Собрание сочинений в 6 томах. Том 1. Эмиль из Лённеберги и др.
Шрифт:
С трудом разомкнув глаза, Эмиль вырвался из своего сна. И тут он увидел снегоочиститель! Сквозь пургу шел снегоочиститель, да, конечно, из Марианнелунда шел снегоочиститель! А тот, кто вел машину, во все глаза смотрел на Эмиля, словно увидел привидение, а не засыпанного с ног до головы снегом мальчишку из Каттхульта, что в Лённеберге.
— А что, дорога расчищена до самого Марианнелунда? — живо спросил Эмиль.
— Да, — ответил тот, кто вел машину. — Успеешь,
Но и полчаса было Эмилю достаточно.
Приемная доктора была битком набита людьми, когда туда ворвался Эмиль. Доктор как раз высунул голову из кабинета, чтобы вызвать на прием очередного больного. Но тут Эмиль заорал так, что все подскочили:
— В санях во дворе Альфред! Он помирает!
Доктор не заставил себя ждать. Он позвал двоих стариков, из тех, кто сидел в приемной, — они внесли Альфреда в дом и положили на операционный стол.
Бросив быстрый взгляд на Альфреда, доктор закричал больным:
— Ступайте все по домам! Тут дело серьезное!
Эмиль рассчитывал, что Альфред поправится почти в ту же самую секунду, когда явится к доктору, но, увидев, что доктор покачал головой примерно так же, как Крёса-Майя, он испугался. Подумать только, а что, если уже поздно, что, если нет средства вылечить Альфреда? Стоило Эмилю подумать об этом, как ему стало невыносимо больно, и, сдерживая рыдания, он пообещал доктору:
— Я отдам тебе свою лошадь, если вылечишь его… и поросенка, только вылечи! Как думаешь, что-нибудь получится?
Доктор долго смотрел на Эмиля.
— Сделаю что смогу, но я ничего не обещаю!
Альфред лежал на столе, не подавая никаких признаков жизни. Но внезапно он открыл глаза и смущенно взглянул на Эмиля.
— А ты тут, Эмиль! — сказал он.
— Да, Эмиль тут, — подтвердил доктор, — но теперь лучше ему ненадолго выйти, потому что сейчас я буду тебя оперировать, Альфред!
По глазам Альфреда было видно, что он испугался, — он не привык ни к докторам, ни к операциям.
— Я думаю, ему страшновато, — сказал Эмиль. — Может, лучше мне остаться с ним?
Доктор кивнул головой:
— Да, раз уж ты сумел доставить его сюда, то, верно, справишься и с этим.
И Эмиль, взяв здоровую руку Альфреда в свою, все время держал ее, пока доктор оперировал другую руку. Альфред не издал ни звука. Он не кричал и не плакал; плакал только Эмиль, да и то так тихо, что никто этого не услышал.
Эмиль смог вернуться домой с Альфредом только накануне Рождества. Уже вся Лённеберга знала тогда о его великом подвиге, и все ликовали.
— Этот мальчишка из Каттхульта всегда был нам по душе, — твердили лённебержцы в один голос. — И отчего некоторые бранят его! Все мальчишки — озорники…
Эмиль привез маме с папой письмо от доктора, и там, среди всего прочего, были и такие слова:
«Вы можете гордиться своим мальчиком».
И мама Эмиля записала в синей тетради:
«Боже мой, как это утешело мое бедное матиринское серце, каторое так часто сакрушалось об Эмиле. И уж я позабочусь о том, штоб все в Лённеберге узнали про это».
Но какие же беспокойные дни пришлось им пережить в Каттхульте! В то ужасное утро, когда обнаружилось, что Эмиль с Альфредом исчезли, папа Эмиля так расстроился, что у него заболел живот и ему пришлось лечь в постель. Он не верил, что когда-нибудь увидит Эмиля в живых. Но потом из Марианнелунда пришли вести, которые успокоили его. Однако боли в животе не затихали, пока Эмиль не вернулся домой и не ворвался в горницу к отцу. Пусть папа увидит, что он снова дома.
Папа взглянул на сына, и глаза его заблестели.
— Ты — хороший мальчик, Эмиль, — сказал он.
А Эмиль так обрадовался, что у него забилось сердце. Право же, это был один из тех дней, когда он любил своего отца.
А мама стояла рядом и расцветала от гордости.
— Да, он молодчина, наш Эмиль! — сказала мама, потрепав кудрявые волосы сына.
Папа лежал, прижав к животу горячую крышку от кастрюли. Это смягчало боль. Но теперь крышка остыла, и ее нужно было снова подогреть.
— Дай-ка я подогрею, — живо вскочил Эмиль, — я привык ухаживать за больными!
Папа одобрительно кивнул головой.
— А ты можешь дать мне стакан сока, — сказал он маме Эмиля.
Да, теперь ему было хорошо, теперь ему оставалось только лежать, и пусть все ухаживают за ним.
Но у мамы были другие дела, и прошло целых полчаса, прежде чем она вспомнила про сок. Она только стала его наливать, как услыхала из горницы дикий вопль. Кричал папа Эмиля. Ни секунды не мешкая, мама вбежала в горницу, и в тот самый миг крышка от кастрюли покатилась прямо ей навстречу. Она едва успела отскочить в сторону, но от испуга выплеснула сок, брызнув на крышку. Крышка зашипела.
— Горе мое луковое, сколько времени ты грел крышку?! — спросила она Эмиля, который стоял перед ней в полной растерянности.
— Я думал, что она должна нагреться почти как утюг, — объяснил Эмиль.
Выяснилось, что, пока Эмиль был в кухне и грел на плите крышку, папа задремал. А когда Эмиль вернулся и обнаружил, как мирно спит его папа, он, конечно, не захотел будить его, а осторожно сунул крышку под одеяло и положил ее отцу на живот. Да, неудачно вышло: крышка нагрелась слишком сильно.