Собрание сочинений в 3-х томах. Т. I.
Шрифт:
— Я со Степкой и на сеновал теперь не пойду, с бабушкой буду спать, — донеслись до него слова Тани. Расставшись с подругой, она направилась в дом.
Затаив дыхание Степа прижался к стене. Вскоре на крыльце появился Филька. Степу так и бросило к нему.
— Ты... ты зачем меня страшилищем выставил? — хрипло спросил он. — Зачем ребят пугаешь? Я и бью и ножом пыряю...
— Вот чудак, не понимаешь? — искренне удивился Филька. — А чтобы боялись все. Знаешь, как это здорово, когда боятся! Я тебе нарочно в борьбе-то поддавался. Пусть думают, что ты еще сильнее меня. Теперь
— А я не хочу, чтобы меня боялись! И не лезь ко мне со своей компанией!
— Ничего, у нас с тобой дело пойдет, — благодушно заверил Филька. — Куда ни кинь, а тебе моей компании не миновать. Со мной-то надежнее. — И, схватив Степу за плечо, он зашептал ему на ухо, что на завтра есть одно дельце — надо бы проучить Шурку Рукавишникова, который сочиняет про них разные частушки.
— Отойди от меня на три шага! — Степа резко сбросил Филькину руку и столкнул его с крыльца.
Филька загремел по ступенькам.
— Ну, ну, ты не очень...
— И не подходи больше!
— Значит, все врозь, все пополам? — ухмыльнулся Филька. — Смотри, колонист, просчитаешься!
Но Степа ничего не слышал. Спрыгнув с крыльца, он побежал к сараю.
Проснувшись утром, Степа узнал от бабушки, что Таня с Нюшкой уже с полчаса назад куда-то ушли.
— А меня почему не разбудили?
— Так у вас с Филькой свои дела, — грустно усмехнулась бабушка.
Степа насупился, ушел обратно в сарай и лег на сено — только бы не встречаться с Филькой. И потом, надо что-то придумать. Быть может, пойти к Шурке и обо всем поговорить с ним по душам? Как-никак, а они комсомольцы и должны понять друг друга. Но Шурка тоже хорош — ничего толком не узнал, а уже сочиняет частушки.
Вскоре в сарай заглянула Таня. Она неслышно подкралась к брату и обняла его за шею.
Степа вырвался.
— Ну, не сердись, — виновато заговорила сестра. — Я теперь все знаю. И Нюшка знает. Митя нам рассказал. Он тебя к себе зовет. — И она потащила брата к Гореловым.
— Зачем? — заупрямился Степа. — Нужен — пусть сам приходит.
— Да не может он: лежит весь исколотый. Ему бабка Спиридониха примочки делает. Пойдем скорее...
По дороге Таня успела поделиться с братом своими думами насчет Мити. До чего же не везет парню!
Полез он как-то в погреб. В это время опрокинулась поленница дров, захлопнула дверцу, и Митя оказался в заточении. Его искали два дня и вытащили еле живого, посиневшего от холода и страха..
В другой раз, падая с дерева, Митя зацепился рубахой за сук и, болтая ногами, провисел до тех пор, пока отец не принес лестницу и не снял его. А потом вдобавок выпорол сына ремнем. Так Митьку и зовут в деревне «Битый-сеченый» да «Дубленая кожа».
Но он не унывает. Отлежится, а потом опять бегает и скачет как ни в чем не бывало.
Не унывал Митя и сейчас. С толстыми, неуклюжими от бинтов коленями он лежал на широком сундуке и с удовольствием грыз зеленое яблоко.
На лавке сидели Шурка Рукавишников и Афоня Хомутов. Нюшка подметала пол.
Увидев такую компанию, Степа немного опешил и задержался в дверях.
— Иди, не стой на пороге! — подтолкнула его Таня и кивнула ребятам. — Вот он... привела...
Митя, широко улыбнувшись, приподнялся с подушки и протянул Степе руку:
— Здорово, колонист! Чего не заходишь? Мы тебя тут ждем, ждем...
Степа осторожно пожал ему руку:
— Я-то здоров. А вот ты как? Сильно поцарапался?
— Пустое... семечки, — небрежно отмахнулся Митя и, довольно резко спустив забинтованные ноги на пол, сделал попытку пройтись по избе.
Но с первого же шага он ойкнул, болезненно скривился и, поддерживаемый Шуркой, опять лег на сундук.
— Пройдет... У меня кожа дубленая. Мне один раз гвоздем ступню насквозь пропороло — и все равно зажило. А потом еще...
— Ладно, дубленый, всего не перескажешь, — перебил его Шурка и, подойдя вплотную к Степе, с серьезным видом протянул ему руку: — Ты это здорово Митьку выручил. И Фильке нос ловко утер... Это я тебе от всех наших ребят говорю... А частушку забудь! Не было ее и не было.
— Да будет вам! — отмахнулся Степа.
— Это уж как есть... на факте, — вновь приподнялся Митя. — Я, Степа, для тебя теперь что хошь сделаю! — Он взволнованно оглядел избу, ребят и, не зная, чем доказать свою преданность Степе, остановил свой взгляд на кепке с яблоками: — Афоня, угощай!
Афоня, которому уже давно было не по себе, подошел к Степе и, отвернув в сторону красное лицо, протянул кепку с яблоками:
— Бери вот, белый налив. Из нашего сада. Нам ведь не жалко, только попроси. А вот по ночам в сад лазить да деревья ломать — это глупость одна. Ты-то за яблоками не лазил, я знаю. Ты из-за Митьки попал... — Он замолчал, помялся и с трудом выдавил: — Я тебе наподдал тогда... у калитки. Не сердись уж! Захочешь — и ты мне раза дашь.
— Ладно, замнем это дело, — сказал Степа, беря из кепки яблоко и косясь на Нюшку, которая внимательно прислушивалась к разговорам мальчишек.
Глаза их встретились.
Нюшка вспыхнула, набрала в рот из кружки воды, отчего щеки ее округлились, и, побрызгав на пол, торопливо замахала веником.
Степа понял, что он теперь принят в новую компанию.
СЕНОКОС
Крестьянской работе не было конца. Вслед за навозницей подошел сенокос.
Несколько дней Илья Ефимович готовился к выезду в дальний заливной луг: отбивал косы, чинил грабли, смазывал пахучим дегтем колеса дрог. Это были широкие, вместительные телеги с высокими стойками, приспособленные для возки сена.
В день выезда в луга дядя Илья спросил Степу, умеет ли он косить.
— Приходилось малость, — ответил Степа.
Илья Ефимович достал косу и заставил племянника показать свое умение на огуменнике.
Степа прошел саженей двадцать, но коса, как нарочно, вела себя из рук вон плохо: то скользила поверх травы, то зарывалась носом в землю, то срезала «пяткой» дерн.