Собрание сочинений в 4 томах. Том 2. Повести и рассказы
Шрифт:
— Ты никогда не будешь замухрышкой. Ты красивая.
— Нет, не красивая, — возразила Нюта. — Но привлекательная и вызываю чувство симпатии... У тебя есть ко мне чувство симпатии?
— Есть! Да еще какое!.. А у тебя ко мне есть?
— Немножечко есть... Только жаль, что ты умственно недоразвитый. Тебе скажут какую-нибудь ерунду, а ты и веришь... Ты опять занимался этой тибетской медициной?
— Не медициной, а магией... Мне надо придумать, как заработать миллион в поте лица. — И он рассказал ей, что произошло.
— Это совсем нехорошо, — сказала Нюта, выслушав Костю. — Может быть, если бы ты все деньги взял,
— Я должен сам заработать, без никого.
— Тогда буду помогать тебе только словами. Ты рад?
— Еще как рад!.. А что ты мне скажешь словами?
— Первым делом должна подумать. Сейчас пойду домой и буду думать для тебя, — сказала она, тщательно избегая слова «я». Не так давно она где-то прочла, что «якают» только зазнайки, буржуи и капиталисты.
— Не уходи, Нюта. У меня есть новые предсказы. — Костя вынул из кармана курточки бумажку и протянул ее Нюте.
Предсказания составлял жилец Который, он промышлял ими на Андреевском рынке. Костя перепечатывал для него предсказания на машинке и самые счастливые дарил Нюте. Она интересовалась будущим. Вот и теперь она впилась глазами в бумажку и с выражением прочла вслух:
«Ты будешь жить долго и счастливо, окруженный любящей тебя семьей, а также наложницами, наперсницами и метрессами. Ты не будешь знать ни долгов, ни болезней. Твой стол будет сгибаться под тяжестью фазанов, ветчины, устриц и ликеров. Счастью твоему будут завидовать люди и боги, исходя из чего срочно подыщи себе место на Смоленском кладбище и жди неотвратимого кинжально-динамитного удара судьбы. Мир праху твоему! Марк Аврелий».
— Правда, хороший предсказ? — спросил Костя. — Специально для тебя пятый экземпляр отпечатал.
— Но это для мужчины, — недовольно протянула Нюта. — И потом, опять кладбище.
— На кладбище не обращай внимания. Дядя Миша говорит, что без этого нельзя, иначе до публики не доходит... На тебе еще один. Это уже для женщин.
Он вынул вторую бумажку и сам прочел ее вслух:
«Ты любишь и любима. Нет равных тебе по красоте, когда в глубоко декольтированном платье вступаешь ты в бальный зал. Тебя ожидает безмятежно-безудержное счастье на фоне аргентинской природы, под сенью араукарий и пальм. Но бойся змеиного яда соперницы, точащей на тебя нож, и, принимая во внимание вышеизложенное, готовься срочно предстать пред ликом Всевышнего. Да будет пухом тебе земля! Аминь! Понт Евксинский».
— Вот это уже гораздо лучше, и никакого кладбища нет! — сказала Нюта. — А кем был этот Понт?
— Не знаю, — признался Костя. — Знаменитых людей на свете очень много. Ты тоже, может быть, станешь знаменитой. Потому что ты самая красивая девочка на Васильевском острове. А может, и во всем Петрограде.
— Опять ты говоришь мне это... Мне надо идти домой.
— Не иди домой, Нюта! Хочешь, я тебе покажу место, где Витька из дома девятнадцать сорвался?
— Ну, покажи... Ах, как рассердится мама, если узнает, что хожу в этот двор!
— Рассердится — если узнает, а если не узнает, то и не рассердится... Вот сюда. Голову не ушиби.
По четырем ступенькам они спустились к низкому дверному проему,
— Вот отсюда он упал. С этой вот балки, — сказал Костя, когда они поднялись на шестой этаж.
Они подошли к краю площадки. Прямо за кирпичным порогом уходила к противоположной нештукатуренной стене железная балка. Сверху было небо, а глубоко внизу — перекрытие подвала.
— Не смотри вниз! — Костя потянул Нюту за руку. — Голова закружится — и амба...
Нюта вдруг легонько отпихнула его и ступила на балку.
— Что ты?! — крикнул Костя. — Куда ты?
— Не мешай! — тихо сказала она. — Потом скажу зачем.
Тихо, плавно стала она удаляться от Кости, а он стоял на лестничной площадке и ничего не мог для нее сделать. Если идти за ней по балке, то можно помешать, и тогда она наверняка упадет. Надо, значит, просто стоять здесь и ждать. И нельзя даже думать, что она может упасть. И бога тоже нельзя просить за нее, пусть бог ничего не знает, ведь второпях бог может что-нибудь напутать, скомандовать что-то не то, и она упадет... Но зачем она это делает?!
Двутавровая балка была покрыта бархатистым слоем ржавчины и серыми пятнами птичьего помета. Ниже шли другие балки, а там, совсем внизу, на бетонном перекрытии подвала, валялись ребристые радиаторы для парового отопления и всякий железный лом и хлам. Если упасть туда — ждет плохая, грубая смерть. Но Нюта легко, очень неторопливо все дальше уходила по балке, идя над своей смертью. На спине у нее, на пепельно-шелковистой ткани кофточки, шевелился оранжевый японский дракон с зубчатым хвостом.
Вдруг из оконного проема влетели две ласточки. С тонким свистом — будто ножом по стеклу — пролетели они у Нюты над головой и взмыли вверх. Нюта вздрогнула, остановилась. Потом пошла дальше и негромко запела:
Выходит рыцарь из ворот, Пастушка там овец пасет. Фаррим-фаррам, фари-ра-ра-рам, Пастушка там овец пасет.«Может быть, она поет, чтобы отпугнуть других ласточек, а может быть, намекает, что я не рыцарь, — подумал Костя. — Тетя Аня часто говорит: «Каждый мальчик должен быть рыцарем». А я стою тут, как баран. Но что я могу сделать?»
Дойдя до стены, Нюта тихо-тихо повернулась и пошла обратно. Она шла, раскинув для равновесия руки и слегка покачивая ими, будто крыльями. И бабочка на ее кофточке тоже тихонько шевелила радужными крыльями и тихо приближалась к Косте.
Когда Нюта подошла к кирпичному порогу, Костя схватил ее за запястье и оттащил от пропасти на самую середину площадки. Они пробежали по лестнице вниз, в первый этаж, туда, где темнел вход в несуществующую швейцарскую. Только там Костя отпустил Нютину руку.