Собрание сочинений в 6 томах. Том 1. Эмиль из Лённеберги и др.
Шрифт:
Существование конторщиц было сурово, особенно одиноких приезжих девушек. В письмах к родителям Астрид рассказывает, с каким нетерпением ждет посылки из дому. Бабушка Ида однажды прислала ей продукты и одну крону. В ответ Астрид написала ей: «Здесь, в Стокгольме, бывают минуты, когда думаешь, что крона — вершина богатства, и твоя крона, бабушка, пришла именно в такую минуту». Астрид долго колебалась, пустить ли эту крону на трамвайные билеты или постричь за пятьдесят эре волосы. Но в конце концов потратила деньги на кофе и венские булочки.
Однажды Астрид довелось посетить детский дом, где жила маленькая дочка одной из ее подруг. В детском доме, увидев незнакомую женщину, ребята сразу кинулись к ней. Леденцы, привезенные для девочки, разделили на всех. Астрид взяла
Между тем женщина, воспитывавшая маленького Ларса в Копенгагене, заболела, и, как ни сложно это было, Астрид пришлось взять сына в декабре 1929 года в Стокгольм. Весной 1930 года они уехали в Нэс. Это было счастливое время для Астрид и Лассе. Наконец-то они вернулись домой, где у мальчика оказалось вдруг столько родственников. Сначала Лассе держался за мамину юбку, а потом стал свободно бегать куда ему вздумается. А сколько было в Нэсе диковинных животных и птиц! Но пришло время расставаться, и Астрид уехала, оставив малыша на попечение Гуннара, Стины, Самуэля Августа и Ханны.
Целый год прожил ребенок в Нэсе. Астрид между тем работала в конторе, где ее очень ценили, особенно шеф — Стуре Линдгрен. Весной 1931 года Астрид Эрикссон вышла за него замуж и стала Астрид Линдгрен. Пройдет время, и это имя облетит весь мир. Астрид и Стуре поселились в небольшой двухкомнатной квартире. Астрид ушла со службы и, хотя занималась домашним хозяйством и воспитывала Лассе, успевала редактировать дома книги. Через три года у супругов Линдгрен родилась дочь Карин. «И она была совсем не такая мама, которая тихонько сидела на скамейке в парке и смотрела на своих играющих детей, — рассказывал об Астрид ее сын Ларе Линдгрен. — Она хотела играть сама, и я подозреваю, что ей было так же весело, как и мне». Астрид была чудесная мать — любящая, внимательная, заботливая. Она не только играла со своими детьми, но и подробно рассказывала в письмах о том, как растет ее дочь Карин, как она спит, кричит и лепечет, сколько у нее зубов…
Но любовь к детям, заботы о семье не заслоняют от Линдгрен того, что происходит в Швеции и во всем мире. А время наступало тревожное. Над Европой сгущались тучи. 1 сентября 1939 года Астрид начинает вести дневник, названный ею «военным». Ей хотелось осмыслить и запечатлеть все происходящее в мире. «Сегодня началась война, — пишет она на первой странице дневника. — Никто не хотел верить этому… Рано утром немцы бомбили многие польские города и вторгаются в Польшу». Ее дневник пронизан ненавистью к насилию, нацизму и Гитлеру. Уже на второй день войны, 2 сентября 1939 года, Линдгрен замечает: «Суд истории над Адольфом Гитлером должен быть ужасен…» И в дальнейшем она с негодованием рассказывает о зверствах фашистов, сравнивает Гитлера с диким зверем, называет его губителем собственного народа.
Адвокат Харри Сёдерман, который осенью 1940 года пригласил Астрид работать в его конторе стенографисткой, имел доступ к секретной информации о положении в мире, и Астрид вместе с ним раньше других узнавала о событиях в Европе. Особенно волновали будущую писательницу известия об убитых детях. «Как, должно быть, страдают бедные матери на этом безумном земном шаре», — записывает она в дневнике. Линдгрен понимала, насколько лучше жилось шведам по сравнению со всеми борющимися и страдающими народами. Она понимала также, что даже сохранившая нейтралитет Швеция может разделить участь оккупированных Дании и Норвегии. Линдгрен возмущали шведы, защищавшие нацизм. А такие были, они не протестовали против уступок шведского правительства гитлеровцам. В частности, против того, что разрешены транзиты — проезд немецких войск через Швецию. Линдгрен с волнением описывает ужас, охвативший множество шведов при известии о том, что немецкие корабли прошли мимо шведского острова Готланд. В Стокгольме не хватает продуктов, но Линдгрен переживает в это время за русских и французских военнопленных в немецких портах, которые страшно голодают. Думая о том, что будет, когда кончится война, она с грустью пишет: «Мир не вернет матерям сыновей, а детям — родителей».
