Собрание сочинений в 5-ти томах. Том 1. Я, Клавдий
Шрифт:
Об этом было доложено Тиберию (но не Афром), имя «Агамемнон» вновь вызвало у него тревогу.
Агриппина заболела: она подумала, что ее отравили. Она отправилась на носилках во дворец, чтобы в последний раз воззвать к Тиберию о милосердии. Агриппина стала такой худой и бледной, что Тиберий пришел в восторг: пожалуй, она скоро умрет. Он сказал:
— Агриппина, бедняжка, ты, кажется, серьезно больна. Что с тобой?
108
«Ближе предстань…» — Вестники приходят к Ахиллесу для того, чтобы по приказанию Агамемнона забрать у него пленницу Брисеиду, которую Ахиллес получил как свою долю из добычи, взятой в разрушенных греками городах. (Комментарий И. Левинской)
Гомер. «Илиада», 1, 334–335. Пер. Н. Гнедича.
Она ответила слабым голосом:
— Возможно, я была к тебе несправедлива, когда думала, что ты преследуешь моих друзей за то, что они мои друзья. Возможно, я неудачно их выбираю или ошибочно о них сужу. Но, клянусь, ты не менее несправедлив ко мне, подозревая меня в вероломстве и думая, будто я питаю честолюбивые замыслы прямо или косвенно править Римом. Я прошу об одном — чтобы меня оставили в покое и ты даровал мне прощение за те обиды, которые я тебе нечаянно причинила, и… и…
Она разразилась рыданиями.
— И что еще?
— О, Тиберий, будь добр к моим детям! И будь добр ко мне! Разреши мне снова выйти замуж. Я так одинока! Со дня смерти Германика я не могу забыть о своих невзгодах. Ночью я не сплю. Если ты позволишь мне выйти замуж, я успокоюсь, не буду больше терзаться, ты и не узнаешь меня и тогда, может быть, перестанешь подозревать меня в заговорах. Я уверена, ты потому только думаешь, будто я затаила против тебя зло, что у меня такой подавленный вид.
— За кого ты хочешь выйти?
— За доброго, великодушного, скромного человека, не первой молодости, одного из твоих самых верных приверженцев.
— Как его зовут?
— Галл. Он говорит, что готов жениться на мне в любую минуту.
Тиберий круто повернулся и вышел из комнаты, не сказав больше ни слова.
Через несколько дней он пригласил Агриппину к себе. Тиберий имел обыкновение звать к обеду людей, которым особенно не доверял, и пристально глядеть на них во время трапезы, словно желая прочитать их тайные мысли. Это почти всех приводило в замешательство. Если гость казался напуганным, Тиберий считал это доказательством его вины. Если он не опускал перед ним глаз, Тиберий считал это еще большим доказательством вины, которая к тому же усугублялась наглым поведением. Агриппина, все еще больная, с трудом могла проглотить самую легкую пищу, не испытывая тошноты, и теперь, под пристальным взглядом Тиберия, ей пришлось тяжело. Она не отличалась разговорчивостью, а беседа о сравнительных достоинствах музыки и философии не интересовала ее, ей нечего было по этому поводу сказать. Агриппина делала вид, будто ест, но Тиберий, внимательно следивший за ней, видел, что она отправляет обратно блюдо за блюдом, не притронувшись к еде. Он подумал, что Агриппина подозревает его в намерении ее отравить, и, чтобы проверить это, он выбрал яблоко в стоявшей перед ним вазе и, протянув ей, сказал:
— Дорогая Агриппина, ты почти ничего не ела. Съешь хотя бы это яблоко. Это очень хороший сорт. Три года назад царь парфян прислал мне в подарок молодые яблони, и сейчас они в первый раз принесли плоды.
Почти каждый из нас имеет своего «природного врага», если можно так выразиться. Для некоторых людей мед — страшный яд. Другие заболевают, если дотронутся до лошади, войдут в конюшню, просто полежат на тюфяке, набитом конским волосом. На третьих плохо действуют кошки, заглянув в комнату, они могут сказать: «Здесь была кошка, простите, но я ухожу». Лично я совершенно не переношу запаха цветущего боярышника. Природным врагом Агриппины были яблоки. Она взяла преподнесенный Тиберием плод, поблагодарила с плохо скрытым содроганием и сказала, что съест его, если можно, когда вернется домой.
