Собрание сочинений в четырех томах. 1 том
Шрифт:
— Смеются, — сознался тот и с любопытством посмотрел на Никиту.
«А он-то сам того... — вдруг подумал Рувка о своем шефе и облегченно засмеялся. — А он-то дрейфит, дрейфит», — чуть не запел он.
— На, повесь! — мрачно сунул ему новую бумажку Ковалев и, согнувшись, ушел в класс.
Ввиду болезни общественного обвинителя тов. Л. Канторовича суд над Гайдашем, обвиняющимся в хулиганстве, переносится на послезавтра.
Послезавтра были перевыборы.
На уроке немецкого языка Алеша вдруг получил записку. Передал сосед по парте.
— От кого? — спросил Алеша шепотом, но сосед пожал плечами в ответ.
— Передали по партам.
Алеша развернул хитроумно сложенный конвертик и вынул оттуда бумажку, вырезанную в форме сердечка. На сердце было написано: «1, 11, 6, 24, 1, 3, 26, 12. 13, 6, 13, 6. 12, 13, 14, 4, 14, 13, 21, 1, 3, 9, 23, 6, 17».
— Что за ерунда, — пробурчал Алеша и скомкал бумажку.
Сосед, заглядывавший искоса в записку, не стерпел.
— А может, шифр? — спросил он нетерпеливо и покраснел, поняв, что выдал себя.
«В самом деле: может, шифр?»
Алеше пришло в голову, что цифры означают порядковые номера букв в алфавите. Он быстро написал алфавит, над каждой буквой поставил номер и скоро прочел записку: «Алеша, вы мне немного нравитес».
— Вот ерунда какая! — вспыхнул Алеша и беглым взглядом окинул класс.
Быстро нашел Тасю. «Она?» Но Тася, поджав губки, смотрела на учителя широко раскрытыми главами цвета разведенного в теплой воде ультрамарина. «Не она!»
Он снова прочел записку.
«А мягкого знака нет, — машинально заметил он, еще раз повертел записку и побагровел. — Смеются! Ну и черт с ними!»
Он уткнулся в тетрадь, в infinitiv'ы и impenfeclum’ы, но заниматься уже не мог, — так хотелось, чтоб это Тася ему написала, и не ради шутки, всерьез.
Во время большой перемены он исподтишка следил за ней, старался попадаться на глаза, встречаться в коридоре, но, встречаясь, небрежно смотрел в сторону: вот, мол, я ни капельки тобой не занят! Это было трудно: хотелось обернуться, посмотреть в теплые глаза Таси, узнать, что она думает о нем. Или шел с товарищем, разговаривая тихо, толково, но вдруг, заметив неподалеку Тасю, принимался хохотать деланным, актерским смехом. Удивленно оглядывался товарищ, равнодушно проходила мимо Тася, поводя остренькими, чуть приподнятыми плечиками; низко опускал залитое краской лицо Алеша и клял себя за глупость.
И вдруг Тася подошла к нему — просто случайно, он даже вздрогнул от неожиданности, услышав ее вопрос:
— О чем мечтаете, Алеша?
Испуганно посмотрел на нее: «Смеется?»
Беленькое в оборках платьице, бусы на розовой шее, строгий, черный бант в белокурой путанице волос.
«Нет, не смеется!»
Хотел ответить просто, искренне: «О тебе».
Еще зазнается!
И грубо, небрежно ответил:
— Ни о чем! О перевыборах! — Заложив руку за пояс, важно добавил: — Знаете, какие у нас, у ячейки, сейчас горячие дни, и разговаривать некогда.
Ушла удивленная Тася: беленькое в оборках платьице, бусы на розовой шее, строгий бант в путанице волос.
И как они ловко и аккуратно ату путаницу в прическе делают!
Алеша шумно вздыхает и, недовольный собою, уходит в класс.
Ради перевыборов школьного самоуправления были отменены уроки и вал тщательно выметен сторожем Василием. До сих пор подметала «клуб» сама культкомиссия.
Впервые на ученическое собрание в полном составе явились преподаватели. Они неловко топтались на пороге, не зная, где сесть, как вести себя. Школьники растекались по залу, заполняя даже подоконники: учителям были предоставлены места в первом ряду. Но они не заняли их. Было бы похоже на фотографический снимок, сидят справа налево господин инспектор, отец-законоучитель, господа преподаватели, в центре — директор и господин попечитель.
Зинаида Николаевна первая нашла себе настоящее место: ее подхватили под руки школьницы, усадили, окружили ее и стали шептать свои секреты. Между учениками расселись и остальные педагоги.
Заведующий школой и Рябинин сели за стол, накрытый красной скатертью. Даже колокольчик был на столе, даже графин воды. Помощник заведующего школой, Платон Герасимович Русских, тоже зачем-то выкатился в президиум.
Алеша не нашел себе места. Оглядел зал. Невольно увидел: преподаватель математики Хрум сидит рядом с Никитой Ковалевым.
Потом еще увидел: Тася шепчется с Зинаидой Николаевной. Хотелось узнать, о чем. Валька Бакинский сидит рядом с Тасей. Зачем?
Валька замахал ему рукой: вали к нам! Алеша нерешительно потоптался на месте, пошел.
— A-а! Гайдаш! — певучим своим голосом приветствовала его Зинаида Николаевна. — Садитесь, садитесь.
«Почему Зинаида Николаевна улыбается?» — тревожно подумал Гайдаш и искоса бросил взгляд на Тасю. Он знал: школьницы всё рассказывают Зинаиде Николаевне, ходят провожать ее домой через степь на завод Фарке и, обхватив рукой тощую талию учительницы, шепчут ей свои сердечные тайны. Неужели и Тася ей нашептала?
— Вас в премьер-министры, Гайдаш, да? — улыбнулась Зинаида Николаевна.
Алеша небрежно пожал плечами: пустяки, мол, — а сам опять искоса посмотрел на Тасю. Та тихо посмеивалась, слушая Бакинского.
Собрание началось. После вступительного слова завшколой приступили к выборам. Председательствующий Рябинин предложил голосовать не списками, а каждого отдельно.
— Это правильно, — прошептала Зинаида Николаевна, — это демократично.
Несмотря на духоту в вале, она по привычке куталась в ветхую вязаную кофточку. Учительница была худенькая, кофточка просторно висела на ней. И слова учительницы были всегда худенькие, жалостливые. Вся ее педагогическая практика прошла в деревне, в заводских поселках. Дети в драных пимах, в унылых ситцах; мужики, тоскующие по куску земли.
Россия!
— Были великие люди в России, — говорила она вчера на своем уроке литературы: — Белинский, Чернышевский, Добролюбов, Некрасов. — И грустно добавляла: — А вы их не знаете, товарищи. — И еще более грустно: — И даже наших не знаете, современных.
Она затеяла внешкольные сверхпрограммные занятия. Ей не терпелось: она хотела все рассказать школьникам о великих людях их родины. Устраивая литературные суды, диспуты, поручала школьникам делать доклады. Главным ее помощником был Валька Бакинский, которому она предсказывала великое будущее.