Собрание сочинений в 2-х томах. Т.II: Повести и рассказы. Мемуары.
Шрифт:
— Что такое?
— Вот, привел, — ответил Стойлов, и Бубекина поразил волчий, хищный блеск его глаз. — Прямо в землянку как миленький за мной пришел: думал, что я его к Собецкому веду. Вставайте, поручик, — необходимо сейчас же Собецкого задержать. Теперь он действительно может уйти. А вы, ребята, смотри, — Стойлов кивнул на паренька, — чтобы он ничего не выбрасывал или, Боже сохрани, не глотал…
Не обратив внимания на вольное обращение своего бывшего денщика — «поручик», как равный, а не «ваше благородие», — Бубекин уже ринулся к двери землянки, а Стойлов за ним.
Ночь уже похолодала, и зарниц не было; ярко сияли звезды. Шли быстро и от торопливости спотыкались и скользили
Когда подходили к шоссе, опять у противника вспыхнул прожектор и пополз по нашим холмам. И в его свете оба увидели на шоссе силуэт. Человек стоял неподвижно и, вероятно, услышав шаги, смотрел в их сторону.
— Собецкий! — узнал и тихо сказал Бубекин и подумал: «Стало быть, еще не ложился, ждет!»
Теперь в душе Анатоши было лишь нетерпение охотника, приближающегося к зверю. И офицер на ходу расстегнул кобуру и вытащил наган.
Продолжали идти, не ускоряя шага. Собецкий на шоссе не шевелился. Вдруг он громко спросил:
— Кто идет?
— Я, ваше благородие! — ответил Стойлов. — Тише, тише…
— А кто с тобой?
— Со мной… — начал было Стойлов, но уж Собецкий уловил в тишине ночи знакомый звон бубекинских шпор.
— Поручик Бубекин со Стойловым?. — строго сказал он. — Так!
Он поднял руку, и в его руке сверкнул огонь.
Стойлов всей спиной повалился на Анатошу и сбил его с ног. Скользя в грязи свободной рукой и наганом, офицер выкарабкивался из-под упавшего, а на шоссе вспыхивал и вспыхивал огонек, и пули сочно шмякались то в грязь, то в прикрывавшего Бубекина бездыханного Стойлова. Наконец Бубекин все-таки освободил руку с наганом и, словно заледеневший от ярости, выделил силуэт и выстрелил.
Тогда Собецкий бросился бежать по шоссе в сторону проволоки и рогаток, преграждавших путь к врагу. Там был зигзагообразный ход, который он знал хорошо. По этому ходу высылались секреты и выходили разведчики.
Там ему преградил было путь часовой, но, узнав в бегущем своего офицера, солдат растерялся, и Собецкий застрелил его. Но за проволокой шпион все-таки был задержан нашим полевым караулом и, при приближении к нему с криком подбегавшего Бубекина, застрелился, выпустив в рот пулю из последнего патрона, оставшегося в обойме его браунинга.
VIII
Перед отправлением Стойлова в тыл Бубекин зашел в полковой околоток.
— Стойлов, — впрочем, он оказался поручиком Рублевым, в удостоверение чего и предъявил соответствующий документ, — этот Стойлов-Рублев был трижды ранен Собецким, но серьезным из этих ранений было лишь первое — пуля пробила правое легкое. Офицер лежал навзничь, как опрокинутая статуя. Голова его низко и мертво лежала на маленькой и жесткой подушке.
— Почему, поручик, — конфузясь, начал Бубекин, — почему вы не сказали мне, что вы — офицер, не доверились мне? Ведь я же сапоги заставлял вас стаскивать — такая гадость!
— Пустяки! — скучливо-деревянно ответил контрразведчик. — Сапоги, подумаешь! — усмехнулся он невесело. — В нашей работе и не то еще приходится делать…
— Вы не доверяли мне?
