Собрание сочинений, том 17
Шрифт:
Ясно поэтому, что люди, которые составляют теперь версальское правительство, могут избавиться от участи изобличенных изменников лишь путем гражданской войны, гибели республики и монархической реставрации под охраной прусских штыков.
Однако, — и это в высшей степени характерно для деятелей империи, равно как и для тех, кто лишь на ее почве и в ее атмосфере мог превратиться в мнимых народных трибунов, — республика, одержав победу, не только заклеймила бы их как изменников, но и должна была бы предать их уголовному суду как обыкновенных уголовных преступников. Взгляните только на Жюля Фавра, Эрнеста Пикара и Жюля Ферри, на этих великих мужей правительства обороны, возглавляемого Тьером!
Целый ряд подлинных юридических документов, относящихся к периоду продолжительностью примерно в 20 лет и опубликованных г-ном Мильером, депутатом Национального собрания, доказывает, что Жюль Фавр, сожительствуя с женой некоего горького пьяницы, находившегося в Алжире, сумел при помощи сложнейшей цепи наглых подлогов захватить от имени своих незаконнорожденных детей крупное наследство, которое сделало его богатым человеком, и что на процессе, который вели против него законные наследники,
Эрнест Пикар, нынешний версальский министр внутренних дел, который сам себя произвел 4 сентября в министры внутренних дел правительства обороны [В окончательном тексте «Гражданской войны во Франции» Марксом внесено в текст уточнение: Эрнест Пикар был министром финансов правительства национальной обороны (см. настоящий том, стр. 324). Ред.], после того как он тщетно пытался получить назначение от Луи Бонапарта, — этот Эрнест Пикар приходится братом некоему Артуру Пикару. Когда, вместе с Жюлем Фавром и К°, он имел бесстыдство выставить этого своего почтенного братца кандидатом в члены Законодательного корпуса в департаменте Сены и Уазы, правительство империи опубликовало два документа: донесение префектуры полиции (от 31 июля 1867 г.) о том, что этот Артур Пикар был изгнан с биржи как «escroc» [мошенник. Ред.], и другой документ от 11 декабря 1868 г., согласно которому Артур признался, что он совершил кражу 300000 франков в бытность свою директором филиального отделения Societe Generale [379] на улице Палестро, № 5. Эрнест не только назначил этого достойного Артура главным редактором своей газеты «Electeur libre», основанной во время империи и продолжающей выходить до сих пор, — газеты, которая изо дня в день поносит республиканцев, называя их
379
См. примечание 197.
«грабителями, бандитами и partageux» [сторонниками раздела имущества, собственности. Ред.], но, сделавшись министром внутренних дел правительства «обороны», Эрнест использовал Артура как своего финансового посредника между министерством внутренних дел и биржей, чтобы наживаться там, используя доверенные ему государственные тайны.
Вся «финансовая» переписка между Эрнестом и Артуром попала в руки Коммуны. Подобно склонному проливать слезы Жюлю Фавру и Эрнест Пикар, этот Джо Миллер версальского правительства, является человеком, подлежащим ведению Code penal и заслуживающим каторги!
И, наконец, последний в этом трио, Жюль Ферри, бывший до 4 сентября нищим адвокатом без практики, не ограничился тем, что организовал голод в Париже, но ухитрился еще сколотить себе состояние за счет голода столицы. Тот день, когда ему пришлось бы дать отчет в своих хищениях во время осады Парижа, был бы днем вынесения ему приговора.
Не удивительно поэтому, что эти люди, которые могут надеяться спастись от каторги только при монархии, под охраной прусских штыков, которые только в водовороте гражданской войны могут добыть себе отпускные билеты [ticket-of-leave] [в Англии выдавались преступникам, отпущенным под надзор полиции. Ред.], — не удивительно, что эти головорезы были сразу же избраны Тьером и приняты «помещичьей палатой» как самые надежные орудия контрреволюции!
