Собрание сочинений в 10 томах. Том 3

Хаггард Генри Райдер

— Я ничего не слышал об этом, — отвечал сеньор Джеймс, — но полагаю, что вам осталось недолго смотреть в них… Ведь завтра мы соберемся в дальнейший путь.

— Все это глупости, друг мой! Неужели вы думаете, что мы верим в такие нелепости? Многое говорится для шутки. Вот, например, ваш товарищ, тот индеец, дон Игнасио, если не ошибаюсь, тоже шутил, когда порочил мое имя на пароходе. Я думаю, что сам он не верил тому, что говорил, не так ли, индеец?

— Если вам непременно нужно узнать мое мнение, дон Педро, — ответил я со своего места громко, при общем молчании, — то я полагаю, что некоторые сказанные слова и некоторые совершенные действия должны быть забыты под вашим гостеприимным кровом.

— Вы отвечаете, как

оракул, как, вероятно, отвечал последний индейский царь Монтесума завоевателю Кортесу, пока тот не нашел способа развязать ему язык. Великий был человек Кортес, он умел обращаться с индейцами!

После некоторого молчания хозяин вновь обратился к сеньору Джеймсу:

— Скажите, пожалуйста, сколько нас сидит за столом?

— Считая моего друга, тринадцать, — отвечал Стрикленд.

— Вот еще недавно у меня гостили два американца, земляки дона Смита, желавшие открыть здесь большую торговлю. Нас тоже было тринадцать, и что же? Выпили они лишнее и потом повздорили в отведенной им комнате. Наутро мы нашли их обоих мертвыми; они, вероятно, в ярости перекололи друг друга. Нам пришлось испытать даже некоторые неприятности по этому поводу!

— Действительно, странно, что двое пьяных убили друг друга!

— Так, именно так, сеньор! Одно время я думал, что это дело рук моих индейцев. Но где им! Это народ расслабленный. Теперь правительство нянчится с ними, а я того мнения, что наши отцы умели лучше обращаться с ними. К счастью, мы живем здесь вдали от всяких волнений и можем…

Он не договорил, что именно он может и, выпив стакан вина, продолжал:

— Между ними есть, впрочем, какие-то чародеи, знающие места, где лежат несметные сокровища, но они ничего не хотят сказать, ни слова!… Вот в моем доме теперь живет один такой индеец, даже не крещеный, а с ним дочь, прекраснее ночи… Я, пожалуй, покажу вам ее завтра, но в таком случае вы навсегда пожелаете остаться с нами. Как она хороша, как хороша, хотя в сердце ее вселился сам сатана! Я ни одному из этих господ не показал этой девушки, но сегодня ночью Хосе нанесет визит ее отцу и ей… Я очень рассчитываю на его умение убеждать!… Поверите ли, этот старик знает, где лежат сокровища, которые каждого из нас сделают богаче английского короля. Я сам слышал об этом от них… Отчего же вы не пьете? Налейте себе стакан… Ваше здоровье!

VIII. После ужина

— Послушайте, сеньор! — продолжал хозяин после нового стакана. — Если вы интересуетесь развалинами и индейцами, то, вероятно, слышали рассказы про народ, живущий в долинах области внутри страны, куда не проникала нога ни одного белого. Там, говорят, построены роскошные города, полные золота. Другие говорят, что это сказки, но я всегда думал, что в этом есть доля правды… И вот несколько месяцев тому назад я услышал про одного индейского врача, пришедшего с какой-то женщиной из глубины страны, он часто здесь бродил и меня мало интересовал. Два месяца тому назад один индеец дал моим людям в уплату сбора, который я установил со всех проходящих по моим владениям для покрытия расходов по устройству дорог… дал, говорю я, монету из чистого золота с изображением на ней сердца…

Дон Педро осушил еще один стакан вина.

— Вы, может быть, не знаете, что сердце у индейцев есть символическое изображение чего-то, но чего именно, знает разве один сатана. Я очень заинтересовался и допросил индейца; он сказал мне, что получил монету от старого врача, указал и место, где живет этот пришелец, но соврал, так как я тщетно искал его долгое время. Пришлось прибегнуть к хитрости… Я отыскал отца и дочь. И очень просто!… Я подослал своего доверенного к одному индейцу, который был у старого врача и через него заманил хитрую лису к себе под предлогом лечения больного ребенка, которым оказался ваш покорный слуга дон Педро!

