Собрание сочинений (Том 1)
Шрифт:
Военный повернулся к Алеше, и Алеша закрыл глаза, готовый умереть.
Это был не отец.
Алеша все стоял и стоял, а его тормошил за рукав Гошка, и военный все спрашивал: "Что ты, мальчик? Что ты?.."
Алеша открыл глаза и снова увидел незнакомое пожилое лицо военного.
– Простите, - прошептал Алеша, - простите меня, - и обошел военного, уводимый Гошкой.
– Вот дурачок, - приговаривал Гошка, схватив Алешу за рукав.
– Вот дурачок...
Они прошли несколько шагов, и Алеша обернулся, все еще не веря себе.
Военный стоял под фонарем и смотрел на Алешу. Тусклая лампочка бросала на его лицо густые тени, военный - только что такой бодрый, четко печатавший шаг, - стоял, опустив плечи, понурившись, словно горько о чем-то думал.
Мальчишки уходили, военный становился все меньше и меньше, пока не скрылся за поворотом, будто вкопанный стоя под фонарем.
4
– Вот дурачок...
– все повторял Гошка, ведя Алешу за рукав.
– Вот дурачок!
Алеша послушно шел за ним; руки, и ноги, и все в нем будто налилось железом, тянуло куда-то вниз. Вдруг ему страшно захотелось спать, он зевнул раз, другой и так зевал до самых дверей, а Гошка испуганно глядел на него и спрашивал:
– Ты чо?.. Ты чо?..
Дома Гошка стащил с Алеши пальто и посадил его на кровать. Голова кружилась, стены плыли перед ним, и потолок падал, все время падал сверху.
Гошка что-то сказал и исчез. Алеша сидел на кровати, его покачивало. Захотелось пить. Он встал, добрался до стола и опять увидел отца.
Сначала отец смотрел из деревянной рамки, потом он вдруг вырос, стена и стол исчезли куда-то, и отец сидел на ромашковой лужайке, смотрел, жмурясь, на Алешу и улыбался.
Всю тяжесть будто смахнуло рукой, Алеша шагнул навстречу отцу, но ударился обо что-то и сказал тихо:
– Папа!
Отец улыбался, смотрел на Алешу, но будто не видел его.
– Папа!
– позвал Алеша погромче.
– Я слышу!
– ответил отец и кивнул Алеше.
Алеша вздохнул. Да, все было наяву, взаправду. И отец был, и ромашковое поле - протяни руку и сорвешь цветок.
– Как же теперь, папа?
– спросил, волнуясь, Алеша.
– Ну, ну, выше нос! Ты ведь сын командира!
– ответил отец.
– Неужели ты не вернешься?
– Рано или поздно люди умирают, и ничего тут не сделаешь.
– Но ты - очень рано. Ведь ты совсем молодой.
– И молодые умирают, - сказал отец.
– А я ведь солдат.
– Ты хочешь, чтобы и я был солдатом?
– спросил Алеша.
– Решай сам, - сказал отец.
– Может быть, ты и не захочешь стать военным. Но если война...
– Я понимаю, - сказал Алеша.
Он подумал, что они говорят как равные, как если бы говорили двое взрослых. Если бы тут была мама, она бы удивилась, наверное. А может, нет. Просто сидела и слушала бы их.
– Но кем бы ты ни стал, - сказал отец, - будь всегда сыном командира.
– Ты знаешь, тебя наградили орденом Отечественной войны...
Отец улыбнулся.
– Носи его ты. Этот орден передается наследникам. Значит, тебе. И еще запомни... Я крепко любил маму... Я думал о тебе и о ней, когда умирал. Береги ее.
Отец улыбнулся, махнул рукой, словно прощаясь, и что-то сказал, но что - Алеша не расслышал.
Он шагнул к отцу, стараясь догнать его, но опять больно стукнулся обо что-то.
Отец исчез.
Перед Алешей был стол, на столе стояла фотография, а в дверях встревоженно улыбался Гошка.
– Ты куда?
– спросил он Алешу.
– Тебе чего?
Все в Алеше снова налилось какой-то странной тяжестью, и все стало опять безразлично ему.
Гоша отвел его на кровать, раздел и плотно укутал одеялом. Алешу знобило. Прямо колотило его.
Гошка укрывал его старыми шубами, а Алешу все трясло и трясло.
– Хочешь, - спросил Гошка, и глаза его заблестели.
– Хочешь, я тебе почитаю письма моего отца?
Он вытащил из кармана стопку аккуратных треугольников.
– Ты лежи, - сказал Гошка, - и думай, что это тебе твой отец пишет.
Алеша кивнул, проваливаясь куда-то, и услышал лишь первые Гошкины слова: "Здравствуйте, милые мои Вера и Го... и Алеша! Гвардейский вам от меня фронтовой привет..."
"Мама, - подумал, проваливаясь в темноту, Алеша, - где же мама? Почему так долго ее нет?.."
5
Алеша будто плыл по странному морю.
Он то проваливался в глубину, и тогда не было ничего, кроме темноты и тонкого звона в ушах, то всплывал из этой глубины, и тогда ему виделась все одна, многократно повторяющаяся картина...
Вокруг взлетала земля. Взлетала справа, слева, впереди, ухало за спиной. А Алеша все полз и полз куда-то и никак не мог доползти.
Он полз, а сзади шуршал Гошка. Они ползли, и Алеша мучительно вспоминал и не мог вспомнить, куда они ползут и зачем.
Они ползли и ползли бесконечно, ободрав в кровь локти, и неожиданно все стихло. А впереди показались танки. Он посмотрел направо и налево, он обернулся назад, - отовсюду серые, мышиного цвета танки с белыми крестами на башнях, громыхая железом, урча моторами, двигались на них, медленно и неумолимо.
Алеша старался вжаться в землю, сровняться с ней. Он вжался в нее и сровнялся с ней. Перед ним, высокая, как тополь, качалась ромашка. И прямо на нее лез танк.
И вдруг Алеша услышал, как за спиной вскочил Гошка и побежал вперед. Алеша удивился: Гошка был большой, прямо взрослый, и одет в военную форму. Он бежал прямо на танк, и в одной руке у него была связка гранат. Подбегая к танку, Гошка обернулся, и Алеша увидел, что это никакой не Гошка, а отец.
– Постой, папа!
– крикнул Алеша.
– Постой!