Не удивительно, что, когда в начале апреля захваченные в плен национальные гвардейцы подвергались в Версале жесточайшим насилиям со стороны «овечек» Пьетри и версальской черни, г-н Эрнест Пикар, «засунув руки в карманы штанов. переходил от одной группы пленных к другой, отпуская шуточки», между тем как «с балкона префектуры г-жа Тьер, г-жа Фавр и компания подобных им дам, цветущих и веселых», упивались этой отвратительной сценой. Не удивительно, что когда одна часть Франции стонет под пятой завоевателей, когда Париж, сердце и голова Франции, ежедневно проливает потоки своей лучшей крови, защищая себя против внутренних изменников... Тьеры, Фавры и К° устраивают шумные пиршества во дворце Людовика XIV, — таково, например, грандиозное fete [празднество. Ред.], устроенное Тьером в честь Жюля Фавра после его возвращения из Руана (куда он был послан для сговора (пресмыкательства перед) с пруссаками). Это — циничная оргия скрывшихся от суда преступников!
Если правительство обороны сначала сделало Тьера своим послом, попрошайничавшим при всех европейских дворах, предлагая им восстановить во Франции монархию в обмен на их вмешательство против Пруссии; если позднее оно послало его в поездку по французской провинции для сговора с chateaux [замками (то есть с крупными землевладельцами). Ред.] и для тайной подготовки всеобщих выборов, которые вместе с капитуляцией должны были захватить Францию врасплох, — то Тьер в свою очередь сделал этих людей своими министрами и высшими сановниками. Это были надежные люди.
В действиях Тьера есть одна весьма загадочная черта — это то, что он сам безрассудно ускорял наступление парижской революции. Не довольствуясь тем, что он раздражал Париж антиреспубликанскими демонстрациями своей «помещичьей палаты», угрозами обезглавить Париж и лишить его звания столицы, законом Дюфора — тьеровского министра юстиции — от 10 марта о echeances [сроках оплаты. Ред.] векселей, поставившим под угрозу банкротства всю парижскую торговлю, назначением орлеанистов послами, переводом Собрания в Версаль, введением нового налога на прессу, конфискацией республиканских парижских газет, возобновлением осадного положения, впервые объявленного Паликао и потерявшего силу 4 сентября с падением бонапартистского правительства, назначением Винуа, decembriseur [380] и бывшего сенатора, губернатором
380
См. примечание 213.
Откуда это лихорадочное стремление d'en finir [покончить с этим. Ред.]? Разоружение и подавление Парижа было, конечно, первым условием для монархической контрреволюции, но только исключительно важная причина могла побудить такого хитрого интригана, как Тьер, пойти на риск провала этого трудного предприятия, приступая к нему без надлежащей подготовки, с недостаточными до смешного средствами. Эта причина заключалась в следующем. При посредстве своего министра финансов Пуйе-Кертье Тьер заключил заем в два миллиарда, которые подлежали немедленной выплате, и еще в несколько миллиардов, которые должны были быть получены позже, в определенные сроки. При этой сделке о займе для таких великих граждан, как Тьер, Жюль Фавр, Эрнест Пикар, Жюль Симон, Пуйе-Кертье и др., были предусмотрены подлинно королевские pot-de-vin (чаевые). Но для осуществления этой сделки была одна помеха. Прежде чем окончательно подписать договор, заимодавцы требовали одной гарантии — умиротворения Парижа. Отсюда безрассудные действия Тьера. Отсюда его дикая ненависть к парижским рабочим, оказавшимся достаточно испорченными, чтобы помешать этому превосходному дельцу.
