Собрание сочинений в 10 томах. Том 2: Третий глаз Шивы
Шрифт:
— Да тише ты, осквернитель могил! — испугался Зах и еще больше сгорбился. — Весь дворец перебудишь! Так-то ты несешь службу?
— А? — Страж сладко потянулся и, пошатываясь, встал.
— Два! — перекривил его жрец. — Видел? — Он схватил великана за руку и потянул к двери. — Печать-то не уберег!
— Ох! — простонал Кэхьон, хватаясь за голову.
— Цепляйся крепче, — хихикнул Зах. — Она плохо держится у тебя на плечах. Скоро покатится.
— О-о! — горестно захныкал страж, и тут на него, видимо с испуга, напала икота. — К-как же т-так?!
— Кто велел опечатать дверь? — Карпан
— Шшшах-инш-ахх, — задохнулся в икоте страж.
— Зачем?
— П-приказ.
— Я понимаю, что приказ, а зачем?
— Шшш… — начал было несчастный великан.
Но жрец нетерпеливо прервал его:
— Спитама сам попросил об этом?
— П-попросил.
— Эа, да что с тобой толковать! — Зах сделал вид, что собирается уйти. — С носорогом и то легче договориться. Пеняй теперь на себя. Скоро тебя казнят.
— Смилуйся, карпан! — завопил нерадивый часовой и, гремя амуницией, брякнулся на колени.
— Тише! — Жрец затрясся от бешенства. — Еще один звук, и я сам перережу тебе горло!
— Пощади, о мудрейший! — Страж жалобно простер руки к горбуну. — Выручи раба своего!
— «Выручи, выручи»! — проворчал Зах. — Все вы такие: как плохо, сразу ко мне бежите, а пока все ладно, так даже не вспомните!.. Что теперь делать-то будем?
— Ты мудр, — страж развел руками, — тебе виднее. — Икота так же внезапно прошла. — Все открыто перед тобой: и прошлое и будущее. А уж я жизни ради тебя не пожалею. Младшую дочь храму пожертвую.
— Хорошо. — Жрец деловито потер руки. — А ну-ка, отодвинь засов.
— Так ведь приказ, верховный карпан… — замялся Кэхьон.
— Что-о? — Горбун изумленно отступил назад.
— Воля твоя, — сдался страж.
Тяжело лязгнул в темноте засов, и медный вздох пронесся по сонным покоям дворца.
— Я войду сейчас, — карпан наставительно погрозил кулаком, — а ты будешь меня охранять. Понял? Чтоб ни одна живая душа близко не подошла! Смотри у меня! — Он осторожно отворил дверь и, сунув руку за пазуху, прошмыгнул в келью.
Кэхьон подхватил с пола оружие и, подобно каменному изваянию, замер у входа. Но не успел он еще прийти в себя после пережитого и собраться с мыслями, как дверь позади тихонько заскрипела.
— Тс! Это я, — прошептал горбун. — Мне нужно было убедиться, нет ли кого в комнате.
— И как?
— Она пуста… Твое счастье, дуралей! Видимо, того, кто сорвал печать, что-то спугнуло… Давай думать теперь, как тебе помочь.
— Ага, давай! — с готовностью откликнулся страж.
— Ты умеешь молчать, червяк?
— Не пробовал что-то.
— Ночная мокрица! — вскипел карпан. — О Митра! Можно ли говорить с таким остолопом?
— Смилуйся, жрец!
— Поклянись, ничтожество, что ты скорее откусишь себе язык, чем скажешь хоть слово о своем преступном ротозействе.
— Я буду нем, как камень в пустыне!
— В холодную ночь кричат даже камни.
— Я не закричу.
— Тогда слушай. Я сейчас вновь запечатаю дверь и…
— А где мы возьмем печать шахиншаха? Великий визирь [13] сейчас спит…
13
Точнее — вазирг.
— Не твое дело, безмозглый хомяк, где я возьму печать! Ясно?
— Слушаю и повинуюсь, великий карпан!
— Давно бы так, павиан… Мы запечатаем дверь, и все станет как прежде. Когда в первую стражу будешь сдавать пост, то доложишь, что никаких происшествий не было. Повтори, мокрица.
— Никаких происшествий не было!
— Хорошо. Меня ты тоже не видел. И вообще никто тебя ночью не беспокоил, в комнату не входил.
— Не входил.
— Тогда задвигай засов! — Карпан поднял восковую печать и принялся разминать ее пальцами. — Сейчас сделаем все, как было. Счастье твое, что в комнату никто не входил и ничего туда не подбросил. — Он ловко наложил восковую нашлепку и прокатал по ней лазуритовый цилиндрик, оставивший рельефный оттиск крылатого быка. — Иначе бы я не сумел тебе помочь… Ну, вот и все. Печать снова на месте.
— Отныне я раб последнего из твоих смердов. — Кэхьон ударил себя в грудь здоровенным кулачищем. — Как это тебе удалось?
— Разве я не великий маг? — усмехнулся Зах. «Не будь так темно, — подумал он, — я бы не решился пустить в ход чудесную гемму. Ведь даже такой глупец, как этот Кэхьон, и тот сообразил бы, что за нее могут заживо содрать кожу».
— Твое колдовство поистине всесильно!
— Да, стражник, это было могучее колдовство. Но тебе лучше забыть о нем. Понял? Печати никто не трогал, в келью никто не входил, меня ты не видел и я ничего общего с тобой не имею. — Карпан вынул длинные четки и поднес их к глазам, пытаясь разглядеть кисть. — Белая нить еще неотличима от голубой, но скоро уже первая стража… Прощай, воин!
— Прощай, величайший маг!
…Солнце клонилось уже к закату, когда царь и Спитама завидели южную стену арка. Она лежала в тени и казалась почти черной. Округлые зубцы ее отчетливо врезались в золотое пыльное небо. В невесомом от зноя воздухе, как далекие звезды, мерцали дымные факелы часовых.
Виштаспа ехал теперь впереди, а бродячий пророк, как смиренный слуга, трусил за ним следом, понукая уставшую лошадь. Они пересекли прямиком неглубокий сай, заросший тамариском и лохом, и выехали на царскую дорогу, ведущую к главным — изумрудным — воротам города. Но едва проскакали расстояние в четверть парсанга, как увидели, что опускается цепной мост. Поползли вверх дубовые колья решетки, и в затененном провале меж круглых слепых башен заметались огни.
— Я не велел встречать меня. — Царь оглянулся. — Что это может быть, Спитама? — Он указал плетью на конный отряд, высланный им навстречу.
— Ты лучше знаешь своих слуг, шахиншах.
— Только чрезвычайное происшествие могло заставить их ослушаться. — Он тронул коня серебряной с бирюзой рукояткой плети и поскакал в карьер.
Кобылка Спитамы, сколько он ни подхлестывал ее, все более отставала.
Но перед самой стеной, на невысоком пригорке, царь остановился, поджидая отряд, и Спитама на взмыленной лошади нагнал его в тот самый момент, когда от кавалькады отделились три всадника в золотых шлемах: великий визирь Джамасп и оба принца — Спентодата и Пешьотан.