Собрание сочинений в 4-х томах. Том 3
Шрифт:
Испуганный грохотом винтов, он приподнялся на согнутые передние ноги, жалостливо крича.
— Ишь ты! — сказал Кирьянов, сдергивая с плеча карабин. — Живучий!
Понимая, что будет дальше, Храбриков улыбнулся, шагнул к начальнику, тронул его за рукав и просительно сказал:
— Дайте я, Петр Петрович, а! Стрелок из меня никудышный, так хоть малость поупражняюсь.
Кирьянов снисходительно улыбнулся, хлопнул его больно по спине и протянул оружие.
Не к месту крадучись, Храбриков пошел к лосю на верное расстояние
— Что ты, как хорек, крадешься! — крикнул Кирьянов Храбрикову. — У него позвоночник перебит!
Экспедитор хихикнул, подступил еще на пару шагов. "А то я не знаю, ответил про себя Кирьянову, — был бы не перебитый, так и полез бы я тебе на рожон!" Он прицелился снова и, чувствуя больные толчки выстрелов, закончил обойму.
Вчетвером они принялись втягивать матерого лося в кабину, кантуя его, кряхтя и надсаживаясь, потому что туша не проходила в неширокую дверь. Лось не шел, не помогала даже кирьяновская мощь, они отступились, закурив, соображая, как быть.
— А ну-ка, орлы, — подумав, засуетился Храбриков, глазки его засверкали, дряблые щеки порозовели. — Не найдется ли топора?
Топор нашелся, и Храбриков изложил свою идею — простою до гениальности.
— Бревно кабы не полезло, как поступили? — спросил он, изображая сметливого простоватого мужика. — Распилили, разрубили. Вот и мы его разрубим. — Он засучил рукава, похихикивая. Теперь настала его пора, он умел это, хотя, признаться, такого еще не приходилось.
Кирьянов скривился, сказал:
— Ну и мясник ты, дядя! — но протестовать не стал. Отошел вместе с летчиками в сторону, чтобы не забрызгал его находчивый экспедитор.
Храбриков долго рубил лося и ни разу не поморщился за все время.
Закончив работу, вспотев, с лицом, забрызганным красными точками крови, он приветливо, радуясь себе, пригласил остальных к завершению погрузки. Тушу по частям втащили в машину, летчики торопливо заняли свои места, машина поднялась в воздух. А вот теперь Храбриков сдирал остатки шкуры, полосовал мясо на огромные куски, отыскивая блестящие конусообразные пули.
Время от времени жестянка из-под зубного порошка негромко взвякивала, еще один кусочек металла ложился на ее дно, и было невозможно выяснить, какая пуля кирьяновская и какая его, Храбрикова. В этом и состояла его шутка, его страховка, его полис личной безопасности.
Храбриков свежевал лося, не думая о пулях, собирая их по привычке. Теперь он соображал другое, как подсадить эту дуру-девку, начальника партии.
Такой хай сегодня устроила, вспомнить тошно. Тихоня-тихоня, а вдруг заговорила! Лодку, видите ли, он не доставил. Жалко, Кирьянова не было, уже ушел к себе, а то бы он настропалил его против Цветковой. Заставил бы его прищучить ее. Он-то, чай, понимает, что, кроме этих лодок, полно других забот у экспедитора.
Храбриков оторвался от мяса, постучал, задумавшись, финкой по столу.
"Очень может быть, что девка сама к Кирьянову пойдет, — подумал он, тогда тот метнуть может, тут такая игра — кто на кого раньше наклепает".
Сергей Иванович поднялся, с трудом подняв таз, набитый мясом, отнес на кухню. Там уже вовсю шла жарка и парка. Именины Кирьянова оставшиеся в поселке отмечали всегда широко и щедро, собираясь в общей столовой, завозили заранее ящики выпивки, главным образом спирта, напитка для здешних краев и привычного, и рентабельного: хошь покрепче — так пей, хошь — разбавляй, получается вроде водки, и тогда возрастает объем — из бутылки спирта — две водки.
Пошутив с поварихами, выхватив со сковородки ломтик поджаренной, хрупкой картохи, Храбриков вернулся во двор, к своим мясным делам, и снова было взялся за нож, как почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Он встрепенулся, словно жулик, которого застали за воровством, и закрутил головой.
Перед ним, прислонясь к дереву, стояла Цветкова.
Она глядела прищурясь, зло, словно выносила приговор, и Храбриков выпрямился под ее взглядом, чуя недоброе. "Настучала-таки, сучка, подумал про себя он, — ну, да не испугаешь — видели мы таких".
— Ну вот, — сказала Цветкова, — опоздали вы, Сергей Иванович.
— Никуда я не опоздал, — буркнул он, успокаиваясь, приходя в себя.
"С Кирьяновым-то я как-нибудь разберусь", — подумал он, уронив взгляд на жестянку с пулями.
— Опоздали, — повторила Цветкова. — Вот радиограмму держу, — она помахала листочком. — Им уже не лодка, а вертолет нужен.
"Ага, голубушка! — сообразил Храбриков, уловив в голосе Киры неуверенность. — Чего-то у тебя не так, за меня спрятаться хотишь!"
Он почесал лоб, поглядел на нее хмуро и сообщил, выстраивая в цепочку ход своих потайных мыслей:
— Один вертолет на ремонте, другой с задания только вернулся. Вот пообедают и полетят. А еще лучше — завтра.
— Завтра! — нервно засмеялась Цветкова, и Храбриков уловил эту нервность. — Людей заливает, а вы — завтра!
"Раз заливает, — моментально сообразил Храбриков, — вывозить надо, но так, чтобы помучилась, подрожала эта дура". И ответил, оглянувшись вокруг, нет ли кого поблизости, свидетелей не найдется ли:
— Ну, раз так, тогда конешно.
— Значит, отправите! — обрадовалась Цветкова, и Храбриков кивнул, радуясь про себя: попробуй-ка докажи, что был этот разговор.
И припомнил еще одну подробность про Кирьянова.
Там, на прогалине, когда загрузили лося, разрубленного надвое, и Храбриков для аккуратности присыпал снегом кровавое крошево, а летчики уже торопливо прошли в кабину, Кирьянов, улыбаясь и трепля Храбрикова за плечо, спросил, кивая головой на тайгу:
— А впрямь ведь, дядя, губерния целая!