Собрание сочинений в 10 томах. Том 8
Шрифт:
Серебряный жбан он отнес к высокому столу и собственноручно наполнил роговые кубки всех присутствующих, за исключением Розамунды, которая ни за что не захотела дотронуться до вина, хотя купец долго уговаривал ее и, казалось, обиделся на ее отказ… И вот, не желая огорчить этого человека, всегда любезный сэр Эндрью сам налил немного вина в свой рог, но когда киприот отвернулся, дополнил кубок водой. Теперь все было готово; Георгий налил или сделал вид, что налил вино в свой собственный рог, и сказал:
— Выпьем все, решительно все за здоровье благородного рыцаря сэра Эндрью д'Арси, которому я, по обычаю моих соотечественников, желаю жить веки вечные! Пейте, друзья, пейте до дна, потому что такое вино никогда больше не омочит ваших губ!
И, подняв кубок, он, казалось, пил вино большими глотками; все последовали его примеру, даже сэр Эндрью, который отпил немного из своего кубка, на три четверти полного водой; раздался долгий ропот удовольствия.
— Да, это не вино, это нектар, — воскликнул Вульф.
— Правда, — согласился капеллан Метью, — такое вино мог пить сам Адам в райском саду!
От нижнего стола послышались веселые восторженные крики.
Конечно, это было и прекрасное, и крепкое вино: точно покров опустился на ум сэра Эндрью. Но завеса эта снова поднялась, и в его мозгу зашевелились воспоминания и предвидения. Различные забытые давнишние обстоятельства сразу нахлынули на него, точно толпа детей, стремящихся играть. Это прошло, и старику стало страшно. Но чего ему было бояться в эту ночь? Ворота через ров были закрыты, и их охраняла стража. Верные люди, человек двадцать или больше, сидели за столами в различных пристройках за воротами, другие, еще более верные, окружали его в зале; справа и слева от него были сильные и храбрые рыцари, сэр Годвин и сэр Вульф. Нет, тревожиться было нечего, а между тем он все-таки чувствовал страх. Вдруг старый д'Арси услышал голос, голос Розамунды, которая сказала:
— Почему все так смолкло, отец? Еще недавно я слышала, как слуги и лучники пели в сарае, теперь они молчат, точно мертвые. О Боже, посмотри! Неужели все здесь опьянели, Годвин…
В эту минуту голова Годвина упала на стол, Вульф поднялся, обнажил свой меч до половины, потом обнял шею священника и вместе с ним свалился на стол. И со всеми повторилось то же самое: они покачивались взад и вперед, потом засыпали. Остался трезвым только Георгий, который поднялся, чтобы предложить выпить еще за что-то.
— Чужестранец, — резко сказал сэр Эндрью, — ваше вино очень крепкое.
— Как видно, сэр рыцарь, — ответил Георгий, — но я разбужу их. И, соскочив с помоста, легко, как кошка, он побежал по зале с криком: — Им нужен воздух, воздух. — Он широко распахнул двери, быстро вытащил из складок платья серебряный свисток и пронзительно и громко засвистел, прибавив: — Как, они все еще спят? Ну, я предложу здравицу, от которой все проснутся.
Он схватил роговой кубок, взмахнул им и крикнул:
— Вставайте, вставайте, вы, пьяницы, и выпейте за леди Розу Мира, принцессу Баальбекскую и племянницу моего царственного господина Юсуфа Салах ад-Дина, который послал меня, чтобы я привез ее к нему.
— О, отец, — вскрикнула Розамунда, — вино отравлено, и нас предали!
Едва она умолкла, как послышался топот бегущих ног и через открытую дверь в дальнем конце залы хлынуло человек двадцать или больше с оружием в руках. В эту минуту сэр Эндрью наконец понял все.
С ревом раненого льва он обнял дочь и, постояв с ней минуту, бросился к выходу в солар, где пылал камин и были зажжены свечи; он закрыл за собой дверь и задвинул ее засовом.
— Скорее, — сказал он, срывая с себя праздничное платье, — бежать нельзя, но я, по крайней мере, могу умереть, сражаясь за тебя. Дай мне кольчугу.
Она сняла со стены его доспехи и, в то время как раздался стук, надела на него кольчугу, стальной шлем, вложила в одну его руку длинный меч, а в другую щит.
— Теперь, — обратился он к ней, — помоги мне.
Они вместе толкнули к двери дубовый стол, бросив по обе стороны стулья и кресла, чтобы нападающие споткнулись о них.
— Возьми лук, Розамунда, и стреляй из него, как я тебя учил, — вручил дочери оружие старый рыцарь. — Отойди, чтобы мечи тебя не задели, и стреляй мимо меня. О, если бы Годвин и Вульф были здесь и могли дать урок этим мусульманским собакам!
Розамунда не ответила, ей представилось, как Годвин и Вульф будут страдать, когда они придут в себя и узнают, что случилось с ней и с ними. Она оглянулась. У стены стоял маленький письменный стол, за которым обыкновенно писал Годвин, на нем лежали перо и пергамент. Молодая девушка схватила их и, видя, что дверь стала медленно подаваться, написала:
Поезжайте за мной к Салах ад-Дину. В этой надежде я живу!
Розамунда
Когда тяжелая дверь распахнулась, Розамунда перевернула написанное и, схватив лук, наложила стрелу на тетиву.
Дверь упала, толпа ринулась в солар, но остановилась. Перед ней со щитом, украшенным гербовым черепом, стоял старый рыцарь, подняв свой длинный меч. Ужасная злоба горела в его глазах, и он походил на затравленного волка; рядом с ним — красавица Розамунда в своем праздничном наряде.
— Сдавайтесь! — раздался голос.
Вместо ответа зазвенела тетива, стрела пронзила горло говорившего, и он упал и замолк навеки.
Когда убитый с шумом рухнул на пол, сэр Эндрью громко крикнул:
— Мы не сдаемся языческим собакам и отравителям. Д'Арси! Д'Арси! Против д'Арси — против смерти!
Старый рыцарь издал боевой клич своего рода, хотя недавно думал, что ему уже не суждено его произнести. Молитву старика услышало Небо; оно сулило умереть ему, как он того желал.
— Покончить с ним, схватить принцессу! — Кричал Георгий, но уже не с угодливым выражением виноторговца; он произносил эти слова тоном холодного приказания по-арабски.
На мгновение смуглая толпа остановилась перед блистающим мечом, потом с криком «Салах ад-Дин, Салах ад-Дин!» двинулась вперед, взмахивая копьями и саблями. Перед воинами лежал опрокинутый стол, один из них перескочил через его край, но в эту минуту старый рыцарь, забыв о своих годах и болезни, сверху вниз нанес ему такой удар, что посыпались искры. Сэр Эндрью отступил, чтобы замахнуться вновь, но стол обошли два человека с ожесточенными лицами. В одного из них выстрелила Розамунда, ее стрела пронзила ему бедро, но, падая, он ударил своим острым палашом по краю лука и отсек его, сделав бесполезным. Второй попал в перекладину дубового стула, которого он не заметил, и тоже упал; сэр Эндрью, не обратив на него внимания, с криком бросился в толпу и, подставляя под удары сарацин щит, сам рубил их своим мечом с таким ожесточением, что они отступили перед ним.