Собрание сочинений в 10 томах. Том 9
Шрифт:
НАДА
ВСТУПЛЕНИЕ
Несколько
В первую же ночь после отбытия из Стейнджера погода значительно посвежела, густые серые облака заволокли небо и скрыли звезды.
«Однако, если бы я не знал, что нахожусь в Натале, я сказал бы, что надвигается снежная буря, — подумал про себя европеец. — Я часто видел такое небо в Шотландии — оно всегда предвещало снег!»
Затем он вспомнил, что в Натале уже много лет не бывало снега, и эта мысль отчасти успокоила его. Европеец выкурил трубку и лег спать под навесом одного из фургонов. Среди ночи его разбудило ощущение сильного холода и слабое мычание волов, привязанных к фургонам. Он высунул голову из-под навеса и осмотрелся. Земля была покрыта густым слоем снега, в воздухе носились бесчисленные снежинки, разгоняемые холодным резким ветром. Путешественник вскочил, поспешно натягивая на себя теплую одежду, и стал будить кафров, спавших под прикрытием фургонов. Не без труда удалось ему вывести их из оцепенения, которое уже начинало овладевать ими.
Кафры вылезли из-под фургонов, дрожа от холода, закутанные в меховые одеяла.
— Живо, ребята! — обратился он к ним на зулусском наречии. — Живо! Что же вы, хотите, чтобы скот замерз от снега и ледяного ветра? Отвяжите волов и загоните их между фургонами, они хоть немного защитят скотину!
С этими словами он засветил фонарь и соскочил с повозки в снег.
С большим трудом удалось наконец кафрам отвязать волов, закоченевшие пальцы плохо повиновались им, когда пришлось развязывать замерзшие веревки.
Фургоны были выдвинуты в ряд, и в пространство между ними загнали всех тридцать шесть волов, которых и привязали с помощью веревок, накрест протянутых между колесами. Покончив с этим делом, европеец снова взобрался на свою холодную постель, а дрожавшие от холода туземцы, подкрепившись ужином, расположились во втором фургоне, натянув на себя парусину от походной палатки. На некоторое время воцарилась тишина. Лишь изредка раздавалось беспокойное мычание столпившихся быков.
«Если снег не перестанет, я потеряю свой скот: он не вынесет этого холода», — думал про себя европеец.
Не успел он мысленно выговорить эти слова, как послышался треск порванных веревок и громкий топот копыт. Европеец снова выглянул из фургона. Волы, сбившись в кучу, бросились бежать и скоро исчезли в темноте ночи, ища защиты от холода и снега.
Через минуту они совсем исчезли из виду. Делать было нечего, оставалось лишь терпеливо ждать рассвета. Наступившее утро осветило местность, густо засыпанную снегом. Предпринятые поиски не привели ни к чему.
Волы быстро убежали, и следы их занесло свежевыпавшим снегом. Европеец призвал на совет кафров и спросил, что теперь делать. Один советовал одно, другой — другое, но все были согласны с тем, что надо дождаться, чтобы снег растаял, прежде чем что-либо предпринять.
— Или пока мы сами не замерзнем, дураки вы такие! — возразил угрюмо европеец. Он был сильно не в духе, что, впрочем, было вполне естественно. Европеец терял по меньшей мере четыреста фунтов стерлингов на одних
Наконец один из слуг, погонщик первого фургона, выступил вперед — до этой минуты он упорно молчал.
— Отец мой, — обратился он к европейцу, — вот, что я хочу сказать. Волы пропали, и след их заметен снегом. Никто не знает, куда они побежали, живы ли они или представляют из себя груду костей; но там, внизу, в краале, — он указал рукой на несколько хижин, расположенных по склону холма, — приблизительно в двух милях отсюда живет колдун по имени Звите. Он стар, очень стар, но обладает знанием, и если кто может сказать тебе, отец мой, где находятся пропавшие волы, то это он!
— Что за глупости! — ответил ему европеец. — Но так как в краале будет не холоднее, чем в этом фургоне, пойдем туда и спросим, пожалуй, Звите. Принеси-ка бутылку джина и немного нюхательного табаку для подарков!
Час спустя европеец уже находился в хижине старого Звите. Путешественник увидел перед собой очень старого человека, от него остались почти одни кости. Старик ослеп на оба глаза, и одна рука, а именно левая, была мертвенно-бледная и сморщенная.
— Что ты хочешь от старого Звите, белый человек? — спросил старик тоненьким голосом. — Ведь ты не веришь мне? А все же я исполню твое желание, хотя оно и противно вашим законам, а ты нехорошо поступаешь, обращаясь ко мне. Но я хочу доказать тебе, что не все ложь в нас, зулусских иньянгах, и помогу тебе. Ты хочешь знать, отец мой, куда девались твои волы, прячась от холода? Не так ли?
— Совершенно верно! — ответил европеец. — У вас длинные уши!
— Да, отец мой. У меня длинные уши, хотя и говорят, что я стал глохнуть. У меня и глаза зоркие, хотя я не вижу твоего лица. Дай же мне послушать! Дай посмотреть!
Старик замолчал на несколько минут, мерно раскачиваясь взад и вперед, и наконец заговорил:
— У тебя ферма там, внизу, около Пайн-Тауна, не так ли? Ага! Я так и думал. А на расстоянии часа езды от твоей фермы живет бур. У него только четыре пальца на правой руке. На ферме этого бура есть роща, и в ней растет мимоза. В этой самой роще ты найдешь своих волов — да, да, на расстоянии пяти дней пути отсюда ты найдешь всех своих волов. Я говорю всех, отец мой, но на самом деле — всех, кроме трех: большого черного африканского вола, маленького рыжего зулусского однорогого и пестрого волов. Этих трех ты не найдешь, они погибли в снегу. Пошли людей, и тогда найдешь и остальных. Нет, нет! Я не прошу награды! Я не делаю чудес за плату: к чему же мне? Я и так богат!
Европеец стал смеяться, но в конце концов — такова уж в нас сила веры в сверхъестественное — он послал людей в указанное место. И что же? На одиннадцатый день пребывания европейца в краале Звите посланные вернулись и пригнали всех волов, за исключением трех. После этого европеец больше не смеялся. Эти одиннадцать дней он провел в одной из хижин крааля старого Звите. Каждый день он приходил к нему и беседовал с ним. Часто такие беседы продолжались далеко за полночь. На третий день он спросил Звите, почему его левая рука такая белая и сморщенная и кто были Умслопогас и Нада, о которых он мельком упомянул несколько раз. Тогда старик рассказал ему историю, изложенную в этой книге. История эта записана в книге не полностью, некоторые части ее могли быть забыты, другие пропущены. Автор не мог также передать всей выразительности зулусского наречия, не мог создать точного образа рассказчика. На самом деле он не только рассказывал свою историю, но и воспроизводил ее жестами.
Если приходилось говорить о смерти воина, он ударял палкой, показывая при этом, куда попал удар и как упал сраженный.
Если история затрагивала грустные факты, он стонал и даже иногда плакал. Старик говорил разными голосами, причем каждое из действующих лиц имело особый голос.
Этот старый, сморщенный человек, казалось, вновь переживал прошлое.
Прошлое само говорило со слушателем, повествуя о делах давно забытых, о делах никому более не известных.
Европеец записал сущность рассказа старика Звите, как сумел, по возможности в духе изложения старика. Сама же история Нады и тех, чья жизнь была тесно связана с нею, произвела на него настолько сильное впечатление, что он пошел дальше и напечатал свои записки, для того чтобы и другие могли судить о ней. Теперь роль его кончена.