Собрание сочинений (Том 4)
Шрифт:
Б а б у ш к а. Умер.
И все покачали головами.
А тут что написано?
Л у т с. Тут написано, что бургомистрат просит отпустить на работу в усадьбе Ильмарине одного человека из военнопленных. А дальше по-немецки и печать с орлом.
Б а б у ш к а. И вот квитанция.
Л у т с. Двадцать немецких марок?
Б а б у ш к а. Двадцать немецких марок.
Л у т с. Недорого.
Б а б у ш к а. Недорого.
Г р е ч к а. Дешевле пары кур.
Н о в и к о в. Вот, значит, какая цена Новикову Василию Пантелеевичу. С
В а л я. Хижина дяди Тома.
Б а б у ш к а (маме). Она выбрала?
М а м а. Выбрала. (Шепчутся.)
Д а х н о. А хороши барышни в Эстонии! Ух ты, какой шик!
Н о в и к о в. Нет. Я не раб, я военнопленный. Не пойду, пускай хоть повесят.
Г р е ч к а. Пережить зиму можно. Пережить такую зиму и не сдохнуть большое дело.
Н о в и к о в. Лучше издохнуть. А продавать меня нельзя.
Г р е ч к а. Весной - уйти. Оттуда уходить, между прочим, много легче.
Н о в и к о в. К чертовой матери!
Г р е ч к а. Отъешься - раз. Оденешься - два. Эх, у меня б эти жиночки по струнке ходили!
Н о в и к о в. Молчи, Гречка. Я скрепился. Но я такое рад сделать, чтобы земля и небо к черту...
Б а б у ш к а. Молодой человек, которого мы выбрали, послушай, что скажет старая старуха Ильмарине. Молодой человек, ты смотришь, что мы принесли бумажку с немецким орлом. И ты думаешь: "эти люди будут меня мучить".
Л у т с. Они не будут мучить!
Б а б у ш к а. Молодой человек, мы не будем мучить. Мы зовем тебя в семейство Ильмарине. Будешь жить у нас, пока война, будешь сидеть за нашим столом. А потом война кончится, потому что всякое несчастье кончается, верь старой старухе Ильмарине; война кончится, и ты пойдешь. А если ты захочешь всегда быть с нами, мы будем рады. Иди к нам спокойно: в нашей маленькой усадьбе немецкий орел тебя не заклюет.
Л у т с. Коели. Они выбрали тебя. Можно собираться, они распишутся и пойдешь.
Коели молчит.
Будешь кушать масло...
К о е л и. Я благодарен. Но...
Л у т с. Глупый! Будешь ходить вольно!
К о е л и. Вы зовете меня в семью. У меня уже есть семья. Я женат, и у меня дети.
Смех.
Г р е ч к а. Ой, хлопчик!
В н у ч к а (ясно смотрит на Коели). Надо отказывать честно. Не лгать. К вам пришли и говорили с вами прямо. И вы ответьте - прямо.
К о е л и (не сразу). Я виноват. Хотя, может быть, вы бы тоже стали лгать, если бы вы были на моем месте. В неволе здорово опускаешься... Но все равно я виноват, конечно. Извините.
Л у т с (огорчен). Стыдно, Коели. Фу, как стыдно, мальчик.
Б а б у ш к а. Никому не стыдно. Стыдно бить, стыдно мучить, стыдно воровать, а это маленькие пустяки, это не стыдно. Он ее понял, и мы его поняли и желаем ему всего хорошего. Скажите до свиданья, дети, и если она его встретит - не скоро, когда-нибудь, - пусть засмеются и поздороваются... Вон другой молодой человек смотрит на меня печальными глазами. Такой молодой, и уже узнал столько печали!
Шарафутдинов
М а м а (внучке). Очень красивый! Гораздо лучше, чем тот... Посмотри, какие брови!
В н у ч к а (грустно). Ничего...
М а м а. Папин костюм как раз ему по росту...
Шепчутся. Над тремя склоненными женскими головами - склоненная голова Лутса.
Л у т с. Шарафутдинов! Можно собрать вещи. Пойдешь.
Семейство Ильмарине (хором). Не надо вещи!
Л у т с. Не надо вещи!
Семейство Ильмарине чопорно раскланивается и направляется к выходу.
В н у ч к а (оглянулась на Коели). Прощайте.
Семейство уходит.
Г р е ч к а. Совсем даже ничего дивчина.
Ш а р а ф у т д и н о в. Старая бабушка - умная бабушка.
Д а х н о. Х-ха! Да ты на молодую метишь или на старую?
Ш а р а ф у т д и н о в. Ты обо всем гадость думаешь. Не хочу слушать твои глупые шутки!
Г р е ч к а. Дай хоть обчищу тебя.
Д а х н о. Самая жениховская роба.
Г р е ч к а. Дадут костюмчик; ничего.
В а л я. Постойте! Нате! (Достает носовой платок.) Почти совсем чистый.
Я р о ш. Не застрянь там в усадьбе на сладких харчах.
Ш а р а ф у т д и н о в. Совесть не позволит застрять.
Г р е ч к а. Только ты с умом. На рожон не лезь.
Ш а р а ф у т д и н о в. Яс умом. Большое спасибо. Ну... До свиданья, товарищи.
И всем взгрустнулось.
Г р е ч к а. Будь жив, дорогой.
Рукопожатия.
Ш а р а ф у т д и н о в. Прощай, Александр Данилович.
М е р к у л о в. Прощай, брат. Вспоминай.
Ш а р а ф у т д и н о в. Буду вспоминать всегда, каждый день... Никогда не забуду никого!
Д а х н о. Иди уж...
Шарафутдинов, простясь, уходит с Лутсом.
Вот скажи ты - за что самым последним дурням наибольше счастья?
Г р е ч к а. Не все ж тебе, умному, в рот - нехай другой раз и нам, дурням.
Д а х н о. Изменила судьба... Я всегда был, конечно, способный.
Г р е ч к а. Видать.
Д а х н о. И удача мне валила, понимаешь, как козырная масть! Обрати внимание: ты замечал, чтоб мне когда-нибудь было хуже всех?
Г р е ч к а. Никогда такого не замечал.
Д а х н о (жует хлеб). Ни у кого нема даже на закрутку, а у меня полные карманы курева, х-ха?
Г р е ч к а. А как же!
Д а х н о. А в колхозе я был кладовщик, ясно тебе?
Г р е ч к а. А как же не ясно!
Д а х н о. Эх, была жизнь! Веришь, прихожу и беру чего сколько хочу муки пшеничной, яблок, меду... пряжи... Сколько чего хочу! Ты можешь этому поверить?
Г р е ч к а. Чего ж? Могу.
Д а х н о. Так счастье валило - ты послушай! Как раз в июне месяце, после ревизии, подпал я под статью. Составили акт, я к юристу, юрист говорит - придется отсидеть; адвокаты, говорит, выручить не могут. И аккурат двадцать второго числа началась война, и я от следствия ушел - по мобилизации.