Собрание сочинений в 4-х томах. Том 3
Шрифт:
Как бы стряхивая с себя оцепенение, Кира шагнула вперед, но ее опередил ПэПэ.
— Ну? — властно спросил он. — Какие новости?
— Не успели, — ответил ему Лаврентьев. — Прибежали на площадку, но вертолет уже ушел.
— А что здесь? — спросила Кира.
— Молчат, — хмуро сказал Чиладзе. — Не откликаются ни по обычной, ни по аварийной волне.
ПэПэ потребовал последнюю радиограмму. Она была краткой: "Нормально. Ждем помощи".
— Неразговорчив, бродяга! — бросил он и повернулся к Кире. — Ничего страшного. Может, батареи подмокли или еще что…
— А если не подмокли? — спросил Чиладзе. Он был собран,
— Не паникуйте! — сказал шутливо Кирьянов. — Вы же не барышня.
— Я не барышня! — согласился Чиладзе. — Просто я не желаю быть безучастным свидетелем…
— Вы увлеклись праздником, — сказал Кирьянову Лаврентьев, — выйдите наконец, Петр Петрович, из этого состояния! Там же люди, они погибнут!
— Да черт возьми! — воскликнул ПэПэ, и Кира вновь увидела прежнего «губернатора». — Я здесь не первый день! И все это было, тысячи раз было, поймите! И аварийки, и прерванная связь, и так называемые ЧП! И все кончалось нормально!
— Раз на раз не приходится, — возразил Лаврентьев.
ПэПэ сорвался с места и ходил из угла в угол, высокий, широкоплечий, и за ним металась его большая тень. Потом остановился.
— Хорошо! — взмахнул он рукой. — Вот вам доказательства от противного. Я не прав, вы правы. Я спокоен, вы беспокоитесь. Но посмотрим на ситуацию реально. Вертолет ушел. Вторая машина на профилактике. Что мы можем поделать? Вы? Я? Ждать! Нам осталось ждать! Можно было, конечно, вскочить из-за стола, сесть всей компанией в вертолет и коллективно полететь на выручку Гусева. Но это дешевый энтузиазм, поймите! Энтузиазм, наполовину со спиртом. И потом: если действительно виноват Храбриков, пусть он и исправит свои ошибки. Или я не прав?
Чиладзе глядел в сторону. Лаврентьев стоял потупившись.
— Храбриков за людей не отвечает, — сказал, помолчав, Чиладзе. — Он отвечает за вертолет, да и то — отвечает ли?
— Не сгущайте! — ответил твердо Кирьянов. — И возьмите себя в руки. Все будет в порядке. И контролируйте эфир. Если что, докладывайте.
Отдавая команды, Кирьянов был равнодушен. Весь этот психоз выдумала Цветкова. А сейчас его занимало другое, совсем другое. ПэПэ подхватил Киру под руку, они вышли на улицу. Четверть часа, не больше, пробыли Цветкова и Кирьянов у радистов, а погода уже переменилась, как это часто бывало здесь. Луна едва пробивалась сквозь плотнеющую дымку, а с севера дул холодный, обжигающий, мощный ветер. Казалось, невидимая, но плотная и необъятная воздушная стена наваливалась на тайгу, на поселок. Уличная грязь сковывалась морозом, становясь вязкой и плотной, лужи хрустели льдом.
Навалясь на ветер своим тяжелым телом, Кирьянов тащил Киру. Она мрачно молчала — видно, выходил на таком сквозняке хмель, а может, опять переживала за Гусева.
— Бросьте! — крикнул ей Кирьянов. — Вертолет уже забрал их — вот и весь секрет, потому молчат.
— Они молчат давно! — ответила Кира. — И потом такой ветер.
— Это порыв! — весело солгал Кирьянов. — Скоро успокоится.
Они были возле кирьяновского дома. За руку, как маленькую, ПэПэ завел Киру к себе.
