Собрание сочинений в 10 томах. Том 3
Шрифт:
— Нет, будем жить! Нас ожидает счастье в другой стране. Боги не спасли моего отца и не остановили Маттеи от измены. Я готова подвергнуться их мщению, лишь бы хоть год прожить около моего возлюбленного!
— Пусть будет так! — произнес Маттеи, а из угла, где лежал Зибальбай, мне почудился сдавленный стон.
— Что же дальше? — спросила Майя.
— Идем в святилище… Надо взять талисман. Где же он?
— У меня половина, — ответил я, — другая у Зибальбая.
— Майя, возьми ее!… Ты должна!
Майя сняла с груди отца половину символа, говоря про себя:
— Мне кажется, что я граблю умирающего!
— Чтобы
Взяв светильники, мы двинулись в путь. Маттеи шел, открывая двери и не запирал их за собой. Я спросил его о причине, и он ответил:
— Потому что никто не может следовать за нами, и еще потому, что, если нам придется бежать, пройти сквозь открытые двери легче, чем сквозь закрытые.
— От чего нам бежать?
Маттеи только пожал плечами. Миновав несколько лестниц и дверей, мы дошли наконец до мраморной стены. Нажав где-то на камень, Маттеи указал на открывшийся вход, и мы один за другим очутились в самом храме. Нашим глазам представилось громадное изображение божества с человеческими чертами, из камня, подобно многим, которые встречаются в развалинах нашей страны, только лицо было у него из тончайшего алебастра и светилось от поставленного сзади светильника. Перед этим идолом стоял черный жертвенник. Сняв лежавшее на нем покрывало, Маттеи показал под ним нечто, похожее на человеческое сердце из красного камня с золотыми жилками. Посреди виднелось небольшое отверстие.
— По преданию, когда обе половины сердца будут опущены в это отверстие и соединятся, то сердце-футляр откроется и обнаружит то, что хранится внутри уже тысячу лет. Половина символа долго покоилась здесь, пока ее не взял с собой Зибальбай. Вокруг алтаря старинными письменами, которые я могу прочесть, сказано, что если талисман будет сдвинут с места, то сдерживающие внешние воды шлюзы откроются, воды затопят город и все жители погибнут… Теперь приступим к нашему делу. Чужеземец, передай Майе твою половину символа, чтобы она соединила их вместе и вложила в приготовленное место.
Майя колебалась. Ободряющие слова Маттеи на нее не подействовали, и он посмотрел на меня, но я тоже отказался. Тогда вызвался сеньор:
— Дайте мне. Я ничего не боюсь! Я до сих пор слышу звук от стука изумрудов о каменный футляр.
Наступили мучительные мгновения ожидания. Прошло около минуты, но мы ничего не замечали. Тогда Маттеи высказал предположение, что ржавчина могла изъесть пружину, и своим посохом сильно нажал в отверстие, так что, мне показалось, камни хрустнули.
Сердце медленно раскрылось, словно цветок, символические части выпали на алтарь, а под ними мы заметили какой-то предмет. Это оказался рубин, выточенный наподобие человеческого глаза. Рядом лежала золотая чашечка со старинной надписью.
— Что здесь написано? — спросила Майя.
— Не лучше ли не читать? — предложил Маттеи, но, уступая нашим настояниям, прочел:
«Око, спавшее и теперь пробудившееся, видит сердце и намерения нечестивого. Я говорю, что в час разрушения моего града все воды озера не смоют их греха».
Нам стало жутко. Это были пророческие слова, и хотя я не верил богам этой страны, но все-таки посмотрел на освещенное лицо идола, и мне показалось, что оно смотрит на меня с укоризной.
Дрожащими
— Закрой сердце и возьми обратно обе части, белый человек!
Но едва мы повернулись, чтоб выходить, как Майя громко вскрикнула и упала бы на каменный пол, если бы сеньор вовремя не поддержал ее. В дверях, через которые мы входили, стоял Зибальбай! Как он попал сюда, как у него хватило сил пройти весь длинный переход — неизвестно, но было несомненно, что он все видел и слышал. Лицо его дышало гневом, но он ничего не мог сказать. На губах была пена, но они были безмолвны. Это была последняя вспышка угасающей жизни, он зашатался и замертво упал к ногам дочери.
Я плохо помню эти ужасные часы. В себя я пришел уже в своей комнате, на собственном ложе. Действовали сеньор и Маттеи. Майя была в глубоком отчаянии. Но мы не долго оставались одни. Вскоре пришли знатные сановники и стража, чтобы воздать почести умершему касику.
На третий день тело Зибальбая было положено в золотой гроб и отнесено в «палату смерти» для вечного упокоения.
В этот же день — канун дня нашего суда, к нам пришел Тикаль. Он вежливо поклонился Майе и бросил на нас гневный взгляд.
— Теперь ты можешь спокойно царствовать! — сказала ему Майя.
— Не совсем! Я не скрою от тебя, что часть, и довольно значительная, народа говорит, что тебе надлежит быть касиком, а не мне. Еще при жизни твоего отца я предложил тебе некоторые условия. Теперь снова повторяю их. Если ты согласишься, то будешь повелительницей здесь, а твои спутники получат все, что только пожелают. Если же ты откажешься, то возникнет междоусобица, которая кончится гибелью одного из нас, но во всяком случае эти два чужеземца не останутся в живых… Выслушай меня и мою неугасшую любовь! Я поверил обману Маттеи, и во мне заговорило честолюбие. Прости меня и забудь мою измену тебе!
— Ты замышлял меня убить, — сказала ему Майя.
— Вернее, этих чужеземцев, потому что смерть их или одного из них сделала бы тебя сговорчивее! — с гневом воскликнул Тикаль.
— Оставим все это до завтра, когда боги должны произнести свой приговор. Я верю, что мой отец, умудренный богами, был прав, ожидая их откровения. Я готова им подчиниться, а теперь оставь меня!
— А если ничего не случится? — спросил Тикаль.
— Тогда ты повторишь свой вопрос, и я, вероятно, не отвечу «нет».
XIX. Суд
Прошел день, а к вечеру следующего наши служители принесли нам не только кушанья, но и новые одежды, а для Майи даже некоторые драгоценные украшения. Немного погодя явились жрецы, которые повели нас на заседание совета. После долгих дней заточения мы впервые вышли на свежий воздух и с наслаждением взглянули на звездное небо. Мы поднялись по наружной лестнице до верхней площадки пирамиды, а потом через лестницы и переходы стали спускаться вниз, как это было и в тот день, когда нас заключали в темницу. Мы миновали склеп, где покоились тела касиков. Все они были заключены в золотые гробы, имеющие очертание человеческого тела и изображение лиц на крышке. На место глаз были вставлены громадные изумруды. Майя остановилась перед двумя гробницами, в которых покоились ее отец Зибальбай и давно умершая мать. При этом она с грустью промолвила: