Собрание сочинений в 6 томах. Том 1. Эмиль из Лённеберги и др.
Шрифт:
Лишь тот, кто сам долго голодал, может понять, как обрадовались бедняки, когда Эмиль и Ида ввалились со своей корзиной в богадельню. Они тотчас захотели полакомиться — Дурень-Юкке, Калле-Лопата, Юхан-Грош, Придурок-Никлас, Пройдоха-Фия, Кубышка, Виберша, Блаженная Амалия и все остальные. Но Командорша сказала:
— Не раньше праздника, зарубите себе на носу!
И никто не посмел возразить ей.
Эмиль и Ида вернулись домой. Тут подоспел и сочельник. В Каттхульте в канун праздника было очень весело, и на другой день тоже. Когда они поехали к заутрене
«Етот мальчик ваабще-то благочестиви ни проказничает па крайней мере в церкви».
Весь первый день праздника Эмиль был также на редкость послушным. Они с Идой мирно занялись новыми игрушками, и на хуторе воцарилась благодатная тишина.
Но вот наступил второй день праздника. Родители Эмиля должны были ехать в гости на хутор Скорпхульт, что в другом конце прихода. Все в Лённеберге хорошо знали Эмиля, и поэтому хозяева пригласили папу и маму без детей.
— Мне-то что! — сказал Эмиль. — Им же хуже. Так этим хозяевам Скорпхульта и не удастся со мной познакомиться.
— И со мной тоже, — добавила Ида.
Все, конечно, думали, что Лина в тот день останется дома и присмотрит за детьми, но она с утра ударилась в рев. Ей во что бы то ни стало захотелось проведать мать, которая жила на торпе неподалеку от Скорпхульта. Лина, верно, смекнула, что неплохо было бы прокатиться в санях, раз хозяевам все равно ехать в ту сторону.
— Так и быть, — сказал Альфред, — я могу присмотреть за детьми. Еда в доме есть, а я пригляжу, чтобы они не трогали спички и не набедокурили.
— Смотри только, как бы Эмиль чего не натворил, — сказал папа Эмиля и сумрачно посмотрел себе под ноги. Но тут вступилась мама:
— Эмиль — чудесный малыш, и он не всегда проказничает, по крайней мере не в праздники. Не реви, Лина, поедешь с нами!
И они укатили.
Альфред, Эмиль и Ида стояли у окна и глядели вслед саням до тех пор, пока они не скрылись за холмами. Потом Эмиль радостно запрыгал, словно козлик.
— Эх, и заживем мы теперь! — воскликнул он.
Но тут Ида показала своим тонким пальчиком на дорогу.
— Гляньте-ка, Дурень-Юкке идет, — сказала она.
— И верно, — подтвердил Альфред. — Что там еще стряслось?
Все знали, что Юкке запрещено отлучаться из богадельни. У него было неладно с головой, и он не запоминал дороги. Так, во всяком случае, утверждала Командорша.
— Он, того и гляди, заблудится, потом ищи-свищи, — говорила она. — А у меня нет времени бегать и искать его.
Но до Каттхульта Юкке добирался благополучно. Вот и теперь он ковылял по дороге, весь высохший и сморщенный, с седыми космами, свисавшими на уши. Вскоре он уже стоял на пороге кухни и всхлипывал.
— Нам не дали ни одного пальта, — прошамкал он. — И ни кусочка колбасы. Старостиха все забрала себе.
Больше он не мог вымолвить ни слова и только плакал.
Тут Эмиль разозлился. Он так сильно разозлился, что Альфред и Ида едва осмеливались взглянуть на него. Дико сверкнув глазами, он схватил со стола фарфоровую миску.
— Подать сюда старостиху! — закричал он и швырнул миску о стену с такой силой, что только черепки закружились по кухне. — Где мое ружье?
Альфред не на шутку испугался.
— Уймись, пожалуйста, — попросил он. — Тебе вредно так злиться!
Потом Альфред стал гладить и утешать своего несчастного дедушку и расспрашивать, почему Командорша так плохо с ними обошлась. Но Юкке знай себе твердил:
— Нам она не дала ни единого пальта и ни кусочка колбасы. А мне и та-ба-бака моего не дала, — плакал он.
Тут Ида снова показала на дорогу.
— Гляньте-ка, Кубышка идет, — сказала она.
— Это за мной… — сказал Юкке и весь затрясся.
Кубышка была маленькая шустрая старушка из богадельни. Стоило Юкке исчезнуть, как старостиха посылала ее в Каттхульт. Ведь чаще всего он ходил туда к Альфреду, да и мама Эмиля всегда была добра к беднякам.
От Кубышки они и узнали, как все произошло. Командорша спрятала угощение в шкаф на чердаке, где в ту пору было довольно холодно. А когда она в праздник пришла за едой, то там будто бы не хватало одной самой маленькой колбаски, и тут старостиха словно белены объелась.
— Аки лев рыкающий средь овечьего стада, — сказал Дурень-Юкке, и Кубышка поддакнула ему.
Что тут было! Из-за несчастной колбаски Командорша всем учинила допрос и готова была прямо на месте разделаться с бедным грешником, стянувшим колбаску. «Я вам такой праздник устрою, что ангелы Божьи восплачут на небесах!» — пригрозила она.
— Так оно и вышло, — сказала Кубышка.
Как ни кричала, как ни буйствовала старостиха, никто не захотел признаться, что украл колбаску. А некоторые даже подумали, что старостиха все выдумала, лишь бы заграбастать себе гостинцы. И правда, Рождество у них вышло такое, что ангелы плакали на небесах, рассказывала Кубышка. А Командорша целый день восседала в своей чердачной каморке за праздничным столом с зажженными свечами и уплетала за обе щеки колбасу, пальты, ветчину и шафранные булочки с изюмом до тех пор, пока чуть не лопнула, этакая прорва толстая. А внизу вдоль голых стен сидели бедняки и лили слезы: им досталось на праздник всего-навсего несколько ржавых селедок.
То же самое повторилось и на другой день. Старостиха снова поклялась, что никто даже полпальта не получит, пока вор не приползет к ней на коленях и не признает свою вину. Затем в ожидании повинной она опять уселась наверху и ела — ела без конца, не желая ни с кем разговаривать. Кубышка сама много раз подсматривала в замочную скважину и видела, как лакомые гостинцы, посланные мамой Эмиля, один за другим исчезали в широкой пасти старостихи. Но теперь она, видно, испугалась, что Юкке пошел в Каттхульт ябедничать, и наказала Кубышке живым или мертвым немедленно доставить его обратно.