Собрание сочинений в 10 томах. Том 3
Шрифт:
— Вы ранены?
— Пустяки! Пуля едва задела меня… Но Молас ранен в бок!
— Ничего, ничего. Я чувствую себя хорошо, — говорил Молас, но я видел, что он испытывает сильную боль.
Майя подошла к сеньору, стараясь куском от своего платья остановить кровь с его щеки.
— Не стоит, — ответил он ей, — так как скоро будут более серьезные раны, которых не залечишь. Что же нам делать?
Вместо ответа она указала рукой на отравленный дротик, который держала в руке.
— Я также не могу дать вам иного совета, но говорю вам, что очень рад
Майя утвердительно кивнула головой. Подойдя к Зибальбаю, она нежно обняла старика. Я видел, что наши противники совещаются. Смерть Смита заставляла их быть осторожнее, они, по-видимому, опасались засады, но немного погодя все-таки стали подниматься по ступеням третьего этажа. Все мы стояли в полном безмолвии и неподвижности. Молас приложил руку к своей ране, чтобы несколько уменьшить страдания. Потом он опять ушел на внутреннюю площадку и вернулся с большим медным топором, который лежал в куче вещей Зибальбая, найденных нами при входе.
Молча, не говоря ни слова, он взобрался, пользуясь трещинами в своде, на самый верх арки и лежал, удерживаясь одной рукой и расширяя все больше самую большую трещину.
— Сойди скорее вниз, Молас! — крикнул ему сеньор. — Ведь если арка упадет, то и ты свалишься вместе с ней!
— Ничего! — ответил Молас. — Сегодня все равно мой Судный день: попавшая в меня пуля поразила меня насмерть, и я больше не жилец на этом свете!
— Прощай, благородный человек, — сказал ему сеньор. — У меня нет другого орудия, а то я был бы с тобой.
— Прощай, возлюбленный брат мой, верный слуга Сердца! — послал я ему свой последний привет. — Твой поступок получит свою награду.
Цементная крепь с трех сторон была разрушена, но оставалась еще одна, на вид самая прочная.
— Далеко ли они? — спросил Молас.
Мы осторожно глянули через край карниза и увидели, что наши враги опять остановились футах в шестидесяти под нами, точно опасаясь чего-то неизвестного. Один из них что-то горячо говорил дону Педро, стараясь его в чем-то убедить, но тот, по-видимому, не соглашался. Наконец он сдался и отдал соответствующее приказание. Этих нескольких минут промедления было достаточно, чтобы дать Моласу время справиться с его работой.
— Скорее! — шепнул ему сеньор. — Они идут!
Молас отбросил топор и теперь уже работал своим охотничьим ножом, стараясь разрушить цементную крепь, сковывавшую камни столько веков.
— Назад, Молас, назад! — повторял сеньор, но тот не слушал, а быть может, и не слышал.
Крепь становилась все тоньше и тоньше, но все еще держалась. Тогда Молас переполз на внешнюю сторону свода, и вес его тела пересилил сцепление. Раздался треск, потом глухой шум, и каменная громада упала вниз, на ступени лестницы, увлекая с собой и бесстрашного Моласа. Нашим глазам представилась перемешанная груда камней и человеческих трупов: ни один не избег своей участи, только дон Педро, шедший впереди всех по лестнице, остался в живых.
Все было кончено.
— Пойдемте искать тело нашего спасителя, — предложил сеньор, и мы все последовали за ним.
Внизу мы нашли трех привязанных мулов с большим запасом провианта, потом не постеснялись отобрать у павших врагов их ружья и патроны, которые могли нам еще пригодиться.
Все они были убиты наповал, и только дон Педро, упавший на мягкий грунт, еще шевелился и стонал.
— Воды, воды! — слышались его мольбы.
Сеньор подошел к нему и влил в рот немного водки из фляги, которую мы нашли на одном из мулов.
— Как вы милосердны! — заметила ему Майя. — Я бы, кажется, ничего не сделала, чтобы облегчить участь этой собаки.
— Кто из нас без греха, — ответил сеньор, — и потому мы должны быть милосердны.
— Я умираю! — слабым голосом произнес дон Педро. — Мое предчувствие, что я погибну под развалинами, оправдалось. Но как могу я спокойно умереть, будучи убийцей и разбойником с самого детства?
Сеньор только пожал плечами, не находя ответа на этот вопрос.
— Отпустите мне грехи! — продолжал взывать дон Педро. — Ради самого Христа, отпустите мне грехи!
— Это не в моей власти, — ответил ему сеньор. — Молитесь Богу, потому что время ваше коротко.
Но тот не внял этому совету, и до нас еще долго доносились вопли и страшные проклятия умирающего непокаявшегося разбойника.
XI. Рассказ Зибальбая
Когда мы немного успокоились и подкрепили наши силы едой, я, видя, что мы вполне можем в тот же вечер двинуться в путь, обратился к Зибальбаю: — Месяца два тому назад ты, Зибальбай, послал Моласа, который погиб ради нас, к тому из индейцев, которого они признают Владыкой Сердца. Твой посланник странствовал по суше и по морю и наконец передал твое поручение!
— Кому?
— Мне, так как именно я и есть тот человек, которого вы ищете. Я и мой товарищ пустились в путь, во время которого пережили множество опасностей.
— Докажи это! — предложил Зибальбай и стал задавать мне наши тайные вопросы, на которые я давал установленные ответы.
— Ты очень сведущ, — сказал он наконец, — но если ты действительно Господин Сердца, открой моим глазам тайну.
— Нет! Ты искал меня, а не я тебя. Моласу ты показал символ, покажи его и мне. До тех пор я ничего не сделаю!
Он подозрительно посмотрел на меня и сказал:
— Тебя я испытал; эта женщина — моя дочь, знающая всю тайну. Но кто этот белый? Имею ли я право открыть сердце перед ним?
— Имеешь, потому что этот белый человек — мой брат, и мы с ним одно целое, до самой смерти. Он также посвящен в наше общество и одно время был даже Хранителем Сердца и Господином, когда я, опасаясь смерти, передал ему нашу тайну. Его уши — мои уши, его уста — мои уста. Говори нам обоим, как одному, или промолчи!