Собрание сочинений, том 14
Шрифт:
Дело в том, что в 1858 г. в Лондоне появилась карта Европы под названием «L'Europe en 1860» («Европа в 1860 г.»). Карта эта, изданная французским посольством и содержащая некоторые для 1858 г. пророческие указания — например, Ломбардия и Венеция присоединены к Пьемонту, а Марокко к Испании, — перекраивает политическую географию всей Европы, за единственным исключением Франции, видимо остающейся в своих старых границах. Территории, предназначавшиеся для нее, раздаются со скрытой иронией невероятным владельцам. Так, например, Египет достается Австрии, а в примечаниях на полях карты указывается: «Francois Joseph I, l'Empereur d'Autriche et d'Egypte» (Франц-Иосиф I, император австрийский и египетский).
У Фогта перед глазами в качестве декабрьского компаса лежала карта «Европа в 1860 г.». Отсюда его конфликт между Англией и Австрией из-за Египта и Сирии. Фогт
«Когда Наполеон I в свое время пытался вызвать банкротство английского банка [die englische Bank], последний в течение одного дня вышел из затруднения тем, что стал отсчитывать деньги, а не взвешивать их, как до того было принято; австрийская государственная касса 365 дней в году находится в подобном, даже еще в гораздо худшем, положении» (l. с., стр. 43).
Как известно, Английский банк [die Bank von England] (die englische Bank — это тоже фогтовский фантом) приостановил размен банкнот на золото с февраля 1797 до 1821 года; за все эти 24 года английские банкноты вообще не подлежали размену на металлические деньги, будь то на вес или на счет. Когда была произведена приостановка размена на золото, во Франции никакого Наполеона I еще не было (хотя генерал Бонапарт проводил тогда свою первую итальянскую кампанию); а когда на Треднидл-стрит возобновился размен банкнот, то Наполеона уже не было в Европе. Такого рода «Исследования» побивают даже ла героньеровское завоевание Тироля «императором» Австрии.
Г-жа Крюденер, мать Священного союза, проводила различие между добрым началом, «белым ангелом Севера» (Александром I) и злым началом, «черным ангелом Юга» (Наполеоном I). Фогт, нареченный отец нового Священного союза, превращает обоих — царя и цезаря — Александра II и Наполеона III — в «белых ангелов». Оба — предопределенные судьбой освободители Европы.
Пьемонт, говорит Фогт, «заслужил даже уважение России» (стр. 71 l. с.).
Заслужил даже уважение России. Что же больше можно сказать о государстве? Особенно после того, как Пьемонт уступил России военную гавань Виллафранка, а тот же Фогт сделал следующее предостережение по поводу покупки Пруссией залива Яде [472] :
«военная гавань в чужой стране, без органической связи с владеющим ею государством, это настолько смешная нелепость, что существование такой гавани приобретает смысл лишь в том случае, если в ней видят, в известной мере, точку прицела для дальнейших устремлений, поднятый флажок, по которому визируется линия наводки» («Исследования», стр. 15).
472
В августе 1858 г. было достигнуто соглашение между Россией и Сардинским королевством о предоставлении на время Русскому обществу пароходства и торговли права использовать восточную часть пьемонтской гавани Виллафранка, расположенной на берегу Средиземного моря близ Ниццы, для стоянки судов, ремонта их и загрузки топливом.
В 1853 г. Пруссия купила у герцогства Ольденбург часть береговой полосы залива Яде для сооружения военной гавани (гавань, получившая название Вильгельмсгафен, построена в 1855–1869 гг.).
Как известно, уже Екатерина II старалась приобрести для России военные гавани в Средиземном море.
Нежная предупредительность к «белому ангелу» Севера приводит Фогта к чрезмерно грубому нарушению «природной скромности», поскольку она еще имеется в его первоисточниках, изданных Дантю. В брошюре «Сущность вопроса, Франция — Италия — Австрия», Париж, 1859 (у Дантю) [473] он прочел на стр. 20:
«Впрочем, на каком основании австрийское правительство станет ссылаться на ненарушимость договоров 1815 г., когда оно само нарушило их захватом Кракова, независимость которого была гарантирована этими договорами?» {77}
473
«La vraie question. France — Italie — Autriche». Paris, 1859.
