Собрание сочинений Том 11
Шрифт:
Ровно никакого замечания, — всю одобряет и хвалит с головы до ног и советует мне «еще написать такую». Но я очень устал и утомился, да и довольно этого жанра. Вчера получил письмо от баронессы Менгден и Трохимовского о переводе Азы на нем<ецкий> и фр<анцузский> языки. По мне это все равно. Что мне не приносит заработка, тем я нимало не интересуюсь. — Какая жалость, что в книге Радищева есть ошибочная буква! * Это должно неприятно обидеть Вас. Надо совладеть с собою. Вы хотели сделать «совершенное», а Великий Сатирик хочет, чтобы все человеческие дела были «несовершенны». Не сердитесь на невозвратное. — Об участии в сборнике Гаршина * Л. Н. Т. дал совершенно тождественный со мною отказ. Я читал его письмо. Оно, по обыкновению, очень мягко и добро, но содержит твердый и полный отказ, с прибавлением, что он Г-на «знал и любил», но «по поводу его смерти»не понимает цели делать что-либо общественное. «Помощь» он признает в тех же простых применениях, как и я им писал. Вы безмолвствуете, точно боитесь тронуть вопрос назревший, на котором этот Фонд можно бы весь вывернуть… Что это за такт?..
Вы писали Гайдебурову о Назарьевой * , которой дали 75 руб., и написали, по их мнению, «резко» (словно «насмешка» не идет их величию), а почему бы не резко, но пристально не раскрыть служение их «Культу мертвых»? Это и есть мое заглавие:«Культ мертвых», под которым было два случая раздавить их как холодных гадин и бросить всем на смех, но Вы молчите и не хотите даже вызваться дать место… Я этого не понимаю. Победоносцы сделали им одолжение, запретив ношение венков, а то бы они скоро доспели в ряды форменных похоронных шутов. Вы пренебрегаете делом, которое стоит честной защиты и которое привлекло бы на Вас горячую признательность всех литер<атурных> бедняков, всех стариков и бесприютных вдов и сирот и оставило бы о Вас прекрасную память. Но Вы этого почему-то не хотите, и, еще хуже, я боюсь, что Вы когда-нибудь рассердитесь и сорвете на них справедливую досаду, а их надо не оборвать, а доказатьих
Преданный Вам
Н. Лесков.
«Пустой барабан» придет на днях. Как получу — так принесу сам. Только я очень сомневаюсь в его цензурности. Человек неслух — отца-мать не слушал, бога не слушает, а «пустой кадушки» слушается (солдат).
102
А. С. Суворину
22 апреля 1888 г., Петербург.
На последнее письмо Ваше, Алексей Сергеевич, я нашелся бы хорошо отвечать, если бы дело шло не обо мне, а о другом писателе. Я бы показал Вам, как я понимаю Ваш поступок и как ценю со стороны его порядочности и доброй услуги человеку, но как дело идет обо мне, то мне остается просто и коротко благодарить Вас за то серьезное дело, которое Вы вызываетесь для меня сделать, и затем я должен позаботиться, чтобы Вы не имели ни малейшего повода пожалеть о том, что вызвались оказать мне содействие к изданию моих сочинений. Я принимаю Вашу помощь; благодарю Вас от всего сердца и буду так же осторожен и честен, как был честен всегда в денежных делах с людьми. — История с полным собранием такова: Вольф (старик) купил издание у Боборыкина по 10 руб. за лист, за 5 тыс. руб., и в то же время предложил мне ту же цену. Я не отдал, более потому, что человек этот казался мне всегда неприятным и тяжелым в делах. Перед смертью своей он снова заговорил об этом, но ранее конца переговоров умер. Потом было предложение Мартынова * , — на тех условиях, как издан Григорович, — я на это не пошел по недостатку доверия к состоятельности фирмы. В этих последних днях один молодой писатель, издаваемый Панафидиным * , пришел ко мне с вопросом, не желаю ли я, чтобы мои сочинения издал Пнф. на тех же условиях, как изданы им Гаршин и Ясинский? Я оставил за собою время «подумать». Условия их те: Пф. издает все на свой счет и выбирает расходы из продажи первый с прибавкою книгопродавческих 