Что касается Жюлей Фавров, Пикаров и т. д., то сказанного достаточно, чтобы доказать, что они были достойными соучастниками этой сделки, на которой они грели руки. Что же касается самого Тьера, то, как известно, за то время, когда он дважды был в министерстве при Луи-Филиппе, он сколотил 2 миллиона и в бытность его премьер-министром (с марта 1840 г.) был обвинен с трибуны палаты депутатов в биржевых спекуляциях; в ответ на это обвинение он заплакал — ему не много стоил этот ответ, которым легко отделывались и Жюль Фавр и знаменитый актер Фредерик Леметр. Не менее известно, что первая мера, которую предпринял г-н Тьер для спасения Франции от финансового краха, к которому ее привела война, заключалась в том, что он наделил себя годовым окладом в 3 миллиона франков; это была как раз та самая сумма, которую Луи Бонапарт получил в 1850г. от г-на Тьера и его банды в Законодательном собрании за то, что разрешил им упразднить всеобщее избирательное право [381] . Наделение Тьера 3 миллионами было первым словом той «бережливой республики», перспективы которой он открыл своим парижским избирателям в 1869 году. Что касается Пуйе-Кертье, то он — руанский хлопчатобумажный фабрикант. В 1869 г. он был руководителем совещания фабрикантов, объявившего, что снижение заработной платы необходимо для «завоевания» английского рынка, — эта интрига была тогда расстроена Интернационалом [382] . Пуйе-Кертье, во всех отношениях горячий и даже холопский сторонник империи, находил в ней только один недостаток — торговый договор с Англией, который вредил его интересам как фабриканта. Став министром финансов г-на Тьера, он стал нападать на этот «ненавистный» договор, провозгласив необходимость восстановления старых покровительственных пошлин для охраны его собственной фабрики. Вторым его шагом была патриотическая попытка нанести удар Эльзасу восстановлением старых покровительственных пошлин под тем предлогом, что в данном случае никакой международный договор не мешает ввести их вновь. Благодаря этому мастерскому ходу его собственная фабрика в Руане избавилась бы от опасной конкуренции соперничающих с ней мюлузских фабрик. Последний его шаг состоял в том, что он подарил своему зятю, г-ну Рош-Ламберу, должность главного сборщика налогов в Луаре, один из тех жирных кусков, которые попадают в руки правящей буржуазии; и этот самый Пуйе-Кертье так усиленно поносил своего бонапартовского предшественника г-на Маня за то, что тот устроил на это теплое местечко своего собственного сына. Пуйе-Кертье был таким образом самым подходящим человеком для заключения вышеупомянутой преступной сделки.
381
Речь идет о введении новых избирательных цензов согласно закону 31 мая 1850 г., который был принят Законодательным собранием Французской республики по инициативе партии порядка во главе с Тьером, испуганной успехами демократов и социалистов на дополнительных выборах в Собрание в марте и апреле 1850 года. Новый избирательный закон, направленный против городских и сельскохозяйственных рабочих и крестьянской бедноты, вводил трехлетний ценз оседлости; к выборам допускались только лица, платящие личный налог; в связи с этим число избирателей во Франции сократилось почти на 3 миллиона человек.
Вскоре после принятия избирательного закона 1850 г. Собрание увеличило на 1850 г. жалованье, уплачиваемое из казны президенту республики Луи Бонапарту, с 600000 до 3 миллионов франков.
382
Попытки нормандских фабрикантов снизить заработную плату рабочим-текстильщикам в целях успешной конкуренции с английскими фабрикантами вызвали в конце 1868 — начале 1869 г. большую стачку рабочих этой отрасли промышленности в Сотвиль-ле-Руане. В ответ на просьбу стачечников о поддержке Генеральный Совет Интернационала организовал через лондонские тред-юнионы и французские профсоюзы сбор средств для бастующих рабочих. Как отмечалось в написанном Марксом «Отчете Генерального Совета IV ежегодному конгрессу Международного Товарищества Рабочих» (см. настоящее издание, т. 16, стр. 390— 392), стачка, несмотря на ее поражение, содействовала организации и сплочению рабочих текстильной промышленности Нормандии, привела к созданию профессиональных союзов в Руане, Эльбёфе, Дарнетале и т. д., а также упрочила братский союз между английскими и французскими рабочими.