Собрание сочинений в 15 томах. Том 9
Шрифт:
– А теперь, леди и джентльмены, – все еще стоя и возвышаясь над многочисленными присутствующими, заявил мистер Ваулс, – коль скоро тарелки у вас полны, а в бокалах играет доброе вино, – это я вам гарантирую, – не пора ли поднять тост за здоровье невесты?
– Не мешает сперва немного перекусить, – раздался среди одобрительных восклицаний голос дядюшки Пентстемона, у которого рот уже был набит. – Не мешает сперва перекусить.
Так и решили. Вилки бойко застучали по тарелкам, стаканы зазвенели.
Мистер Полли на несколько секунд оказался возле Джонсона.
– Пропала моя головушка, – бодрым тоном проговорил он. – Не расстраивайся, старина, садись и поешь. Тебе-то с чего терять аппетит?
Молодой Пант с минуту постоял на ноге мистера Полли, яростно вырываясь из рук своей мамаши.
– Пирога, – кричал молодой Пант. – Хочу пирога!
– Ты сядешь сюда и будешь есть ветчину, мой дорогой! – говорила неумолимая миссис Пант. – Пирога ты не получишь и не проси.
– Что это вы, право, миссис Пант? – вступился за ребенка мистер Ваулс. – Пусть он ест, что хочет, раз уж попал на свадьбу!
– Если бы вы знали, какое это мучение, когда он болеет, вы бы не стали ему потакать, – отпарировала миссис Пант.
– Ничего не могу с собой поделать, старина, – тихонько сказал Джонсон мистеру Полли. – Но у меня такое чувство, что ты совершаешь ошибку. Поспешил ты, вот что. Ну да будем надеяться на лучшее.
– Спасибо на добром слове, старина, – ответил мистер Полли. – Садись-ка лучше да выпей что-нибудь.
Джонсон послушался совета и сед с мрачным видом, а мистер Полли, ухватив кусок ветчины, примостился на швейной машинке в углу комнаты и стал есть. Он был очень голоден. Спина и шляпка миссис Ваулс отделяли его от всей компании, он молча жевал ветчину и предавался своим мыслям. Его внимание привлекли гулкие удары, доносившиеся со стола. Он вытянул шею и увидел, что мистер Ваулс не сидит, как все, а стоит и, слегка подавшись вперед, как делают все ораторы на торжественном обеде, ударяет по столу черной бутылкой.
– Леди и джентльмены, – поднимая рюмку, когда воцарилась тишина, торжественно произнес мистер Ваулс и на секунду умолк. – Леди и джентльмены, невеста… – Опять пауза. Мистер Ваулс подыскивал подходящую к случаю фразу попышнее и наконец, просияв, воскликнул: – За здоровье невесты!
– За здоровье невесты! – с отчаянием в голосе, но решительно проговорил мистер Джонсон и поднял рюмку.
– За здоровье невесты! – подхватили гости.
– За здоровье невесты, – промолвил мистер Полли, скрытый от глаз всех в своем углу, и поднял вилку с насаженной на нее ветчиной.
– Ну вот и славно, – вздохнул мистер Ваулс, как после тяжелой операции. – А теперь кому еще пирога?
Разговор за столом возобновился. Но вскоре мистер Ваулс поднялся опять и ударами бутылки заставил всех замолчать. Явный успех первого тоста вдохновил его.
– Леди и джентльмены, – произнес он, – наполните свои бокалы для второго тоста. За жениха! – Полминуты мистер Ваулс думал, что бы такое сказать, наконец его осенило: – Здоровье жениха!
– Здоровье жениха, пусть живут счастливо! – кричали со всех сторон.
И мистер Полли, появившись из-за спины миссис Ваулс, приветливо раскланялся среди общего энтузиазма.
– Мистер Полли может говорить, что хочет, – произнесла миссис Ларкинс, – но ему действительно выпало счастье. Мириэм – настоящее сокровище, я помню, ей было всего три годика, а она уже нянчилась со своей сестренкой, а один раз так упала с лестницы, что пересчитала все ступеньки, бедняжка, но, слава богу, осталась цела и невредима, и всегда-то она готова помочь, всегда занята по хозяйству, минутки без дела не посидит. Одно слово – сокровище…
Ее слова заглушил стук, которого разве мертвый бы не услышал. Мистеру Ваулсу пришел в голову новый тост, он встал и опять забарабанил бутылкой.
