Собрание сочинений в 12 т. Т. 3

Верн Жюль Габриэль

–  Прекрасно, господин Паганель!
– воскликнула Элен.
– У вас удивительная память!

–  Что очень неожиданно, - добавил Гленарван, - у человека такого…

–  Такого рассеянного, хотите вы сказать?
– прервал его Паганель.
– Но, увы, у меня память лишь на даты и имена.

–  Двадцать четыре имени, - повторил Роберт.

–  Хорошо. Двадцать пятым был лейтенант Даус. Это происходило в тысяча семьсот восемьдесят девятого году, спустя год после основания колонии в Порт-Джексоне. Уже совершено было плавание вокруг нового материка, но что находится в глубине его, никто не мог сказать. Длинная цепь гор, параллельная восточному побережью, казалось, преграждала доступ внутрь страны. Лейтенант Даус после девятидневного пути вынужден был вернуться

в Порт-Джексон. В том же году капитан Тенч столь же безуспешно пытался перевалить через эту высокую горную цепь. Обе эти неудачи отбили на три года у других исследователей охоту браться за это трудное дело. В тысяча семьсот девяносто втором году полковник Патерсон, отважный исследователь Африки, снова попытался проникнуть внутрь материка, но и он потерпел неудачу. Зато в следующем году мужественный Гаукинс, простой боцман английского флота, пробрался на двадцать миль дальше, чем все его предшественники. В течение следующих восемнадцати лет лишь двое - мореплаватель Басс и инженер Барелье - пытались пробраться внутрь материка, но столь же безуспешно, как и их предшественники. Наконец, в тысяча восемьсот тринадцатом году проход в горах был найден к западу от Сиднея. В тысяча восемьсот пятнадцатом году губернатор Макари воспользовался им, чтобы перебраться по ту сторону Голубых гор, и заложил там город Батерст. С той поры ряд путешественников обогащает географическую науку новыми данными и способствует процветанию колоний. Начало кладет в тысяча восемьсот девятнадцатом году Тросби, затем Окслей, проникший на триста миль внутрь страны, за ним Говель и Гун, отправившиеся как раз из залива Туфолда, где проходит тридцать седьмая параллель. В тысяча восемьсот двадцать девятом и тысяча восемьсот тридцатом годах капитан Штурт исследует течения рек Дарлинга и Муррея…

–  Тридцать шесть, - сказал Роберт.

–  Прекрасно! Я выиграю пари, - ответил Паганель.
– Упомяну для полноты Эйре и Лейхардта, объехавших часть страны в тысяча восемьсот сороковом и тысяча восемьсот сорок первом годах; о Штурте - он путешествовал по Австралии в тысяча восемьсот сорок пятом году; о братьях Грегори и Гельпмане, обследовавших в тысяча восемьсот сорок шестом году западную часть материка; о Кеннеди, исследователе в тысяча восемьсот сорок седьмом году реки Виктория, а в тысяча восемьсот сорок восьмом году - северной части Австралии; о Грегори - в тысяча восемьсот пятьдесят втором; Остине - в тысяча восемьсот пятьдесят четвертом; снова о братьях Грегори - с тысяча восемьсот пятьдесят пятого по тысяча восемьсот пятьдесят восьмой год, изучавших на этот раз северо-западную часть материка; о Бебедже, прошедшем от озера Торренс до озера Эйр, и, наконец, о знаменитом в летописях Австралии путешественнике Стюарте, который трижды отважно пересек материк. Первая экспедиция Стюарта вглубь страны относится к тысяча восемьсот шестидесятому году. Позже, если пожелаете, я расскажу вам, каким образом Австралия была четырежды пересечена с юга на север, а сейчас ограничусь тем, что закончу этот длинный перечень именами смелых бойцов за науку от тысяча восемьсот шестидесятого до тысяча восемьсот шестьдесят второго года: братья Демпстер, Кларксон и Харпер, Берк и Уилс, Нейлсон, Уокер, Ленсбор, Мак-Кинлей, Говит…

–  Пятьдесят шесть!
– крикнул Роберт.

–  Прекрасно! Видите, майор, я щажу вас, - продолжал Паганель.
– Ибо еще не упомянул ни Дюпера, ни Бугенвиля, ни Фиц-Роя, ни Штока…

–  Довольно!
– взмолился Мак-Наббс, подавленный количеством имен.

–  …ни Перу, ни Куайе, - продолжал Паганель, не в силах остановиться, как экспресс на полном ходу, - ни Бенне, ни Кеннингема, ни Нутчела, ни Тьера…

–  Пощадите!