Дон Педро громко расхохотался, и ему вторили прочие его друзья.

— Когда

я запер их с помощью двух моих людей, то старик пришел в такую ярость и угрожал нам такими проклятиями, что волосы у меня стали дыбом, а один из моих подручных, тот самый, который так ловко придумал историю о ребенке, сошел с ума и от страха отдал Богу душу на следующий день. Узнав об этом, другой участник этого дела испугался подобной участи и бежал отсюда… неизвестно куда, так что теперь я один знаю, где спрятаны заморские звери. Я поджидал сына, потому что не могу вполне довериться остальным… Когда мои пленники немного успокоились, я спросил их, откуда они добыли известные мне кружки золота. Но старик упорно говорил, что ничего не знает. Для меня не было сомнений, что он бессовестно лжет, и я прибегнул к другой хитрости: келья, в которую они были заключены, имела особые потайные окна в соседнее помещение, — таких тайников в доме много, — откуда можно было видеть и слышать все, что в ней делалось. Однажды я провел несколько часов в подобном помещении, по мне прыгали крысы, но я терпеливо ожидал и наконец услышал разговор между отцом и дочерью, которая подошла к позолоченному распятию на стене.

— Посмотри, отец, как много золота!

— Это только позолота, а не золото! Я знаю, как это делается, у нас она употребляется только на крыши и купола… Что бы сказал этот седовласый тиран, если бы он знал, что в любом нашем храме имеется золота больше, чем нужно, чтобы пять раз наполнить эту комнату от пола до потолка!

— Тише, отец! — остановила его дочь. — Здесь и стены могут иметь уши. Только притворяясь, что мы ничего не знаем, можно рассчитывать на спасение!

— Ну и что же ответил Зибальбай? — спросил сеньор. — Вы, кажется, сказали, что старика зовут Зибальбаем? — попытался он поправить свою оплошность.

— Зибальбай?! Нет, я ни разу не произносил этого имени! — с подозрением возразил дон Педро. — Старик ничего не ответил. На следующее утро, когда я пришел в клетку, птички уже улетели. Очень досадно, а то я спросил бы у старика, действительно ли его зовут Зибальбаем. Я думаю, что индейцы открыли ему двери и способствовали его бегству!

— То есть как это, дон Педро? Вы только что сказали, что они еще у вас в доме?

— Разве? Значит, я ошибся, как и вы относительно имени. Вино очень крепкое, и оно ударило мне в голову. Теперь выпьем, сеньор, по чашке кофе!

— Благодарю вас, дон Педро, но я никогда не пью кофе на ночь. Оно не дает мне заснуть.

— Все-таки отведайте нашего. Мы его сами производим и гордимся кофе с наших плантаций!

— Для меня это яд, и я не смею выпить хотя бы одну чашку. Но позвольте спросить: на плантациях работают эти джентльмены, которых я вижу за столом?

— Да-да! Они собственноручно выращивают на плантациях кофе и какао, занимаются при случае и кое-чем другим. А сердца у них самые нежные. Вы не смотрите на их немного грубые лица: сердца у них золотые, и меня они любят, как отца… Впрочем, от вас я не стану таиться. Мы проворачиваем здесь самые различные дела… Хорошие времена миновали безвозвратно, но и теперь случается, что милостью Провидения нам кое-что перепадает, и мы бесконечно благодарны небесному Промыслу!

— Вроде двух американцев, которые напились пьяными и убили друг друга! — сказал сеньор, не всегда умевший держать язык за зубами.

Лицо дона Педро мгновенно омрачилось, оживление от выпитого вина исчезло, сменившись угрюмым видом.

— Я чувствую усталость, сеньор, и вы, вероятно, также. Я выкурю еще одну сигару и отдохну в своем гамаке, а вы побеседуйте с остальными джентльменами.

Дон Педро ушел на старое место, а его сын и американец Смит, оба немного выпившие, подошли к сеньору с предложением сыграть партию в карты, Вероятно, они хотели убедиться, сколько у него спрятано денег, но Стрикленд притворился пьяным и сказал, что он потерял большую часть денег на пароходе.