Она на двор – он со двора, —Такая уж любовь у них.А он работает с утра,Всегда с утра работает.Ее и знать никто не знал,А он считал пропащею,А он носился и страдалИдеею навязчивой:У ней отец – полковником,А у него – пожарником, —Он, в общем, ей не ровня был,Но вел себя охальником.Роман случился просто так,Роман так странно начался:Он предложил ей четвертак —Она давай артачиться…А черный дым все шел и шел,А черный дым взвивался вверх…И так им было хорошо —Любить ее он клялся век.А клены длинные росли —Считались колокольнями, —А люди шли, а люди шли,Путями шли окольными…Какие странные делаУ нас в России лепятся!А как она ему дала,Расскажут – не поверится…А после дела темного,А после дела крупногоИскал места укромные,Искал места уютные.И если б наша власть былаДля нас для всех понятная,То счастие б она нашла, —А нынче жизнь – проклятая!..<1966>
Песня о сумасшедшем доме
Сказал
себе я: брось писать, — но руки сами просятся.Ох, мама моя родная, друзья любимые!Лежу в палате – косятся, не сплю: боюсь – набросятся, —Ведь рядом психи тихие, неизлечимые.Бывают психи разные — не буйные, но грязные, —Их лечат, морят голодом, их санитары бьют.И вот что удивительно: все ходят без смирительныхИ то, что мне приносится, всё психи эти жрут.Куда там Достоевскому с «Записками» известными, —Увидел бы, покойничек, как бьют об двери лбы!И рассказать бы Гоголю про нашу жизнь убогую, —Ей-богу, этот Гоголь бы нам не поверил бы.Вот это мука, – плюй на них! — они ж ведь, суки, буйные:Всё норовят меня лизнуть, – ей-богу, нету сил!Вчера в палате номер семь один свихнулся насовсем —Кричал: «Даешь Америку!» – и санитаров бил.Я не желаю славы, и пока я в полном здравии —Рассудок не померк еще, но это впереди, —Вот главврачиха – женщина — пусть тихо, но помешана, —Я говорю: «Сойду с ума!» – она мне: «Подожди!»Я жду, но чувствую – уже хожу по лезвию ноже:Забыл алфавит, падежей припомнил только два…И я прошу моих друзья, чтоб кто бы их бы ни был я,Забрать его, ему, меня отсюдова!1966
Про черта
У меня запой от одиночества —По ночам я слышу голоса…Слышу – вдруг зовут меня по отчеству, —Глянул – черт, – вот это чудеса!Черт мне корчил рожи и моргал, —А я ему тихонечко сказал:«Я, брат, коньяком напился вот уж как!Ну, ты, наверно, пьешь денатурат…Слушай, черт-чертяка-чертик-чертушка,Сядь со мной – я очень буду рад…Да неужели, черт возьми, ты трус?!Слезь с плеча, а то перекрещусь!»Черт сказал, что он знаком с Борисовым —Это наш запойный управдом, —Черт за обе щёки хлеб уписывал,Брезговать не стал и коньяком.Кончился коньяк – не пропадем, —Съездим к трем вокзалам и возьмем.Я уснул, к вокзалам черт мой съездил сам…Просыпаюсь – снова черт, – боюсь:Или он по новой мне пригрезился,Или это я ему кажусь.Черт ругнулся матом, а потомЦеловаться лез, вилял хвостом.Насмеялся я над ним до коликовИ спросил: «Как там у вас в адуОтношенье к нашим алкоголикам —Говорят, их жарят на спирту?!»Черт опять ругнулся и сказал:«И там не тот товарищ правит бал!»…Всё кончилось, светлее стало в комнате, —Черта я хотел опохмелять.Но растворился черт как будто в омуте…Я все жду – когда придет опять…Я не то чтоб чокнутый какой,Но лучше – с чертом, чем с самим собой.1966
Песня-сказка о старом доме на Новом Арбате
(из кинофильма «Саша-Сашенька», 1966)
Стоял тот дом, всем жителям знакомый, —Его еще Наполеон застал, —Но вот его назначили для слома,Жильцы давно уехали из дома,Но дом пока стоял…Холодно, холодно, холодно в доме.Парадное давно не открывалось,Мальчишки окна выбили уже,И штукатурка всюду осыпалась, —Но что-то в этом доме оставалосьНа третьем этаже…Ахало, охало, ухало в доме.И дети часто жаловались мамеИ обходили дом тот стороной, —Объединясь с соседними дворами,Вооружась лопатами, ломами,Вошли туда гурьбойДворники, дворники, дворники тихо.Они стоят и недоумевают,Назад спешат, боязни не тая:Вдруг там Наполеонов дух витает!А может, это просто слуховаяГаллюцинация?..Боязно, боязно, боязно дворникам.Но наконец приказ о доме вышел,И вот рабочий – тот, что дом ломал, —Ударил с маху гирею по крыше,А после клялся, будто бы услышал,Как кто-то застоналЖалобно, жалобно, жалобно в доме.…От страха дети больше не трясутся:Нет дома, что два века простоял,И скоро здесь по плану реконструкцийВвысь этажей десятки вознесутся —Бетон, стекло, металл…Весело, здорово, красочно будет…1966