–  …ни Диксона, ни Стрелецкого, ни Рейда, ни Вилкса, ни Митчеля…

–  Остановитесь, Паганель!
– вмешался хохотавший от души Гленарван.
– Не добивайте злополучного Мак-Наббса. Будьте великодушны! Он признает себя побежденным.

–  А его карабин?
– торжествующе спросил географ.

–  Он ваш, Паганель, - ответил майор.
– И мне очень жаль его, но у вас такая

память, с которой можно выиграть целый артиллерийский музей.

–  Действительно, невозможно лучше знать Австралию, - заметила Элен.
– Не забыть ни одного имени, ни одного самого незначительного факта…

–  Ну, положим, относительно незначительных фактов… - сказал майор, сомнительно покачав головой.

–  Что такое? Что вы хотите этим сказать, Мак-Наббс?
– воскликнул Паганель.

–  Я хочу только сказать, что, вероятно, вам неизвестны некоторые подробности открытия Австралии.

–  Например?
– высокомерно спросил Паганель.

–  А если я вам укажу неизвестную вам подробность, вернете ли вы мне мой карабин?

–  Немедленно.

–  По рукам?

–  По рукам!

–  Прекрасно! Знаете ли вы, Паганель, почему Австралия не является французским владением?

–  Но, мне кажется…

–  Или, вернее, известно ли вам, какое объяснение дают этому англичане?

–  Нет, майор, - с некоторой досадой ответил Паганель.

–  Так вот: Австралия только потому не принадлежит Франции, что капитан Боден, бывший, однако, далеко не робкого десятка, в тысяча восемьсот втором году так испугался кваканья австралийских лягушек, что поспешил поднять якорь, и бежал оттуда навсегда.

–  Как!
– воскликнул ученый.
– Но это злая шутка!

–  Очень злая, согласен, - ответил майор, - но в Соединенном королевстве ее считают историческим фактом.

–  Это недостойно!
– воскликнул патриот-географ.
– Неужели об этом говорят серьезно?

–  К сожалению, вполне серьезно, дорогой Паганель, - ответил среди общего хохота Гленарван.
– Неужели вы не знали этой подробности?

–  Решительно ничего не знал. Но я протестую! Сами англичане зовут нас «лягушатниками», а разве можно бояться лягушек, которых ешь.

–  Тем не менее это так, - ответил, скромно улыбаясь, майор.

Таким образом, знаменитый карабин «Пурдей, Моор и Диксон» остался во владении майора Мак-Наббса.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Индийский океан бушует

Спустя два дня после этого разговора Джон Манглс, сделав в полдень наблюдения, сообщил, что «Дункан» находится под 133°37' долготы. Пассажиры, справившись по карте, с радостью убедились, что яхта отстоит лишь в пяти градусах от мыса Бернуилли. Между этим мысом и мысом Д’Антркасто австралийский берег описывает дугу, которая стягивается, словно хордой, тридцать седьмой параллелью. Если бы в то время «Дункан» поднялся вдоль экватора, то быстро достиг бы мыса Шатам, оставшегося от него в ста двадцати милях к северу. Яхта в то время плыла по той части Индийского океана, которая омывает Австралийский материк. Итак, можно было надеяться, что дня через четыре на горизонте покажется мыс Бернуилли.

До сих пор ходу яхты благоприятствовал попутный западный ветер, но за последние дни он начал мало-помалу стихать и 13 декабря совсем спал. Паруса бессильно повисли вдоль мачт, и если бы у «Дункана» не было его мощной машины, то он был бы скован океанским штилем.

Такое состояние погоды могло продержаться неопределенно долгое время. Вечером Гленарван заговорил об этом с Джоном Манглсом. Молодой капитан, видя, как быстро опустошаются угольные камеры, казалось, был очень раздосадован этим штилем. Он приказал поднять все паруса на судне, вздернуть вверх лиселя и укрепить штаг, чтобы использовать даже ничтожное дуновение ветра, но, выражаясь по-матросски, «ветра не хватало наполнить даже шляпу».

–  Во всяком случае, не следует слишком роптать, лучше штиль, чем встречный ветер, - заметил Гленарван.

–  Вы правы, сэр, - ответил Джон Манглс, - но именно подобное затишье обычно предвещает перемену погоды, а мы ведь плывем у границы муссонов [56], которые с октября по апрель дуют в северо-восточном направлении, и если они нас захватят, то сильно задержат в пути.

–  Ничего не поделаешь, Джон. Если такое препятствие возникнет, придется покориться. В конце концов ведь это только задержка.