Собрание сочинений в 12 т. Т. 1
Шрифт:
Однако, несмотря на все волнения, Ардан с привычной ему аккуратностью не забыл приготовить завтрак. Друзья закусили с большим аппетитом. Что может быть вкуснее бульона, сваренного на газе? Что может быть лучше консервированного мяса? В довершение пиршества было выпито несколько стаканов отменного французского вина, причем Ардан не упустил случая заметить, что лунные виноградники — если они существуют — должны под палящими лучами Солнца давать самые прекрасные сорта вин. Предусмотрительный француз захватил с собою на всякий случай несколько драгоценных лоз Медока и Кот д’Ора,
Кислородный аппарат Рейзе и Реньо действовал с необычайной точностью. Воздух в снаряде был совершенно чистым. Ни одна молекула углекислоты не могла устоять против едкого натра, а кислород, по словам капитана Николя, был «самого первого сорта». Небольшое количество водяных паров, заключавшихся в снаряде, смешиваясь с воздухом, умеряло его сухость; немногие дома Парижа, Лондона, Нью-Йорка, немногие театральные залы находились в столь идеальных гигиенических условиях.
Но для правильного действия аппарата за ним требовался тщательный уход. Поэтому Мишель каждое утро осматривал регуляторы утечки, проверял краны и устанавливал температуру газа. До сих пор все шло как нельзя лучше, путешественники, подражая почтенному Дж. Т. Мастону, начинали заметно полнеть, и, доведись им провести в своей «тюрьме» еще несколько месяцев, они вышли бы из нее совершенно неузнаваемыми. Одним словом, с ними происходило то же, что и с цыплятами в клетке — они жирели с каждым днем.
Глядя в окно, Барбикен видел труп пса и прочие предметы, выкинутые из снаряда, которые неотступно следовали за ними. Диана грустно подвывала при виде останков Сателлита. Но весь этот хлам казался неподвижным, словно он лежал на земле.
— Знаете ли, друзья, — сказал Ардан, — если бы один из нас не перенес первого толчка при вылете, было бы очень трудно «предать земле» его останки, то есть я хочу сказать «предать эфиру», так как здесь эфир заменяет землю. Посмотрите на труп Сателлита, он преследует нас как угрызения совести!
— Да, это было бы невесело, — ответил Николь.
— Ах, — воскликнул Мишель. — Я жалею только о том, что здесь нельзя погулять! Какое было бы наслаждение парить в этом лучезарном эфире, купаться и кувыркаться в живительных солнечных лучах! Если бы Барбикен догадался запастись скафандром и воздушным насосом, я бы рискнул вылезти из снаряда и умостился бы на нем в позе какой-нибудь «химеры» или «гиппогрифа».
— Неисправимый мечтатель, — рассмеялся Барбикен, — поверь, что ты недолго бы красовался в виде своего гиппогрифа, потому что, несмотря на скафандр, тебя раздуло бы от содержащегося в тебе самом воздуха, ты лопнул бы как граната или как воздушный шар, залетевший слишком высоко в небо. Брось свои сожаления и запомни: пока мы парим в пустоте, всякие сентиментальные прогулки за пределами снаряда запрещаются.
Мишель Ардан нехотя поддался убеждениям товарища. Он согласился, что его мечты трудно выполнимы, но все же не невозможны, так как слова «невозможно» в его словаре не существовало.
Беседа переходила с одной темы на другую и не прерывалась ни на минуту.
Трем друзьям казалось, что в их головах родятся самые разнообразные
Среди множества вопросов и ответов, обсуждавшихся в это утро, Николь затронул вопрос, который озадачил друзей.
— Вот что, — сказал капитан, — лететь на Луну, конечно, очень интересно, а как-то мы вернемся назад?
Собеседники с изумлением переглянулись. Можно было подумать, что этот вопрос встал перед ними впервые.
— Что ты хочешь сказать? — серьезно спросил Барбикен.
— Мне кажется неуместным толковать о возвращении из страны, в которую мы даже еще и не прибыли, — добавил Мишель.
— Я же не говорю об отступлении, — возразил Николь, — но я повторяю свой вопрос: каким способом мы вернемся?
— Этого я не знаю, — ответил Барбикен.
— А я и знал бы, все равно не вернулся бы, — ответил Мишель.
— Вот так ответ! — воскликнул Николь.
— Я его одобряю, — заявил Барбикен. — И прибавлю со своей стороны, что ваш вопрос в настоящую минуту не имеет никакого существенного значения. Впоследствии, если мы найдем нужным вернуться на Землю, мы и подумаем об этом. Если колумбиады на Луне и не будет, то снаряд-то ведь всегда останется с нами.
— Хорошо утешение! Пуля без ружья!
— Ружье всегда можно сделать, — возразил Барбикен, — порох тоже: ни в металлах, ни в селитре, ни в угле не может быть недостатка в недрах Луны. К тому же, чтобы возвратиться на Землю, нужно преодолеть лишь лунное притяжение: достаточно будет подняться над Луной на восемь тысяч лье, чтобы потом, в силу закона тяготения, снаряд сам собой упал на Землю.
— Довольно, — перебил Мишель, воодушевляясь. — И слышать не хочу о возвращении! Поговорили и будет. А вот что касается сообщения с нашими старыми земляками — по-моему, наладить его будет нетрудно.
— Каким же это образом?
— Посредством болидов, извергаемых лунными вулканами.
— Весьма остроумная идея, Мишель, — серьезно сказал Барбикен. — Лаплас высчитал, что для отправления болида с Луны на Землю совершенно достаточно силы, в пять раз превышающей метательную силу наших пушек. А ведь вулканы обладают гораздо большей силой извержения.
— Ура! — закричал Мишель. — Болиды — прекрасные почтальоны и при этом еще даровые! Ну и посмеемся же мы над нашим почтовым ведомством! Но я думаю…
— О чем ты думаешь?
— Прекрасная идея! Как нам не пришло в голову прицепить к снаряду проволоку! Мы могли бы обмениваться с Землей телеграммами!
— Черт возьми! — ответил Николь. — А вес проволоки длиной в восемьдесят шесть тысяч лье тебе нипочем?
— Конечно, нипочем! Можно было только удвоить заряд колумбиады! Его можно было бы утроить, учетверить, упятерить! — кричал Мишель, все больше разгорячаясь.
— Против этого проекта, — сказал Барбикен, — я выскажу только одно возражение. А именно, проволока при вращательном движении Земли наматывалась бы на снаряд, как цепь на вал, и, стало быть, неизбежно притянула бы нас обратно на Землю.