30%. Кто на себя несколько может надеяться, — для того эти условия не хуже 10–15 руб. полистной платы с отчуждением книг в собственность издателя. Я на себя немножко надеюсь, ибо сочинения мои в общем составе их давно спрашиваются, и я верю, что они должны пойти, и после покрытия расходов издателя могут оставить мне 1 тыс. экз. в мою пользу. Следовательно, мне такая комбинация возможна. Но я все-таки и этакую комбинацию всегда предпочел бы иметь с Вами, а ни с кем иным, ибо, хотя у Вас издание выйдет и дороже, но оно будет сделано лучше и без всякой издательской «находчивости». Поэтому я сам хотел просить Вас сделать для меня издание на коммерч<еских> основаниях, то есть издать на Ваш счет; выбрать ваши расходы и книгопр<одавческие> проценты, и потом все остальное, очищенное издание выдать мне. Но просить совестно, и я не умею, хотя я никомуне должен и никто на расчет со мной пожаловаться не может. Вы были милостивы — заговорили сами, и я Вас прошу: издайте мои сочинения. Угодно Вам взять издание в собственность — вот какая была цена: Вольф давал 3500 руб. (за 350 лист.) — я просил с него не по 10, а по 15 руб. (на 5 руб. дороже Боборыкина). Около этого я желал бы взять и теперь (за 400–420 л.). — Если это удобно, то платеж денег может быть рассрочен как угодно. Если же Вы не хотите издать меня первым полным автором от Вашей фирмы, — то издайте так, как предлаг<али> Мартынов и Пнф. — то есть за мой счет с залогом издания Вам до погашения Ваших расходов. И этим я тоже буду доволен и сочту это с Вашей стороны за добрую дружескую помощь. Я знаю, что у Вас мое издание пройдет лучше, и во всяком случае дело будет сделано честно и безобидно. Денег я под издание не буду просить никаких. В этом я — слава богу — не нуждаюсь. Издание же надо выпустить зимою, сразу, все целиком, и потом его можно дополнять в том же формате. Но о технике издания будем говорить после: это дело второе, а первое принцип: будет оно мое или Ваше? Я предпочту ту из этих двух комбинаций, которую изберете Вы, — и желаю одного — считать это дело конченным. Относительно распланировки издания я сам буду искать и просить Вашего совета и указаний, так как Вы понимаете в этом гораздо больше меня. В этом точном определении вопроса Вы меня и разрешите. Что касается денег теперь, то я разумею только те небольшие деньги, которые пришлось бы мне получить за томики, которые Вы изберете для «Дешевой» и «Дорожной библиотек», — что должно идти помимо издания. Более я ничего не испрашиваю, и счет по изданию не будет прерываем никакими авансами. Я хочу, чтобы это было чисто и окупилось, как окуплено все Вами для меня изданное и уже распроданное.
Замечания Ваши о моих силах и ошибках во многом очень справедливы и метки. Одно забываете, что лучшие годы мне негде было заработать хлеба… Вы это упускаете. Катков был благородный человек к сотрудникам: зачем он платил мне по 150 руб., когда мог платить, подобно Кашпиреву * , по 50, и мне «некуда»было деться!.. А он еще мне подарилиздание «Соборян». Что только со мною делали!.. В самую силу сил моих я «завивал в парикмахерской у монаха» статейки для «Православного обозрения» * и получал по 30 р., изнывая в нуждательстве и безработице, когда силы рвались наружу… Но ведь я и Бенни были «шпионы III отделения»…Это писали Курочкин * и Василевский * с Баталиным * и Ниль-Адмирари * , и tutti frutti… «Надо было продолжать», пишете Вы. Спрошу: «где и у кого»? Надо было не сделаться подлецом и тунеядцем, и я об этом только и заботился, «завивая мохры в парикмахерской у монаха»… Что попало — я все работал и ни у кого ничего не сволок и не зажилил. Вот и все. Не укоряйте меня в том, что я работал. Это страшная драма! Я работал что брали, а не что я хотел работать. От этого воспоминания кровь кипит в жилах. Героем быть трудно, когда голод и холод терзает, и