— Не доверял? Нет, не то. Так было удобнее и вам, и мне. Надел на себя маску, и баста. Не доверял? Нет! Но, конечно, я не был в вас очень уверен. Да и как можно быть уверенным в новичке? Тем более вы нервноваты, да, — Рублев повернул голову в сторону Анатоши и усмехнулся. — Что он нас так встретил там, на шоссе, в этом, пожалуй, вы виноваты: зачем вы ему карточки-то повешенных показывали?.. Не надо было. Вы его взвинтили ими на это: умереть, но не даться в руки. И вообще, в нашей работе чем больше
— Кто? — вздрогнул Бубекин.
— Он говорил, сестра его, — с полнейшим равнодушием словно выдавил из себя Рублев. — Сказал — сестра, а может, и соврал. Он очень хотел эти карточки на ту сторону переправить.
— Неужели сестра? — даже задохнулся Бубекин. — А я-то ему…
— А какая разница, — усмехнулся Рублев. — Сестра, брат, мать… Вы ведь очень правильно тогда ему говорили… Помните, когда я чайник-то опрокинул: нет ни человека, ни женщины — есть враг… Все-таки ничего, все-таки как помощник вы были удовлетворительны, я так и доложу…
— Помощник? Чьим же я был помощником? — удивился и даже несколько обиделся Анатоша.
— Моим, конечно, — усмехнулся Рублев. — Но я вас, да, я вас похвалю — задатки у вас есть.
— Вы думаете, что я буду продолжать работу? — и, пугаясь, и уже довольный, спросил Бубекин. — Видите ли, я хочу с вами поделиться… Я со стороны командира полка замечал какое-то как бы неприязненное ко мне отношение: контрразведчик, мол, что-то вроде жандарма. А теперь вот… Выполнили мы с вами нужное и опасное дело, ведь то, что мы сделали, это не пулемет взять наскоком — это и труднее, и сложнее, а мои приятели, ей— Богу, морды от меня воротят. Ну, не прямо, а все-таки чувствуется. Словно я сразу им всем стал несколько противен.
— Это всегда так, — зевнул Рублев. — Болит немного, — дотронулся он до правой стороны груди. — Да, к такому отношению со стороны окружающих привыкнете. Это оттого, что все нас побаиваются. Мысли-то у людей разные, мыслей-то больше поганых, — вот люди и думают, что мы и мысли их можем читать. Примерно так. А от нас вы уж теперь не уйдете, наша работа затягивает.
В тот же день Рублев был отправлен в тыл. А через два дня вызвали и Анатошу в штаб армии. И в полк он больше не вернулся.
БОГОИСКАТЕЛЬ [15]
I
— Отвечай, Влас, кто ты есть? — И столь знакомое подпоручику Бубекину перханье от первой утренней папиросы.
— Я есть, ваше высокоблагородие, богоносец Тарского уезда Омской губернии, деревни Сухие Пеньки.
— Так! А что значит, что ты есть богоносец?
— Это значит, ваше высокоблагородие, что я есть зерно великого русского народа, который даст миру настоящего Бога.
15
Богоискатель. РОВ. «…Минто и Челпанов» — речь идет об учебниках Вильяма Минто «Дедуктивная и индуктивная логика» и Георгия Челпанова «Введение в философию». «Сам Мережковский об этом писал где-то…» — подлинный случай, однако Чехов на вопросы о смысле бытия и вечности отвечал Мережковскому прямо противоположное тому, что говорит Бубекин: «— А кстати, голубчик, что я вам хотел сказать: как будете в Москве, ступайте-ка к Тестову, закажите селянку — превосходно готовят — да не забудьте, что к ней большая водка нужна» (цит. по: Асфодели и ромашка // Мережковский Д. В тихом омуте. М., 1991). Черемис — мариец, «…с московского завода Бромлей» — машиностроительный завод товарищества «Братья Бромлей и Ко» (с 1881), ныне завод «Красный пролетарий» (с 1922). «…своему черемисскому Мардохаю» — т. е. богу Мордву (как называет его П.И. Мельников-Печерский), или Мардежу.