Потирая покрасневшие щеки, она сидела на диване, и Кирьянов, разглядывая ее, подумал, что эта серая мышка, в сущности, не так уж дурна собой и что, щадя ее в деле, не предъявляя особых требований, какие он предъявлял к другим, он, кроме прочего, подспудно, про себя, имел ее в виду. На будущее.
Эта маленькая мышка могла пригодиться, ведь всякий человек интересен по-своему, любопытной оказалась и она, повысив сегодня голос и этим как бы напоминая о своем существовании. Об окончании своего статичного, законсервированного состояния. "Ну вот, — подумал он, как бы ограждаясь от предстоящего. — Она виновата сама, — если бы молчала, я не обратил на нее внимания, а тут заговорила — пригляделся к ней и понял, что держал ее про запас. И вот она пригодилась".
ПэПэ подошел к Кире, поднял ее за плечи, проявляя заботливость и галантность, помог снять пальто, она, ничего не понимая, кивнула, благодаря, и Кирьянов оценил это как одобрение последующих действий.
ПэПэ обнял Киру, обхватив ее за спину, так что она не могла шелохнуться, не наклонился, а приподнял ее, оторвав от полу, к своей бороде, поцеловал по-медвежьи, овладев ее ртом.
Она трепыхалась, колотя его по спине, но это был комариный писк. Обняв ее, как грудного ребенка, прижав к себе, он аккуратно положил ее на диван, расстегивая мелкие пуговки и приговаривая невнятно, прерывая шумное дыхание:
— Дурочка, не рыпайся, чего тебе надо, все будет о'кэй!
Пуговки не слушались его толстых пальцев, тогда он стал обрывать их, это было интересно: пуговки тянулись вдоль всего платья, книзу, и он похохатывал.
Напрягаясь, извиваясь всем телом, Цветкова пробовала вывернуться из его лапищ, но это было бесполезно, Неожиданно Кирьянов ощутил пронзительную боль, вздрогнул и засмеялся — мышь вцепилась в него зубами, даже, кажется, прокусила кожу у запястья, но это только подхлестнуло его.
Злясь, он начал действовать решительнее, материя электрически затрещала, и Кира неожиданно сникла.
Торжествуя победу, ПэПэ двинулся дальше и вдруг услышал, как она сказала спокойно, даже равнодушно:
— Слушайте, «губернатор», что вы меня рвете? Ведь, кажется, я еще не наложница?
Он рассмеялся, отпустил ее на минуту. Завязывался, кажется, деловой диалог.
— Ну, так будешь! — успокоил он ее и рванул платье.
Неожиданно, словно выстрел, зазвонил телефон. Чертыхнувшись, Кирьянов отпустил Киру и сжал трубку. Он молчал, слушая, что говорят на том конце провода, потом крикнул, свирепея:
— Но вертолет ушел! Ушел!
Швырнув трубку, обернулся к Цветковой. Она стояла, накинув пальто, из-под которого топорщилось разорванное платье.
— Чертов проповедник! — ругнулся он. — Грузинская совесть заговорила! Требует, видите ли! — и неожиданно велел Кире: — Раздевайся!
— Что там? — спросила она.
— Твой Гусев подал голос. Говорит, падала антенна. Их заливает. Раздевайся!.. — Ему надоело с ней бороться, в конце концов, он не мальчик и у них не такие отношения, чтобы она могла пренебрегать им. Он сделал свое дело, теперь эта мышь должна уступить сама. Тем не менее ПэПэ шагнул к Кире, повторив: — Раздевайся!
— Между прочим, это уголовное дело, — сказала она совсем спокойно.
— Что? — не понял он.
— То, что вы хотите сделать.
— Дрянь, — ответил он ей лениво, подумав: "А что, такая может! Эта дура все может", — и вдруг заорал, сатанея: — Дрянь! Девка! Я тебя вышвырну отсюда!