Собрание сочинений в 10 томах. Том 5. Секта
Шрифт:
— Ты против? — она подняла голову.
— Я целиком «за»!
— Тогда тащи это на кухню, — Лора тронула баул каблучком. — И все организуй, пока я буду мыться… Рыбу и выпивон поставь в холодильник, вскипяти воду для креветок, в общем, сориентируешься… Устроим пир!
— Лора, зачем? — Саня обескуражено развел руками. — Я же все приготовил: печеная картошка, бифштекс по-татарски, соленые помидорчики… Даже твою любимую китайскую: ростки бамбука, грибы сянгу и муэр… Специально в «Пекин» смотался.
— И молодец! В хозяйстве все пригодится. Чай, не на один день, — послав воздушный поцелуй, она скрылась в ванной. — Шампанское брось в морозилку, чтоб поскорей охладилось! — крикнула под шум воды.
Он еще возился с привезенными деликатесами, раскладывая их по тарелкам и мискам, оставшимся после кораблекрушения.
— Класс! — оценила Лора убогую сервировку. — Под шампанское пойдет ананас, я люблю пить из стаканов. — Она вышла посвежевшая и какая-то вся благостная, домашняя. — Кухонный нож, надеюсь, найдется?.. Что смотришь?
— «Тени без конца ряд волшебных изменений милого лица», — скороговоркой процитировал Саня, подавая нож.
— Теней-то и нет — смыла. Примешь такую, как есть? Без грима?
— Как Афродиту из пены морской. Всю целиком.
— Вот и ладно, — она нарезала ломтики ананаса, критически оглядела закуски и открыла холодильник. — Маслица припас, мальчик, и лимончик! Умница: семгу без лимона нельзя… А чего будем пить, повелитель?
— Что прикажет донна.
— Донна в некотором недоумении. Печеная картошка — класс, но предполагает водочку… Вот и она, мамочка, заиндевела, нас дожидаючись… Коньяк, значится, отложим на будущее. И коктейли нам вроде ни к чему. Одна возня с ними, а жрать так хочется… Будем мешать водку с виски?
— Слишком уж он у тебя раритетный, чтоб мешать.
— Тогда аперитив!
— Гениально, товарищ Сталин!
— Откупорить оливки, Поскребышев! — подыграла она с кавказским акцентом.
— У меня такое впечатление, будто мы прожили вместе целую жизнь.
— Ох, Саня-Санечка, — Лора опустила веки и разнеженная улыбка, еще дрожавшая на ее губах, дохнула горечью. — Твоими устами да мед пить. Никогда не говори так. У нас с тобой только эта волшебная ночь, и все внове, и ничего за спиной.
— А завтра? Послезавтра?
— Не будем загадывать… Пусть каждый наш день будет, как дар судьбы. Ты понял? Выпьем за это.
— Я давно понял, Лора, но грустно и больно.
— Не грусти, мой хороший. Будем любить и радоваться. Ты еще не разлюбил меня?
— Как ты можешь!
— Шучу, Санечка, шучу, не обращай внимания, — она незаметно смахнула слезу. — Как насчет пива?
— И пиво, — кивнул он, сглотнув комок.
— Тогда нам остается одно: накинуться на все сразу, как голодные волки… Внимание!.. Старт!
И они накинулись, не разбирая, где, что. Семга превосходно ужилась с ананасом — он оказался кисловатым, а перемешанный с репчатым луком мясной фарш одинаково хорошо пошел и под «Столичную», и под «Чивайс Регал».
— Ты, оказывается, знатный кулинар. Татарский бифштекс определенно удался. Только надо было сбрызнуть коньяком, тогда бы мясо не потемнело.
— Это от лука.
— Знаю, что от лука… Положи мне еще. Вкусно. Нам с лица воду не пить.
— А нам с лица!
— Брысь!
Трапеза, сопровождаемая беззаботным смехом и шутками, затянулась до рассветных проблесков. Невысказанное, что так и рвалось из груди, не нуждалось в словах. Его полынный привкус ощущался и в поцелуях, и в сладком вине, придавая всему безмерную ценность.
— У меня есть для тебя небольшой сувенир! — вспомнил Саня, когда Лора зажгла тонкую сигарету, пахнув мятным дымком. Сбегав в комнату он возвратился с изящной пепельницей, выточенной из молочного с золотыми прожилками оникса. — Привез из Афганистана, сам не знаю, зачем.
— Ты тоже был в Афганистане?
— Почему — тоже?
— Так… Никогда не курил?
— Временами покуривал, но как-то не пристрастился.
— Умничка.
— Кофе не хочешь? Или лучше чайку?
— Я слишком многого хочу, Саня.
— Например?
— Оказаться где-нибудь за городом, в лесной глуши, сидеть с тобой у камина, смотреть на огонь.
— В такую жару?
— За летом приходит осень, милый, дожди, холода… И хочется тепла, поджаренного хлеба с подогретым вином и покоя, покоя… Спасибо родной, за подарок. Я сохраню его, как самую дорогую реликвию, — она стряхнула пепел в тарелку. — Я тоже захватила с собой кое-что. Пойдем к тебе.
Обнявшись, они прошли в комнату с сиротливым диваном, которую она посчитала за спальню. Лора сорвала простыню и наволочку с подушки вытащила из пододеяльника плед и застелила привезенным бельем, дохнувшим полевой свежестью и прохладой. Любовно, словно это доставляло ей чувственное наслаждение, разгладила складки. И тут же вывалила все, что лежало в сумке, в эту голубую непорочную благодать.
— Только без возражений, — она отделила коробку с бритвой. — Я хочу, чтобы ты всегда был у меня гладенький-гладенький.