я еще был не один. Я предпочел меньшее: остаться честным человеком, и меня никто не может уличить в бесчестном поступке. Слава божию милосердию, сохранившему меня от диавола, который приходил два раза, и один раз в образе M. Н. Муравьева… Я мог брать имение под Вильной, а вокруг меня не было ничего, кроме «камней пустыни» и злой клеветы… Довольно и того, что я остался для знающих меня «добропостроенным и честным человеком», а для общества — «занимательным и умным писателем»… Я доволен и этим… С Гоголем и с Салтыковым меня не раз сравнивали, но не знаю, достоин ли я этого? M. Н. Катков, печатая «Смех и горе», говорил Щебальскому: «Где у Щ<едрина> такая настоящая, добраясатира!» Объезд помещиков вроде Чичикова всегда занимал меня, и я это пробовал слегка в «Смехе и горе» и в «Очарованном страннике». Обстоятельства не благоприятствовали заняться этим в размерах более широких. Я никогда не хотел быть должным и пятнадцать лет ждал издания моих сочинений, чтобы иметь денег на один-два года, но теперь это прошло. Сделайте то, на что еще не ушло время, чтобы я мог что-нибудь сберечь на старость «егда оскудевати силе и крепости». — В прошлом году Вы меня тронули, когда при гробе сына сказали некоему лицу, чтобы купить мои книги («Смех и горе»). Вы сказали: «Я хочу, чтобы это было сделано». И Вы сделали мне услугу и себе пользу. Сделайте так и нынче, и я Вам буду очень глубоко признателен. Рассказцы издайте для «Деш<евой>» или для «Дорожн<ой> б<иблиотеки>», а издание собрания возьмите за себя (10-15-лист),
Благодарный Вам Н. Лесков.
103
А. С. Суворину
7 мая 1888 г., Петербург.
Мне теперь кажется, будто в списке у Вас позабыты очень важные люди * для «Словаря», — как-то:
1) Ключевский * — в Москве (жития святых).
2) Антонович * (старший) в Киеве (Украина и Польша).
3) Пыляев, Мих. Ив. (люди, обычаи, драгоценности).
4) Быков, П. В. (подробнейшая соврем<енная> библиография).
Может быть, и еще кое-кто вспомнится. Да нет никого тоже для истории русского искусства, а это потребуется как вставка при описании всякого угла и закоулка, и этого не следует и нельзя избегать, ибо это-то и дает самую живую окраску месту, показывая, что там люди делают, — кроме того, что едят, пьют и на небо б<….>. Все кустарничество надо иметь в памяти и рассказать живо, с знанием дела и с интересом. Это не только оживит местные описания, но сделает их драгоценными для иностранцев, которые теперь надолго будут интересоваться Россиею. Эту штуку надо иметь в буфете, как сою, и подпускать ее в каждое соответственное блюдо. По-моему, для этого ни один из штемпелеванных ученых не годится, ибо все они вялы и скучны, а годится очень опять тот же наш Пыляич, — если только Вы не дадите его обижать, потому что это всякого огорчает и всякому неприятно. Таких подправщиков, как Пыляев, много не найдете, и он будет нужен решительно к каждому городу и городишке. И он их бездну проехал и осмотрел с Асташевым. — Промышленность у Толя и у Гагарина * (в географич. словаре) представлена ужасно жалко, а «промышленность есть душаместности». Надо показать не только, что тут делается, но и то, что с удобством могло бы делаться, да не делается, и почему это не делается? Это даст свою цену словарю у чужих людей, и об этом еще никто не подумал, а вот Вы послушайтесь моего смирения да подумайте и припасите способного человека да поберегите его, чтобы ему было при вас не так, «как на турецкой перестрелке» * . — Что еще вспомню — о том напишу во время свое.
Смир<енный> ерес<иар>х Николай.
104
А. С. Суворину
11 мая 1888 г., Петербург.
Я Вам когда-то говорил об этюде Л. Н. Т<олсто>го под заглавием «Николай Палкин». — Теперь он у меня случился, и я посылаю Вам его для прочтения. Если захотите оставить себе копию, то распорядитесь этим сами, — у меня теперь нет сих дел мастера. Подлинник мне возвратите.
Есть добрые люди, очень радующиеся, что я издам свое собрание. П. В. Быков составил для этого случая «библиографический указатель» * всегомною написанного за тридцать лет (с 1857 г.). — Я сегодня же отдал его напечатать в 100 экземплярах (2 листа) и доставлю 5 экз. Вам для просмотра и совета. Мне указывают на статьи, о которых я позабыл, но которые представляют картины минувшего и предсказания последовавшего и потому имеют интерес. Просмотрите, пожалуйста, всё с карандашами в руках и обсоветуем. Будьте, пожалуйста, мне другом и приятелем в этом литературном, важном для меня деле, в котором я неопытен и неискусен, и на Вас всею душою полагаюсь.
Ваш Н. Лесков.
Библ<иографический> указатель» должен поспеть дней в пять-шесть.
105
А. С. Суворину
16 мая 1888 г., Петербург.
Я все нехорошо себя чувствовал и ничего не мог делать, кроме как читать о Сирии и Египте * , но слышу, что Вы собираетесь уезжать, и стараюсь вырваться из лап одолевающей душевной дремоты. — Сношения с Вами у меня бывают потребностью, и в них есть та особенность, которая свидетельствует о нашей поглощенности литературою: в личных беседах от уст к устам (что легче писанья) мы никогда не умеем сказать ничего сердечного друг другу, а как расстанемся, — так сейчас же что-то напишем!.. Это что-то вроде прирожденного писательства. Вам пора уезжать… Опять развел такое ругательство, что никакие нервы этого не могут выносить… Почитайте что-нибудь другое * . Посылаю Вам листки, полученные вчера от Черткова, «из мира людей не от мира сего». Тут есть много любопытного, в чем раскрывается жизнь этой группы, представленная в «Северном вестнике» г-жою Шабельскою * — глупо и злонамеренно. Вы, верно, заедете к Л. H-чу, и потому Вам, может быть, покажется не излишним узнать теперь: на чем они живут и как подвигаются друзья их. Меня это жгучим образом интересует, и потому мне думается, что и Вам это может быть интересно. Если ошибаюсь — не сердитесь, ибо не за что. По прочтении — возвратите бумаги мне да не позабудьте положить в конверт и «Палкина», который остается у Вас. — К изданию «Собрания» подготовляюсь основательно и для того печатаю в Вашей типографии «Библиографический указатель» всего мною за тридцать лет написанного. Это необходимо, ибо я сам позабыл очень многое. Быков мне сделал большой и милый подарок этим поднесением. Спасибо ему. Я хотел печатать 50 экз., но меня уговаривают напечатать 200 экз. и предсказывают, что 100–150 разойдется в продаже между любителями, а 50 я раздарю товарищам и друзьям. Я на это сдался. Без такого указателя было бы очень трудно окидывать взглядом все поле, с которого надо собирать мою солому. Экземпляры будут у меня и у Вас, и я на своем все подчеркну и пошлю Вам в Крым, а Вы просмотрите и подайте мне свой совет. — Пока же начнем с крупнейшего и более нравящегося публике * : т. I. «Соборяне» и «На краю, света»; т. II. «Обойденные», «Смех и горе» и «Запечатл<енный> Ангел»; т. III. «Некуда»; т. IV. «На ножах». Дальше пойдут томы составные, и их компоновать надо по указателю. То, что взято из Прологов, — семь рассказов напечатанных и восемь готовых к печати (из обракованного обозрения Пролога) составят отдельный том под заглавием «Пустынные картины» (древнее христианство в Сирии и Египте). Все это в моей голове начинает мне выясняться и, бог даст, уложится стройно.