Фогт переводит свой французский оригинал на немецкий язык следующим образом:
«Странно слышать
Разумеется, Николай уничтожил конституцию и независимость Царства Польского, гарантированные договорами 1815 г., из «уважения» к договорам 1815 года. Не меньшее уважение Россия проявила и к неприкосновенности Кракова, заняв в 1831 г. этот вольный город своими войсками. В 1836 г. Краков был снова занят русскими, австрийцами и пруссаками; с ним обошлись как с завоеванной страной, и еще в 1840 г. он, ссылаясь на договоры 1815 г., тщетно апеллировал к Англии и Франции. Наконец, 22 февраля 1846 г. русские, австрийцы и пруссаки снова заняли Краков, чтобы присоединить его к Австрии [474] . Нарушение договоров было совершено тремя северными державами, и австрийский захват 1846 г. был только заключительным словом русского вторжения 1831 года. Из деликатности к «белому ангелу Севера» Фогт забывает о захвате Польши и извращает историю захвата Кракова {78} .
474
В феврале 1846 г. готовилось восстание в польских землях с целью национального освобождения Польши. Главными инициаторами восстания были польские революционные демократы (Дембовский и Другие). Однако в результате предательства со стороны шляхетских элементов и ареста руководителей восстания прусской полицией общее восстание было сорвано, и произошли лишь отдельные революционные вспышки. Только в Кракове, объявленном в 1815 г., согласно условиям Венского трактата, вольным городом, под протекторатом Австрии, России и Пруссии, повстанцам удалось 22 февраля одержать победу и создать национальное правительство, выпустившее манифест об отмене феодальных повинностей. Восстание в Кракове было подавлено в начало марта 1846 года. В ноябре 1846 г. Австрия, Пруссия и Россия подписали договор о присоединении Кракова к Австрийской империи.
То обстоятельство, что Россия «неизменно враждебна Австрии и симпатизирует Франции», не оставляет у Фогта никаких сомнений насчет народно-освободительных тенденций Луи Бонапарта, подобно тому, как то обстоятельство, что «его» (Луи Бонапарта) «политика в настоящее время теснейшим образом связана с политикой России» (стр. 30), не оставляет у него никаких сомнений насчет народно-освободительных тенденций Александра II.
Поэтому на святую Русь на Востоке следует смотреть как на такого же «друга освободительных стремлений» и «народного и национального развития», как на Францию декабрьского переворота на Западе. Этот лозунг был дан всем агентам переворота 2 декабря.
«Россия», — прочел Фогт в изданной у Дантю брошюре «Обязательность договоров, державы, их подписавшие, и император Наполеон III», Париж, 1859 [476] , — «Россия принадлежит к семье славян, к избранной расе… Удивлялись рыцарскому согласию, внезапно возникшему между Францией и Россией. Нет ничего естественнее: единство принципов, согласованность цели, подчинение закону священного союза правительств и народов не для того, чтобы действовать обманом и принуждением, а для того, чтобы направлять движение наций по божественному пути и поддерживать это движение. Эта полнейшая сердечность» (между Луи-Филиппом и Англией была только entente cordiale {сердечным согласием. Ред.}, но между Луи Бонапартом и Россией царит la cordialite la plus parfaite {полнейшая сердечность. Ред.}) «привела к самым благотворным результатам: железные дороги, освобождение крепостных, стоянки торговых судов в Средиземном море и т. д.» {79} .
476
«La foi des traites, les puissances signataires et l'empereur Napoleon III». Paris, 1859.
Фогт подхватывает «освобождение крепостных» и намекает, что
«данный теперь толчок… должен превратить Россию скорее в друга, чем во врага освободительных стремлений» (l. с., стр. 10).
У него, как и у его источника, изданного Дантю, толчок для так называемого освобождения крепостных в России исходит от Луи Бонапарта, с этой целью он превращает послужившую таким толчком англо-турецко-франко-русскую войну во французскую войну» (стр. 9 l. с.).