Собрание сочинений Том 1
Шрифт:
— Т-с! что он играет? — сказала Домна.
Ровняясь с бабами, Степан пел:
Она, шельма, промолчала: Ни ответу, ни привету,— Будто шельмы дома нету. Хотя ж хоть и дома, Лежит, что корова, Оттопырит свои губы, Поцелует, как не люди…— Кто тебя так целует? — крикнула, смеясь, Домна.
— А! — отозвался Степан, водя покрасневшими
— На кого плачешься? — повторила баба.
— Я-то?
— Да. А то кто ж?
— Неш я плачу!
— Вино в тебе плачет.
— Ну вас к лешему! — отвечал Степан и, качаясь, зашагал далее и другим голосом на тот же напев продолжал прерванную песню:
Уж я выйду на крылечко, Уж я звякну во колечко: Старушка, свет, Выйди на совет!— Часто он так-то бывает? — спросила Настя.
— Где там! Это дива просто, что с ним. Попритчилось ему, что ли, что он набрался.
Перед Петровым днем пришли из Украины ребята, а Гришка не пришел. На год еще там остался.
Ночью под самый Петров день у нас есть обычай не спать. Солнце караулят. С самого вечера собираются бабы, ходят около деревень и поют песни. Мужики молодые тоже около баб.
Пошли бабы около задворков и как раз встретили Степана, ехавшего в ночное. «Иди снами песни играть», — кричат ему. Он было отказываться тем, что лошадей некому свести, но нашли паренька молодого и послали с ним Степановых лошадей в свой табун. Мужики тоже рады были Степану, потому что где Степан, там и забавы, там и песни любимые будут. Степан остался, но он нынче был как-то невесел.
Стали водить хороводы с разными фигурками.
— Сыграй, Степан, про загадки, — приставали бабы.
— Сыграй, Степка, — говорили ребята.
— Нету охоты, ребята.
— Сыграй, сыграй, — говорили все, образуя просторный кружок, в средине которого очутился Степан.
— И кружок готов! — сказал он, смеясь.
— Теперь играй.
— С кем же играть-то?
— Ну, бабы! Что ж вы стали? Давайте из себя бабу Степке.
Бабы пошли перекоряться: «да я не знаю», «да я не умею», «да иди ты», «пусть идет Аришка»; а Аришка говорит: «Вон Машка умеет».
— Что ж, стало, бабы нет на Гостомле! Вона до чего дожились! — крикнул, развеселясь понемножку, Степан.
— Стой! Давай палку, — крикнул кто-то.
Явилась палка.
— Хватайся, бабы: чья рука верхняя, той играть с Степкой песню.
— Так нельзя, — отвечали бабы.
— С чего нельзя?
— А как неумелой придется?
— Исправди так.
— Ну, сколько умелых?
— Вон Аленка умеет?
— Ну!
— Наташка-солдатка, Анютка-глазастая, Грушка Полубеньева.
— Выходи, бабы, выходи! — командовали ребята.
— Ну кто еще?
Бабы молчали.
— Высказывай друг на дружку, по-дворянски: кто еще?
— Настька Прокудина! — крикнул кто-то.
— И то! Настька! Настька! выходи. Ты ведь песельница была.
Настя хотела отговориться или спрятаться, но бабы ее выпихнули в кружок, где стоял певец и кандидатки
— Вот теперь судьба как велит. Нынче ночь-то ведь петровская, все неспроста делается. Хватайся, бабы!
Бабы стали хвататься руками за палку. Верхняя рука вышла Настина.
— Настьке играть, — крикнули все. Бабы, хватавшиеся за палку, отошли в пестрый кружок, а Настя осталась в середине перед Степаном.
— Заводи, Степка.
Степан откашлянулся и чистым высоким тенором завел требуемую песню.
— Экой голосистый! — шептали бабы, — не взять Настьке под него.
Куплет кончился, нужно было петь Насте. Все хранили мертвое молчание и ждали, как взведет Настя против Степанова голоса.
Настя давно не певала и сама уж отвыкла от своего голоса, но деться было некуда, нужно было петь. Она тоже откашлянулась и взяла выше последней ноты Степана.
— Важно! Вот так песельница! Вот так пара! — кричали ребята.
Степан был рад, что есть ему с кем показать свою артистическую удаль, и еще смелее запел:
Напой мово коня Среди синя моря, Чтобы ворон конь напился, Бран ковер не замочился И не мокор был, — сухой.Высокою, замирающею трелью он вывел последние слова. А Настя с этой ноты свободно продолжала:
Сострой, милый, терем Из маковых зерен, Были б двери, каравати, Можно б там приятно спати С тобой, милый мой!— Важно! На отличку! Спасибо, спасибо, молодайка! — кричали ребята. А Настя вся закраснелась и ушла в толпу. Она никогда не думала о словах этой народной оперетки, а теперь, пропевши их Степану, она ими была недовольна. Ну да ведь довольна не довольна, а из песни слова не выкинешь. Заведешь начало, так споешь уж все, что стоит и в начале, и в конце, и в середине. До всего дойдет.
Рожь поспела, и началось жниво. Рожь была неровная: которую жали, а которая шла под косу. Прокудины жали свою, а Степан косил свою. Не потому он косил, чтобы его рожь была хуже прокудинской: рожь была такая же, потому что и обработка была одинакая, да и загоны их были в одном клину; но Степан один был в дворе. Ему и скосить-то впору было поспеть за людьми, а уж о жнитве и думать нечего.
На Степане на одном весь дом лежал. Он и в поле работал, как прочие, и в дворе управлялся. Всюду нужно было поспеть; переменить его было некому. Все прочие наработаются да тут же под крестцами в поле и опять ложатся, чтоб не томиться ходьбой ко дворам. Только разве баба очередная в семье пойдет вечером домой, на завтра обед готовить. А Степан через день, а через два уж непременно, должен был ходить на ночь домой, чтоб утром там поделать все, что по домашнему быту требуется и чего бабы не осилеют. А утром опять с людьми зауряд косою махал, пока плечи разломит.