Песня о сентиментальном боксере
Удар, удар… Еще удар…Опять удар – и вотБорис Буткеев (Краснодар)Проводит апперкот.Вот он прижал меня в углу,Вот я едва ушел…Вот апперкот – я на полу,И мне нехорошо!И думал Буткеев, мне челюсть кроша:И жить хорошо, и жизнь хороша!При счете семь я все лежу —Рыдают землячки.Встаю, ныряю, ухожу —И мне идут очки.Неправда, будто бы к концуЯ силы берегу, —Бить человека по лицуЯ с детства не могу.Но думал Буткеев, мне ребра круша:И жить хорошо, и жизнь хороша!В трибунах свист, в трибунах вой:«Ату его, он трус!»Буткеев лезет в ближний бой —А я к канатам жмусь.Но он пролез – он сибиряк,Настырные они, —И я сказал ему: «Чудак!Устал ведь – отдохни!»Но он не услышал – он думал, дыша,Что жить хорошо и жизнь хороша!А он все бьет – здоровый, черт! —Я вижу – быть беде.Ведь бокс не драка – это спортОтважных и т. д.Вот он ударил – раз, два, три —И… сам лишился сил, —Мне руку поднял рефери,Которой я не бил.Лежал он и думал, что жизнь хороша.Кому хороша, а кому – ни шиша!1966
Песня о конькобежце на короткие дистанции, которого заставили бежать на длинную
Десять тысяч – и всего один забег остался.В это время наш Бескудников Олег зазнался:Я, говорит, болен, бюллетеню, нету сил — и сгинул.Вот наш тренер мне тогда и предложил: беги, мол.Я ж на длинной на дистанции помру — не охну, —Пробегу, быть может, только первый круг — и сдохну!Но сурово эдак тренер мне: мол, на — до, Федя, —Главное дело – чтобы воля, говорит, была к победе.Воля волей, если сил невпроворот, — а я увлекся:Я на десять тыщ рванул как на пятьсот — и спёкся!Подвела меня – ведь я предупреждал! — дыхалка:Пробежал всего два круга – и упал, —
а жалко!И наш тренер, экс– и вице-чемпион ОРУДа,Не пускать меня велел на стадион — иуда!Ведь вчера мы только брали с ним с тоски по банке —А сегодня он кричит: «Меняй коньки на санки!»Жалко тренера – он тренер неплохой, — ну бог с ним!Я ведь нынче занимаюся борьбой и боксом, —Не имею больше я на счет на свой сомнений:Все вдруг стали очень вежливы со мной, и – тренер…1966
«Каждому хочется малость погреться…»
Каждому хочется малость погреться —Будь ты хоть гомо, хоть тля, —В космосе шастали как-то пришельцы —Вдруг впереди Земля,Наша родная Земля!Быть может, окончился ихний бензин,А может, заглохнул мотор, —Но навстречу им вышел какой-то кретинИ затеял отчаянный спор…Нет бы – раскошелитьсяИ накормить пришельца…Нет бы – раскошелиться,А он – ни мычит, ни телится!Не важно, что пришельцыНе ели черный хлеб, —Но в их тщедушном тельце —Огромный интеллект.И мозгу у пришельцев —Килограмм примерно шесть, —Ну а у наших предков —Только челюсти и шерсть.Нет бы – раскошелитьсяИ накормить пришельца…Нет бы – раскошелиться,А он – ни мычит, ни телится!Обидно за предков!1966
Песня космических негодяев
Вы мне не поверите и просто не поймете:В космосе страшней, чем даже в дантовском аду, —По пространству-времени мы прём на звездолете,Как с горы на собственном заду.От Земли до Беты – восемь дён,Ну а до планеты Эпсилон —Не считаем мы, чтоб не сойти с ума.Вечность и тоска – ох, влипли как!Наизусть читаем Киплинга,А кругом – космическая тьма.На Земле читали в фантастических романахПро возможность встречи с иноземным существом, —Мы на Земле забыли десять заповедей рваных —Нам все встречи с ближним нипочем!От Земли до Беты – восемь дён,Ну а до планеты Эпсилон —Не считаем мы, чтоб не сойти с ума.