Собрание сочинений в 19 томах. Том 5. Сладострастие бытия
Шрифт:
Но на следующее утро зеленый автомобиль снова появлялся на линии фронта, потому что передовые отряды не чувствовали себя уверенно, если из открытой дверцы не высовывались пилотка, хлыст и светлая крага полковника Оврея де Виньоля.
Десятого мая армейский корпус во главе с группой Оврея начал выдвигаться в сторону Бельгии. На третье утро контакт с противником все еще не был установлен. Настало время некоторой передышки. Оно как раз совпало с обычным временем объезда, и полковник велел Мурто прибавить скорости, чтобы догнать передовые отряды.
Мотоэскадрон остановился в яблоневом саду,
Все увидели пилотку и светлую крагу, но тут на небе появился маленький черный треугольник. За ним еще один и еще. Люди переглянулись, на губах застыли удивленные улыбки.
Вдруг оглушительный грохот опрокинул их на землю. Один из самолетов явно падал прямо на них. С замершим сердцем все ждали, что грохот завершится взрывом. Способность мыслить словами начисто отшибло, в головах остались только образы. Если самолет сейчас не сотрет их в порошок, то всю оставшуюся жизнь они будут видеть перед собой эту траву. Они и не подозревали, что у травы столько оттенков.
По земле пробежала дрожь. И люди еще больше вдавили головы в землю, ибо то, что происходило над их головами, не было роковой случайностью, а было явным и определенным проявлением чужой злой воли. И от этого вернулась способность мыслить словами, потому что все одновременно подумали одно и то же: «Пулемет!»
Первый самолет набрал высоту, но второй, следующий за ним с тем же грохотом, спикировал. Снова задрожала земля, потом еще и еще раз.
А затем на секунду воцарилась мертвая тишина. Затем послышался стон первого раненого. Мускулы на мгновение расслабились и опять напряглись. Те, кто приподнял голову, снова уткнулись в землю. От неба отделился второй треугольник.
Треск, который затем раздался, не подпадал ни под одно сравнение, которые обычно приводят для его описания. Его нельзя было сравнить ни с трещоткой, ни с кофейной мельницей. Он скорее походил на грохот взбесившейся молотилки. Звук был такой, словно гигантская муха билась о стекло или кто-то рвал на части огромный лист бумаги.
Третий… четвертый, пятый треугольники готовились пикировать.
Распластанному на земле Мурто было не до сравнений. Он дрожал, кусал землю и повторял: «Пришел мой конец!»
Описав в воздухе круг, первое самолетное звено вернулось, чтобы на этот раз сбросить бомбы.
Сначала раздался визг электропилы, вонзившейся в древесину, потом – взрыв, отозвавшийся у каждого в утробе, потом – снова визг и снова взрыв. Ожидание следующего взрыва растягивалось до бесконечности. Треск пулемета, проявлявшийся в паузах между бомбардировками, уже воспринимался как надоедливое щелканье метронома на бешеной скорости.
Яблоневый сад зажил другой жизнью. Сто тридцать сросшихся с ним внутренних голосов, сто тридцать беззвучных криков поверяли ему: «Следующая бомба моя! Эта точно моя!»
И после каждого взрыва сто тридцать тел ждали, что их поразит осколками. Руки инстинктивно обхватывали каски, словно люди отчаянно пытались помочь этим крошечным убежищам сохранить свой мозг, свое сознание.
И вовсе не надо было быть религиозным фанатиком, чтобы молиться: «Господи, спаси и сохрани!»
Люди оказались зажаты между небом, где был враг, которого они жаждали убить, и взбесившейся землей, которая ходила под ними ходуном, не желая их принимать.
После каждого взрыва становилось все меньше тех, кто в страхе ждал следующего. А в ушах остальных между ударами бомб звенели бешеные удары собственных сердец.
Во время короткого затишья, когда звено, отбомбившись, завершало круг, до людей, словно издалека, долетел голос полковника, который командовал, как в манеже на разминке:
– Всем лечь на спину!
Но ни одно из распластанных на животе тел не пошевелилось, ибо в такой ситуации любой человеческий голос мог принадлежать только раненому.
«Так и есть! – подумал младший лейтенант Гальтье. – Полковника все-таки зацепило».
Но тут голос раздался снова:
– Ну и?.. Никто не желает подчиняться? Мурто! Лечь на спину!
Мурто послушно сделал над собой огромное усилие и, удивляясь, что тело все еще его слушается, повернулся на бок. В ту же секунду он открыл глаза и увидел над собой пикирующий самолет. Он вжался в землю.
– Я сказал – на спину!
Мурто перевернулся окончательно. Один самолет пролетел, другой начал пикировать. Тогда Мурто сказал себе, что вот сейчас и умрет. Но увидел, как самолет вышел из пике, и понял, что на спине помирать ничуть не хуже, чем на животе. А еще он увидел, что на дороге загорелся их автомобиль.
Тем временем его сосед Николя, опершись на локоть, тоже обрел способность видеть и бросил взгляд на Мурто, который смотрел в воздух. И Николя тоже перевернулся на спину. А за ним – и его сосед.
– Друзья, всем перевернуться на спину!
И сразу – кто нерешительно, кто резкими, конвульсивными движениями – все в этом вихре огня и металла начали поворачиваться лицом к небу. Ничком остались лежать лишь те, кто уже никогда не сможет пошевелиться. Это было похоже на круговую волну, медленно расползавшуюся от Мурто. И поле сражения потихоньку привыкало смотреть аду в глаза.
Бойцы увидели подполковника, который стоял очень прямо и нервно постукивал хлыстом по сапогу. Рядом с ним капитан де Навей наблюдал за бомбардировщиками в бинокль. Чуть поодаль, прислонившись к дереву, палил из пистолета адъютант Куэрик, и ни у кого даже мысли не возникло, что старина Куэрик не в себе, раз решил из пистолета подбить самолет.
Младший лейтенант Гальтье поднялся на ноги.
Над деревьями пятнадцать самолетов продолжали свою пляску смерти.
Гальтье, недавно окончивший Школу [10] , вдруг вспомнил правила и побежал к мотоциклу. Схватив автомат, он судорожно напряг память: «Когда на вас пикирует самолет, стреляйте без учета угла отклонения. Когда пикирует самолет…»
10
Имеется в виду Высшая школа верховой езды в Сомюре.