Для «Дешевой библиотеки» я принимаю Ваши условия и «откровенно, как Атаве», говорю Вам: я этими условиями доволен. Записку на 350 р. по назначению Вашему — прошу теперь дать мне. Теперь деньги становятся нужны. Расписку дам в конторе. Записку на продажу дам Петру Петровичу Коломнину * , с которым мне приятнее иметь дело, но впрочем — это как Вы укажете. На выпуск страниц из «Плодомасова» согласен; конец к «Котину» допишу в корректуре * . Теперь меня к этому не невольте, потому что я его еще не надумал. Я допишу. — Я уверен, что даже Ш<у>б<ин>ский удостоверит, что я свое слововсегда держу крепко и верно. Сейчас я могу написать гадость, потому что я очень изнурен и расстроен. Через две-три недели среди эзельских чухон я прихожу в порядок. Будьте уверены, что за мною задержки не будет. — О приплате нечего толковать, — это мелочи. О деньгах доводится сказать в другом деле. Я нахожу удовольствие и удобствопомещать мои христианские или египетские легенды в «Новом времени». Мне это нравится лучше, чем печатание в журналах, — а друзья мои еще сильнее на этом настаивают. И Лев Н., и Чертков, и другие — все находят, что «это лучшее место», и они заботятся пропускать листы с моими легендами «в народ». Притом Л. Н. заметил, что он писал «мужчин», а я (без умысла) «даю женщин той же семьи». Толстых журналов мужикам не набраться, а газетный лист до них доводят. И Вам эти рассказы, — я знаю, — не в тягость. По одному в месяц или в два — их все шесть или даже восемь можно бы у Вас напечатать, но гонорар газеты значительно ниже журнального, и один я являюсь от этой комбинации в чувствительном для меня убытке… У Вас мне платят по 15 коп. за строчку — без различия, что за статью и заметку, как в «Новостях» и «Пб. газете», так и за зрелую, многообделанную повесть… Это ужасно несправедливо, и мне так никто дешево не платит..» Разве «Нов. вр.» беднее Лаврова и Гайдебурова? И потом: разве я работаю хуже других, которым платят и у Вас дороже?.. Это и несправедливо и мне обидно. Дайте мне за беллетристику что стоит, — что платили, например, Костомарову! Не посердитесь, — я этим (и только этим)живу. Не огорчайте меня, — я и так изнемогаю.
Ваш Н. Лесков.
106
Л. Н. Толстому
26 июня 1888 г., Аренсбург.
Не посердитесь на меня, Лев Николаевич, что я беспокою Вас моими строками. — Живучи здесь на морском берегу, в тиши и уединении, — я перечитал наново лекции покойного друга моего Филиппа Алексеевича Терновского по церковной истории и нашел в них нечто, чего как будто не замечал прежде. Упоминается о направлении, которое обнаружилось в III веке у христиан в Севастии, — что они признавали войну делом непримиримым с христианскою верою и воевать не хотели, но в солдаты шли, когда их забирали насильно, но там (в службе) опять оружия для нанесения смерти и ран в руки не брали, а чтобы отстоять свое убеждение — безропотно подвергались мучительствам и позорной смерти. — Таких «святых мучеников, иже в Севастии», — поминает и наша греко-восточная церковь, но я пропускал это ранее мимо ушей и никакого внимания на это не обращал. Теперь же и хотел бы покопаться в этих делах, да не могу. Здесь нет ни Прологов, ни Четьих Миней, и вообще — никаких житейных книг; а у Вас, я предполагаю, они есть. Усердно прошу Вас посмотреть в них: что там рассказано о мучениках севастийских? Если же найдете что-либо из подробностей, то не будете ли так милостивы, чтобы заказать сделать для меня выписку и ту выписку мне прислать сюда, в Аренсбург, так как мне здесь же хотелось бы об этом писать. Равномерно — нет ли у Вас церковной истории Гизелера * и Гагенбаха * , которыми пользовался пок<ойный> Терновский и у которых предмет был трактован, без сомнения, полнее и свободнее, чем у русского профессора. — У меня же есть копии казенной переписки * о том, что делать с духовными христианами, которых впервые набрали в рекруты в 30-х годах и они повели себя во многом подобно как мученики, «иже в Севастии». Имп<ератор> Николай тогда велел отдать их в «профосы», чтобы устыдить их и унизить, но они этому были рады и чистили ямы с удовольствием. К несчастию их, — какой-то гарнизонный дока доискался однако, что к обязанностям «прохвостов» принадлежит также «заготовление розог и шпицрутенов» и самое исполнение палачевских обязанностей в обозе. Все это, как видите, очень любопытно и дает прекрасный, живой материал, но чтобы приняться за его обработку — надо иметь выписку из того, что житийные книги передают о мучениках в Севастии.