложенные поэтом, пусть режиссер раскрывает мне свои режиссерские обстоятельства, дополняющие поэта. Они родились у него от задуманного им плана постановки. Я, артист, дополню их своими, еще более интересными для меня и красивыми обстоятельствами, взятыми из моей собственной реальной или воображаемой жизни. Давайте сюда и художника с его эскизами, декорациями, костюмами, давайте сюда и освещение, и постаановку, и бутафорию. Все это я приспособлю к себе, сделаю своим, сживусь, привыкну, переварю. Когда все эти обстоятельства сольются, сроднятся, тогда они создадут те “предлагаемые обстоятельства”, о которых говорит Пушкин. Из них-то и надо себе создать условия жизни роли, а создав их и поверив им, надо поместить себя в самый их центр. Вот когда почувствуешь себя, точно в ванне, в самой гуще всех этих внешних и внутренних обстоятельств, тут и начинается сверхсознательное творчество — истина страстей.