Собрание сочинений в 19 томах. Том 5. Сладострастие бытия
Шрифт:
Самолет пикировал. Гальтье прицелился.
«…стреляйте без учета угла отклонения».
Гальтье дал очередь. Самолет все пикировал…
Вдруг Гальтье перестал чувствовать автомат в руках. Он хотел ощупать руки, но рук не было. Страшная тяжесть навалилась на него, и он упал на бок, повторяя: «Когда самолет… без учета угла…»
Мурто, который видел, как стрелял по самолету, а потом упал младший лейтенант, протянул руку и нащупал свой карабин. Николя сделал то же самое, и оба, лежа на спине, принялись стрелять в небо.
– Автоматы
И сразу раздались три автоматные очереди.
– Сынки! Стреляйте! Стреляйте! Только все стреляйте! Верно, Мурто? – снова послышался голос полковника.
Весь яблоневый сад разом зашевелился, начал подниматься, и все эскадронное оружие разом застрочило. Самолеты снизились и опять поднялись, явно озадаченные. Они снова отбомбились и вернулись еще пару раз, но летели уже не так низко. Затем шум моторов раздался уже где-то высоко в небе, и все пять звеньев исчезли.
– Продолжительность воздушной атаки – двадцать семь минут, – объявил полковник, поглядев на часы, словно хронометрировал заезд в конкуре.
В тишине голос его прозвучал оглушающе.
– Прекрасная мысль, господин полковник, заставить всех перевернуться, – сказал капитан де Навей и спрятал бинокль в футляр.
Люди постепенно поднимались. Страх превратил их покрытые пылью, грязью и копотью лица в трагические маски.
Земля вокруг воронок дымилась. Яблоневый сад был устлан цветами, осколками и стонущими телами. Ветви яблонь смешались на земле с кусками металла, ткани и человеческой плоти. Листья кружились в воздухе, как после бури. На расколотом стволе яблони висел искореженный мотоцикл.
Какой-то обезумевший солдатик вскочил на ноги, так и не успев понять ни того, что выбор уже сделан, ни того, что его товарищ рядом уже никогда не сможет пошевелиться. Он принялся носиться вокруг клубка бесформенного металла, который недавно был мотоциклами.
Треть эскадрона была уничтожена.
Вдруг полковник услышал, что его зовут. К нему ковылял Николя, волоча по земле раненую ногу.
– Господин полковник, господин полковник! Мурто! Там Мурто!
– Мурто? Что Мурто? – И Оврей де Виньоль направился к дереву, на которое указывал Николя.
Мурто лежал, обратив к небу свое грустное детское лицо. Автоматная очередь прочертила на его груди красную полосу, совсем как орденскую цепь.
– Так лучше, чем если бы в спину, – громко произнес полковник, а потом тихо и нежно, словно разговаривал сам с собой, добавил: – Мурто! Ты ведь знаешь, почему я тебя выбрал?
И Мурто, который еще не совсем умер, выдохнул:
– Да, господин полковник…
Ночной патруль
Клоду Дофену
Офицерам было запрещено в одиночку появляться на линии фронта после захода солнца.
Собираясь проверить свои аванпосты, лейтенант Серваль
– Черт возьми! Как быстро стемнело, – сказал Серваль.
– Я дам вам двух сопровождающих, господин лейтенант, – ответил сержант.
– Нет, Дерше. Сегодня не надо. Здесь уже три ночи никто не спал. Люди очень устали. Я пойду один.
– Господин лейтенант, это несерьезно. В том углу полно патрулей, – настаивал Дерше.
– Не беспокойтесь, дорогу я знаю. Видимость достаточная, к тому же мой кольт при мне. – И он демонстративно похлопал по кобуре.
Январское небо было черно, но путь освещал мерцающий снег. В бараньей шкуре поверх шинели, Серваль шел по траншее вдоль дороги, чтобы приглушить звук шагов.
«Что такое два километра? – думал он. – Бывало, по четыре хаживали».
Его тяжелые ботинки время от времени отламывали куски обледенелой земли, и тогда он невольно вздрагивал от хруста травы под ногами. Да еще темнота и снег увеличивали расстояние.
«За буком шалаш, за шалашом белый столб, потом поворот…»
Знакомые приметы медленно выплывали из тьмы. Поворот, несомненно, был самой опасной точкой маршрута. Именно здесь не раз возникали боевые столкновения. Серваль остановился, чтобы осмотреться.
Никого.
Он двинулся дальше. На животе, как раз посередине ремня, у него висел кольт в кобуре с расстегнутой крышкой, чтобы в случае чего можно было тут же выхватить.
Серваль очень дорожил этим крупнокалиберным пистолетом, с которым еще его отец воевал в Первую мировую. Хотя, возможно, кольт был и слишком громоздким, и тяжеловатым…
– Человек, которого слегка заденет такая пуля, пусть даже в руку, упадет замертво от боли, – говорил майор Серваль, передавая пистолет сыну. – Бери! Он дважды меня спасал, и оба раза в пренеприятнейших ситуациях. Носи его все время с собой, как я носил. Это все, что я могу тебе пожелать.
Лейтенант на ходу провел рукой по рифленой рукоятке.
Поворот остался позади. Не было никаких причин ускорять шаг и еще меньше – чувствовать неприятный холодок под ложечкой…
Серваль различил в темноте изгородь, а за ней – полуразрушенную стену, стоявшую перпендикулярно дороге.
Однако, не дойдя до стены нескольких метров, он вдруг бросился на дно траншеи и выхватил пистолет.
Слева неожиданно возник источник света: слабый луч карманного фонарика, который светил очень низко, у самой земли, и проникал повсюду.
Сервалю этого было достаточно.
«Вражеский патруль». Он удивился, потому что услышал свой голос, прошептавший эти два слова, словно предупреждая того, кто шел следом.
Лейтенант прикинул расстояние: метров сто. Патруль его обнаружить не мог, так как после поворота он шел под прикрытием изгороди. Надо отсидеться несколько минут и идти дальше. Если только патруль не…