После войны Астрид стала вести дневник не очень регулярно. Тем не менее она записывала под Новый год или же в конце весны, лета и осени все самые важные события, которые произошли в мире и в семье Линдгрен. И это имело для нее неоценимое значение — в Астрид подспудно шло накопление творческих сил, она ощущала непреодолимую потребность писать, и дневник был своего рода подступом к литературному труду, своеобразной школой.
Все эти годы Линдгрен сочиняла коротенькие сказки, которые печатались в детских газетах и рождественских приложениях к ним. Однажды ей вернули ненапечатанными три произведения, на одном из которых была пометка: «Девочка умеет писать, двух мнений быть не может». Астрид показалось, что такая пометка на отвергнутой рукописи выглядела «чуточку» странной. Но она продолжала упорно работать и посылать рукописи в издательства.
Как-то в сентябре 1944 года известная шведская писательница Марика Шёрнстедт, библиотекарь и литератор Эльса Олениус и директор недавно открытого издательства «Рабён-Шёгрен» Ханс Рабен сидели в одной из комнат этого маленького издательства и обсуждали рукописи, присланные на конкурс. Вторую премию решено было дать книге «Бритт-Мари изливает душу», которая показалась им лучше остальных книг для девочек. Предстояло узнать, кто написал эту повесть, так как рукописи присылались анонимно, без фамилии автора. Перед тем как вскрыть конверт с фамилией автора, Рабен сказал:
— Только бы это был настоящий писатель, а не кто-нибудь из неизвестных нам начинающих!
В комнате стояла мертвая тишина. Рабен вынул записку с фамилией и, вздохнув, произнес:
— Это обычная домашняя хозяйка, вот читайте!
И Олениус прочитала:
— «Фру Астрид Линдгрен».
— Жаль, — сказал Рабен.
Его огорчение можно было понять. Детская литература считалась тогда как бы литературой второго сорта и ценилась гораздо ниже литературы для взрослых. Профессиональных писателей, создающих книги для детей и юношества, попросту не было. В издательства присылали рукописи учителя, адвокаты, инженеры, которые писали в свободное от работы время, отчасти ради дополнительного заработка. Олениус позвонила Линдгрен по телефону и предложила внести некоторые изменения в рукопись. Через неделю в детскую библиотеку, где служила Олениус, пришла Астрид. Невысокая, в коричневом пальто, с маленьким беретом на голове, она выглядела моложе своих тридцати восьми лет. Эльсе она казалась похожей на птичку. С первой же минуты между Олениус и писательницей установились добрые отношения. Вид у Астрид был не очень счастливый. В ее семье начинались болезни, невзгоды. Она рассказала Олениус, что дома в ящике бюро у нее лежит еще одна рукопись, которую отвергло другое издательство. Это была книга о Пиппи Длинныйчулок.
Через год издательство «Рабен-Шёгрен» объявило новый конкурс на лучшую детскую книгу. Линдгрен представила кроме «Пиппи Длинныйчулок» книги о детях из Буллербю. Первую премию получила «Пиппи», а книги о детях из Буллербю были куплены для издания. Книга о Пиппи, встреченная по-разному разными людьми и наделавшая много шуму, бурно раскупалась. «Пиппи Длинныйчулок» спасла издательство от финансового краха во время кризиса.
С тех пор Линдгрен написала, по ее выражению, целую «лавину» книг. И стала не просто писательницей, а знаменитой писательницей. Однажды неистощимая на шутки писательница поместила в своем дневнике фотографию платья, купленного на одну из полученных премий, и запись: «Я стала чуть-чуть довольно знаменитой».
Когда Линдгрен получила медаль Нильса Хольгерссона, эта была первая официальная премия автору книг для юношества. В постановлении жюри, наградившего Линдгрен Международной Золотой медалью Ханса Кристиана Андерсена, говорилось, что она — первый детский писатель, получивший такую высокую международную премию, там отмечался юмор писательницы, умение видеть мир глазами детей. На всю жизнь запомнила Линдгрен, какая торжественная обстановка царила в Палаццо-Векьо во Флоренции, когда ей вручали эту Золотую медаль. «Весь зал был точно сказка… герольды в средневековых одеждах трубили в фанфары. Да, это был великолепный праздник!»