— Ну хоть один кусочек, чтобы убедиться, какое оно вкусное.
— Прости меня, но я не могу.
Агриппина протянула яблоко слуге и велела аккуратно завернуть его в салфетку.
Почему Тиберий тут же не привлек ее к суду за государственную измену, как настаивал Сеян? Потому что Агриппина все еще была под покровительством Ливии.
Глава XXV
Вот я и подошел к рассказу об обеде у Ливии. Приветствовала она меня очень любезно и, по всей видимости, пришла в искреннее восхищение от моего подарка. Во время обеда, за которым, кроме меня, были только Ургулания и Калигула — высокий бледный мальчик четырнадцати лет, с прыщавым лицом и запавшими глазами, — она поразила меня остротой ума и ясной памятью. Ливия задала мне вопрос о моей работе, и, когда я, говоря о первой Пунической войне, подверг сомнению некоторые подробности, приведенные поэтом Невием (он тогда служил в армии), Ливия согласилась со мной, но поймала меня на неверной цитате. [109] Затем сказала:
109
…подверг сомнению некоторые подробности, приведенные поэтом Невием… — Перу первого римского эпического поэта Гнея Невия (ок. 270–200 г. до н. э.) принадлежит поэма о первой Пунической войне. От произведения Невия до наших дней дошли ничтожные фрагменты. (Комментарий И. Левинской)
— Теперь ты благодарен мне, внук, за то, что я не разрешила тебе писать биографию отца, не правда ли? Думаешь, ты обедал бы здесь сегодня, если бы я не вмешалась?
Каждый раз, что раб наливал мне вино, я выпивал кубок до дна и теперь, после десятого или двенадцатого кубка, чувствовал себя храбрым, как лев.
— Весьма благодарен, бабушка. Общество этрусков и карфагенян куда безопасней. Но скажи мне, почему я обедаю сегодня здесь?
Ливия улыбнулась.
— Что ж, признаюсь, твое присутствие за столом до сих пор причиняет мне некоторое… Но неважно. Если я и нарушила одно из своих старейших правил, это мое дело, а не твое. Ты недолюбливаешь меня, Клавдий? Будь откровенен.
— Возможно, так же сильно, как ты меня, бабушка.
(Неужели это мой голос?)
Калигула фыркнул. Ургулания хихикнула. Ливия рассмеялась.
— Достаточно откровенно. Между прочим, ты обратил внимание на это чудовище? Он вел себя непривычно тихо за едой.
— Кто, бабушка?
— Твой племянник.
— Разве он чудовище?
— Не притворяйся, будто тебе это не известно. Ты ведь и правда чудовище, Калигула?
— Как тебе будет угодно, прабабушка, — сказал Калигула, не поднимая глаз.
— Так вот, Клавдий, слушай, что я о нем скажу: это чудовище, этот твой племянник станет следующим императором.
Я думал, она шутит, и проговорил с улыбкой:
— Раз ты это говоришь, бабушка, значит, так и будет. Но почему именно он? Калигула — самый младший в семье и, хотя он выказывает большие природные таланты…
— Ты хочешь сказать, что все шансы на стороне Сеяна и твоей сестрицы Ливиллы?
Я был поражен свободой беседы.
— Ничего подобного я не хотел сказать. Меня не интересует государственная политика. Я просто имел в виду, что Калигула еще молод, слишком молод, чтобы быть императором. Это довольно смелое предположение.
— Отнюдь. Тиберий назначит его своим преемником. Можешь не сомневаться. Почему? Да потому, что такова его природа. Тиберий, как и бедный Август, тщеславен и не может вынести мысли о преемнике, который будет популярнее его самого. Но в то же время делает все, чтобы его ненавидели и боялись. Поэтому, когда он почувствует, что жить ему осталось недолго, он поищет кого-нибудь, кто хоть немного хуже него. И найдет Калигулу. У Калигулы на счету уже есть преступление такого высокого класса, какого Тиберию никогда не достичь.