– Третий тост, леди и джентльмены, я поднимаю за мать невесты. Я… э-э… поднимаю… э-э… Леди и джентльмены, за здоровье миссис Ларкинс.
В маленькой грязной гостиной было тесно и душно. Безоблачное настроение мистера Полли омрачалось ощущением, что совершается нечто непоправимое. Гости стали казаться ему развязными, жадными и глупыми, Мириэм, все еще в уродливой шляпке – молодым предстояло сразу же после свадебного обеда ехать на вокзал, – сидела рядом с миссис Пант и ее отпрыском, исполняя роль гостеприимной хозяйки, и время от времени ласково посматривала на мистера Полли. Один раз она повернулась и, перегнувшись через спинку стула, шепнула ему ободряющее: «Ну, теперь уж скоро будем одни». Рядом с ней сидел Джонсон, не проронивший за весь обед ни слова; по другую руку Джонсона Энни неумолчно болтала с подружкой Мириэм. Напротив них дядюшка Пентстемон жадно поглощал кусок за куском, не забывая, однако, бросать на Энни свирепые взгляды. Миссис Ларкинс сидела подле мистера Ваулса. Она ничего не ела, кусок ей не шел в горло, как она объяснила, но время от времени мистеру Ваулсу удавалось уговорить ее глотнуть разочек-другой из рюмки.
У всех на шляпах, в волосах, на одежде белели крупинки риса.
Вскоре мистер Ваулс забарабанил по столу в четвертый раз, предлагая выпить за самого умного и хорошего мужчину…
Все имеет свой конец; первым сигналом к завершению свадебного пира были тревожные симптомы, появившиеся у отпрыска миссис Пант. После краткого совещания вполголоса его поспешно выдворили из-за стола. А так как он сидел в самом дальнем углу между печкой и буфетом, то каждому сидевшему с этой стороны стола приходилось отодвигать стул и пропускать его. Джонсон, воспользовавшись суматохой, сказал – на всякий случай, быть может, кто-нибудь услышит – до свидания и удалился. Немного погодя мистер Полли вдруг обнаружил, что он уже не в гостиной, а, куря сигарету, прогуливается по коридору в компании дядюшки Пентстемона. Мистер Ваулс тем временем укладывал пустые бутылки в корзины, готовясь к отъезду, а женщины вместе с невестой поднялись для последнего совещания наверх. Мистеру Полли не хотелось говорить, но дядюшка Пентстемон, напротив, побуждаемый таким исключительным событием, испытывал желание излить душу. Он говорил не очень связно, перескакивая с предмета на предмет, забывая подчас о слушателе, как и подобает умудренному годами старцу.
– Говорят, за одними похоронами следует много других, – разглагольствовал дядюшка Пентстемон. – На сей раз последовала свадьба. Впрочем, не велика разница… Ветчина в зубах застряла, – перебил себя дядюшка Пентстемон. – Почему бы это? Откуда в ветчине жилы? Самая хорошая еда, я считаю. Ты должен был пройти через это, – вернулся он к оставленной было теме. – Так уж устроено. Одним написано на роду жениться, другим – нет. Когда я женился в первый раз, я был гораздо моложе тебя. И не мне тебя порицать. Такая уж наша планида. Это естественно, как страсть к браконьерству или к спиртному. Никуда тебе от этого не уйти, и вот, на тебе, ты женат! Ты спросишь, есть ли что-нибудь хорошего в браке? По-моему, нет. Брак – это лотерея, это игра в орлянку. И чем ярче пламя, тем оно быстрее гаснет. Но вообще-то нам очень скоро все приедается. У меня нет причин сетовать на судьбу. Я пережил двух жен. И мог бы жениться в третий раз. Детей никогда не было, бог миловал. Никогда… Ты хорошо сделал, что не взял старшую, – продолжал дядюшка Пентстемон после минутной паузы. – Поверь мне, старику. Пустая она девчонка, бездельница. Вытоптала всю мою грядку с грибами, никогда я ей этого не прощу. Ножищи, как у слона. Пустили козла в огород. Хруст, хруст – и ни одного грибка не осталось. Да еще давай смеяться. Уж я ей посмеялся! Паршивая тварь!