Собрание сочинений в 4-х томах. Том 3
Шрифт:
В другом, цивилизованном месте, отметил Кирьянов, эту необразованную голытьбу он не допустил бы близко, единственное, на что могли рассчитывать они, скажем, в городе, так на снисходительный кивок головы при встрече. Здесь же приходилось. Приходилось сидеть с ними, пить спирт, заигрывать, ломать ваньку, изображать добродушие и щедрость.
"Послать бы сейчас их к черту, — подумал Кирьянов, — врезать кулаком по столу, чтоб проломить фанерную столешницу да напугать до смерти, заорать, надрывая глотку, — должны же они понимать, с кем пьют!"
Он зевнул,
К ним подсели Лаврентьев и начальник радиостанции.
— Пе-етр Петро-ович! — растягивая слова, говорил Лаврентьев, жестикулируя своими аршинными ручищами. — Приструнить этого Храбрикова надо, а то, в конце концов, житья никакого!
— Приструним, приструним! — отговаривался Кирьянов. — Накажем, если надо, а то и уволим. Чего там, в самом деле! Но вы уж тогда будьте справедливы! Вон он сколько сэкономил нам. И потом — работать с ним надо! Воспитывать! Он человек беспартийный, недозрелый, мы доводить до кондиции его должны.
— Ха, до кондиции! — воскликнул Чиладзе, поигрывая глазами. — Он тут любого из нас сам до кондиции доведет. И похоронный марш сыграет.
— Ну вот, — вскинулся, хохотнув, Кирьянов, — уже о похоронном марше заговорили! Да разве мы на похороны собрались?
Лаврентьев и радист отчужденно молчали.
— Все-таки надо бы с Храбриковым кому-нибудь полететь, — сказал Лаврентьев. — Не ровен час…
— Летите! — беспечно ответил ПэПэ. Занудство Лаврентьева и Чиладзе порядком надоело ему. — Летите! — повторил он снова. — Но меня увольте. Я чужую работу делать не намерен.
Кирьянов улыбнулся, стараясь выгнать из себя неожиданную хандру, стараясь искусственно создать хорошее настроение, это он умел. Он вскочил, оглаживая светлый, по случаю праздника надетый костюм.
— Кира Васильевна, — крикнул Кирьянов, вновь привлекая к себе внимание, отодвигая как бы других. — Давайте сюда.
Он не повторил приглашения, хотя Цветкова еще сидела, не решаясь, подхватил ее со стула, аккуратно поставил рядом с собой, наклонился, чтобы добраться до ее талии, пошел в старомодном танго. Гости образовали круг. Глядя в глаза Цветковой и смущая ее до краски, ПэПэ выделывал всевозможные сногсшибательные пируэты, вспоминая то, что умел, импровизировал, и все это выходило у него легко, даже изящно, потому что партнерша не мешала ему, он не должен был приноравливаться к ней: партнершу он просто вскидывал, если она не понимала его, переносил по воздуху, как переносят легкую мебель.
В каком-то крутом повороте краем глаза Кирьянов увидел Чиладзе и Лаврентьева. Подхватив пальто и шапки, они топтались у дверей. ПэПэ понял их — хотят утащить с собой и Киру, но она, слава богу, не видит их, от спирта и стремительных поворотов, поди-ка, кружится голова, не то что люди — стены плывут у мышки, да и ни к чему она вам, господа хорошие. Потолкавшись, Чиладзе и Лаврентьев вышли из столовой, никем не замеченные, кроме ПэПэ.
"Пусть
Танец продолжался, гости посмеивались, однако негромко — Кирьянов танцевал все-таки с начпартией, а там черт знает, какие у них отношения ведь иногда даже смеяться надо сознательно, к месту и с толком.
ПэПэ махнул рукой, видя умоляющие глаза Киры, гости, словно бы по команде, расслабились вновь, наполняя стаканы, закусывая, шумя, танцуя.
— А ведь вы, — сказала неожиданно Кира, — вполне обошлись бы без них.
Он кивнул, щедро улыбаясь, потом сообразил, что говорит Цветкова о гостях, отодвинул ее от себя, продолжая танцевать, окинул взглядом. Сначала он думал вразумить ее, дать понять, что психоаналитика не для нее, но неожиданно расхохотался.
— Точно! — хрипло шепнул ей в ухо. Она слегка отодвинулась. Танец разгорячил его, и, видя, что Кира отстранилась от него, несильным движением прижал ее к себе. "Ого, — подумал он тотчас, — а я-то думал", и деликатно переложил ладонь чуть ниже. Цветкова попятилась, он исправился, боясь спугнуть ее, а сам захохотал, как бы продолжая разговор, но думал совсем о другом.
— Точно! — повторил он, наклоняясь к Кире и принюхиваясь к ее приятно пахнущим волосам, и вдруг предложил: — А давайте пошлем их к черту!
Кира не поняла, он разъяснил, что можно сходить на радиостанцию, и эта дурочка обрадовалась, немедленно побежала одеваться. "Надо бы заставить ее выпить, — подумал он, чувствуя, как в висках начинает тукать кровь. — Ну, да ладно. Дома, кажется, есть коньяк".
Стараясь быть непринужденнее, он подкрутил на полную мощь транзисторы и как бы невзначай вышел за Кирой.
На улице были густые сумерки. Луна просвечивала мутную кисею, образуя возле себя круг, напоминающий белесый нимб.
— Похолодает, что ли? — спросил вслух Кирьянов, беря Киру под руку и поеживаясь от холода.
— А по сводке — метель, мокрый снег, — засмеялась Кира, — ну, эти синоптики!
Неспешно, прогулочным шагом, они дошли до радиостанции, и Кира совсем было успокоилась. Она делала все, что могла, и оказалось — возможно невозможное. Да, самым удивительным во всей этой истории ей представлялось поведение ПэПэ. Готовясь к своему публичному бунту, она ждала возмущения и ярости Кирьянова, а вышло все гораздо проще и нормальнее — то ли он понял, не дурак же, в конце концов, то ли испугался? А может, опять играет.
Так и не поняв, что произошло с Кирьяновым, Кира толкнула дверь. Посреди комнаты стояли Чиладзе и Лаврентьев, оба какие-то взъерошенные. "Как они обогнали нас? — удивилась Кира. — Улица в поселке одна…" Тут же она поняла: прозевала что-то очень важное, словно закрыла глаза и на мгновение уснула. Да, да, да! Так оно и случилось. Всех всполошила, подняла на ноги, а сама, успокоенная Кирьяновым, стала думать о случившемся в прошедшем времени. В прошедшем… Почему — в прошедшем? Ведь ничего еще не прошло, ничего не закончилось.