Вечность и тоска – игрушки нам!Наизусть читаем Пушкина,А кругом – космическая тьма.Нам прививки сделаны от слез и грез дешевых,От дурных болезней и от бешеных зверей, —Нам плевать из космоса на взрывы всех сверхновых —На Земле бывало веселей!От Земли до Беты – восемь дён,Ну а до планеты Эпсилон —Не считаем мы, чтоб не сойти с ума.Вечность и тоска – ох, влипли как!Наизусть читаем Киплинга,А кругом – космическая тьма.Прежнего, земного не увидим небосклона,Если верить россказням ученых чудаков, —Ведь, когда вернемся мы, по всем по их законамНа Земле пройдет семьсот веков!То-то есть смеяться отчего:На Земле бояться нечего —На Земле нет больше тюрем и дворцов.На Бога уповали бедного,Но теперь узнали: нет его —Ныне, присно и вовек веков!1966
В далеком созвездии Тау Кита
В далеком созвездии Тау КитаВсё стало для нас непонятно, —Сигнал посылаем: «Вы что это там?» —А нас посылают обратно.На Тау КитеЖивут в тесноте —Живут, между прочим, по-разному —Товарищи наши по разуму.Вот, двигаясь по световому лучуБез помощи, но при посредстве,Я к Тау Кита этой самой лечу,Чтоб с ней разобраться на месте.На Тау КитаЧегой-то не так —Там таукитайская братияСвихнулась, – по нашим понятиям.Покамест я в анабиозе лежу,Те таукитяне буянят, —Все реже я с ними на связь выхожу:Уж очень они хулиганят.У таукитовВ алфавите слов —Немного, и строй – буржуазный,И юмор у них – безобразный.Корабль посадил я как собственный зад,Слегка покривив отражатель.Я крикнул по-таукитянски: «Виват!» —Что значит по-нашему – «Здрасьте!»У таукитянВся внешность – обман, —Тут с ними нельзя состязаться:То явятся, то растворятся…Мне таукитянин – как вам папуас, —Мне вкратце об них намекнули.Я крикнул: «Галактике стыдно за вас!» —В ответ они чем-то мигнули.На Тау КитеУсловья не те:Тут нет атмосферы, тут душно, —Но таукитяне радушны.В запале я крикнул им: мать вашу, мол!..Но кибернетический гид мойНастолько буквально меня перевел,Что мне за себя стало стыдно.Но таукиты —Такие скоты —Наверно, успели набраться:То явятся, то растворятся…«Вы, братья по полу, – кричу, – мужики!Ну что…» – тут мой голос сорвался.Я таукитянку схватил за грудки:«А ну, – говорю, – признавайся!..»Она мне: «Уйди!» —Мол, мы впереди —Не хочем с мужчинами знаться, —А будем теперь почковаться!Не помню, как поднял я свой звездолет, —Лечу в настроенье питейном:Земля ведь ушла лет на триста впередПо гнусной теорьи Эйнштейна!Что, если и там,Как на Тау Кита,Ужасно повысилось знанье, —Что, если и там – почкованье?!1966
Про дикого вепря
В королевстве, где всё тихо и складно,Где ни войн, ни катаклизмов, ни бурь,Появился дикий вепрь огромадный —То ли буйвол, то ли бык, то ли тур.Сам король страдал желудком и астмой,Только кашлем сильный страх наводил, —А тем временем зверюга ужасныйКоих ел, а коих в лес волочил.И король тотчас издал три декрета:«Зверя надо одолеть наконец!Вот кто отчается на это, на это,Тот принцессу поведет под венец».А в отчаявшемся том государстве —Как войдешь, так прямо наискосок —В бесшабашной жил тоске и гусарствеБывший лучший, но опальный стрелок.На полу лежали люди и шкуры,Пели песни, пили мёды – и тутПротрубили во дворе трубадуры,Хвать стрелка – и во дворец волокут.И король ему прокашлял: «Не будуЯ читать тебе морали, юнец, —Но если завтра победишь чуду-юду,То принцессу поведешь под венец».А стрелок: «Да это что за награда?!Мне бы – выкатить портвейну бадью!»Мол, принцессу мне и даром не надо, —Чуду-юду я и так победю!А король: «Возьмешь принцессу – и точка!А не то тебя раз-два – и в тюрьму!Ведь это все же королевская дочка!..»А стрелок: «Ну хоть убей – не возьму!»И пока король с им так препирался,Съел уже почти всех женщин и курИ возле самого дворца ошивалсяЭтот самый то ли бык, то ли тур.Делать нечего – портвейн он отспорил, —Чуду-юду уложил – и убег…Вот так принцессу с королем опозорилБывший лучший, но опальный стрелок.1966