Собрание сочинений в 10 томах. Том 6. Сны фараона
Шрифт:
— Добавьте к рису морской капусты, — она положила в его чашку ломкую слюдяную пластинку прессованных водорослей. — Теперь в самый раз. Кто прикончит первым, получит приз.
— Я не только выиграю, но и наведаюсь сюда еще не один раз.
— Посмотрим!
— А что за приз?
— Увидим!
Обмениваясь дружескими шутками и веселыми междометиями, они водрузили свои изрядно отягощенные подносы на необъятный стол, накрытый на две персоны. Белоснежную скатерть окаймляла россыпь лепестков плумерии, жасмина и нежно-бордовой крапчатой орхидеи. Такой же цветочный венок окружал серебряный канделябр посредине.
— Сядем рядом? — Глэдис перенесла свой прибор на другой конец стола и устроилась сбоку от Джонсона. — Хочешь сока гуавы? — она потянулась к обложенному кубиками льда графину. — Или лучше пэшен-фрут?
Джонсон не был склонен к иллюзиям. Ее откровенное дружелюбие не снимало внутренней напряженности. Миссис фон Лауэ играла роль радушной хозяйки, не более. Испанцам, как, кстати, и шведам, вообще свойственно обращаться на ты к малознакомым, а то и вовсе чужим людям. Весь вопрос в том, была ли она испанкой? Или шведкой? Шведкой наверняка нет, ибо Джонсон не слышал от нее ни единого шведского слова, тогда как испанские ласкательные эпитеты составляли непременную компоненту ее лексикона. Когда она устраивала выволочку секретарше или распекала проштрафившегося клерка, сага, querido amigo [28] и прочее так и сыпались с языка. Скрывая беспощадный, холодный ум, она играла темпераментную, эмоциональную женщину, способную мгновенно воспламениться гневом и тут же остыть. Ей нравилось выглядеть именно такой в глазах подчиненных. Но с теми, кто мешал или не приносил пользы, она расставалась немедленно и без каких бы то ни было объяснений.
28
Дорогой, милый друг (исп.).
За едой почти не разговаривали. Глэдис ловко орудовала деревянными палочками, Джонсон предпочел вилку. Приглушенная музыка, танцующее пламя свечи, горьковатый, пробуждающий воспоминания запах плумерий. Сколько их было в саду за стеклянной стеной, фарфорово-белых с желтой, как буддийская тога, середкой!
Различив знакомую мелодию, Джонсон насторожился. «Пляски смерти» Сен-Санса. Выбор, как и все, что связано с Глэдис, не был случайным.
— Поговорим? — предложила она, разливая чай. — С жасмином?
— Если можно, с красным лотосом. Я поднимусь за бумагами?
— Зачем? Я получила все твои послания и, по-моему, ничего не забыла… Разве какие-то мелочи?
— Тогда займемся мелочами, — он попытался пошутить. — Хотя, боюсь, что именно из них вырастают проблемы.
— Значит из четырех кандидатов, предложенных компьютером, ты выбрал одного. Я правильно поняла, Пит?
— Правильно, Глэдис. Из тысячи семисот двадцати компьютер отобрал четырех, а я, притом совершенно осознанно, рекомендую тебе одного. Нам ведь и нужен один? — он позволил себе воспроизвести ее излюбленную интонацию. Не вопрос, но лишь намек на него, не требующий ответа.
— Но почему именно этот? — она чуть заметно повысила голос. — Притом, он русский…
— Вас не устраивает только это? — почти искренно удивился Джонсон.
— Н-нет, — она медленно покачала головой. — Но я не хочу лишних трудностей.
— Что-то
— Тогда попробуйте доказать, что нам нужен именно он и никто кроме… У тех троих тоже прекрасные данные.
— Судя по резюме?
— Не только… Послушайте, Пит! — состроив досадливую гримасу, она ударила ребром ладони по краю стола. — Я вовсе не желаю препираться. Если вы убеждены, то попробуйте убедить и меня. Тогда мы с вами поладим. Иначе получится некрасиво.
— Видите ли, Глэдис, я прочитал практически все им написанное, — Джонсон почувствовал, что за инфантильным вздором, который она несла, скрывается неуверенность. Ей явно недоставало аргументов в споре с кем-то третьим, кто неявно присутствовал за этим, слишком просторным для беседы с глазу на глаз, столом.
— Блестящий довод! — она засмеялась, но тут же сдержала себя, заговорив с раздраженной размеренностью. — Чудесный довод! Надо ли понимать, что творчество тех, троих, вы просто проигнорировали? Так-то вы понимаете свои обязанности! Давайте говорить серьезно, Пит.
— Нет, Глэдис, я прочитал все, что смог, — он отбросил смятую салфетку. — Если вы хотите конструктивного разговора, то прошу вас, начните с себя. В чем, собственно, дело, Глэдис? Окончательное решение за вами. Ради Бога, скажите, и я, как всегда, подчинюсь.
— Как всегда!
— Да, как всегда, не нарушая субординации.
Она пристально взглянула на него и, выдержав тяжелую паузу, бросила:
— Ладно, валяйте… Я буду покорной слушательницей.
— Так вот, миссис фон Лауэ, — он дал понять, что не склонен к дальнейшим недомолвкам. — Я сделал совершенно осознанный и однозначный выбор. Это именно тот человек, который нам нужен. Интуитивно он понял все и заглянул туда, куда мы только мечтаем проникнуть. Более того, именно его роман позволил нашим специалистам нащупать последнее звено. Кстати, это не только мое мнение.
— Я знаю, — кивнула она, блеснув примирительной улыбкой. — Я прочитала эту книгу.
— В английском издании Макмиллана?.. А я — в русском оригинале.
— Есть разница?
— И существенная. Она в нюансах, продиктованных подсознанием. Такое обычно теряется при переводе. Повторяю, Глэдис, я прочитал все. Начиная с первого несовершенного еще рассказа «Секрет бессмертия»… Как вам название, Глэдис?.. Нет, я уверен, что парня с детских лет вело провидение.
— Какое именно, Пит?
— Думаю, вы понимаете меня, Глэдис… Если я чего-то не ухватил в его, так сказать, рациональном мироощущении, то стихи, уверяю вас, сказали мне все. Ведь это магия души.
— Нельзя ли без мистической фразеологии?
— Куда нам от нее деться, в нашем-то предприятии? Все в конечном итоге вращается вокруг анимы [29] … Первый, переведенный у того же Макмиллана роман нашего героя назывался «Мировая душа». В Голливуде собирались отснять фильм по его мотивам, и некто Джон Лайн сделал превосходный сценарий, но что-то не сладилось…
29
Anima — душа (лат.).