Собрание сочинений в четырех томах. Том 4.
Шрифт:
— Ты что?! — с воинственностью сказала Ирочка. — Что ты такое?
Ей отозвался грубый и приглушенный голос:
— Ничего.
— Я спрашиваю, ты кто?
— Никто.
— Ну и глупо. Ты водолаз?
— Дура!
Ирочка сделала презрительную мину.
— Болтается под чужими окнами и еще оскорбляет…
— Сама первая…
— Что — первая?
— Не успела узнать человека — и сразу «глупо». Подумаешь, образованная!
Ирочка решила поиграть с этим материальным привидением:
— А ты
Тогда привидение быстрым, трудно уловимым жестом сбросило оболочку, и под ней оказалась чудесная лихая голова в кепке.
«Какой красивый!..» — подумала она с невольной радостью: ведь под капюшоном мог оказаться старый небритый мужик. Наверное, знает, чем он силен, и нарочно медлил открыть лицо, когда увидел в комнате девушку.
— Как же ты… Как ты тут? Зачем? — Ирочка старалась говорить просто и с насмешкой.
— Невест ищу по этажам.
— Неостроумно!
— Ишь ты!
— Что — ишь ты?
— Образованная?
— Да, образованная. Ну и что?
— А мне плевать!
Парень отвечал лихо, с вызовом. Красуясь своей лихостью, он стал эффектно закуривать сигарету.
Если не учитывать странных особенностей языка, на котором изъясняются Ирочка и этот лихой парень, можно подумать, что они очень грубы друг с другом и ничего не знают, кроме «ишь ты», «подумаешь», «плевать». На самом деле это не так. Знать–то это они знают, но считают нужным изъясняться с нарочитой простоватостью, с кажущимся пренебрежением друг к другу, с постоянным стремлением ничего не сказать до конца. Ирочка и не думала обижаться, когда парень сказал, что ему плевать на ее образованность. Она отлично понимала, что в этих словах вовсе нет никакого презрения к ней.
— Ну, так серьезно, чем ты тут занимаешься?
— Дом ваш буду очищать.
Ирочка обрадовалась. Но вся необычайность встречи пошла насмарку. Глаза как бы открылись. Ирочка увидела за спиной парня тросы, а под ногами — люльку. Он болтался на уровне пятого этажа, изучая поверхность старой гранитной облицовки.
— Давно овладел профессией?
— Первый год.
— Нравится?
— Как сказать…
— А что?
— Пыльно… — веско сказал он.
— Понятно.
— Но в общем ничего.
Теперь уже можно было считать, что они познакомились. Ирочка спрашивала без игры, по делу. Он тоже отвечал ей по делу, как человеку, которому можно доверять.
— Тебя как зовут? — спросил он, делаясь почему–то грустным.
— А зачем?
— Так ведь… — И не нашелся дальше.
— Что?
— Может, у нас знакомство получится.
— А зачем?
— Заладила… Я, например, Левадов. Зовут Володькой…
— Не слыхала.
— С нею, как с человеком… Володька я.
— А я Ирка.
Володька неожиданно протянул руку. Рука была большая, сильная.
— Ну, здравствуй… — Едва уловимая нотка нежности прозвучала в его грубом голосе. Он был до детскости мил с этим неожиданным жестом и мягким словом.
— Здравствуй. — Ирочка дотронулась до его руки.
— Вот так. А то — зачем, зачем… — сказал Володька самоуверенно, как после легкого и неизменно удачного дела. — Можно, кажется, и без «зачем».
— Вот именно. По–нашему…
Ирочка пошутила, но Володька не понял. Ей стало скучно оттого, что он не понял.
Деревенщина! Первый парень на деревне, убежденный в своей уличной неотразимости.
— Всего хорошего, Володька.
— Будет тебе… — почти жалобно протянул он.
— Гуд бай!
— Что?!
— Прощай, красивый!
— Брось! Вот ты действительно хорошенькая.
— Рум'eная? — спросила она, нарочно ломая язык.
— За рязанского меня считаешь, — усмехнулся Володька. — Я не оттуда.
— А откуда?
— «Тихий Дон» писателя Шолохова читала?
— Приходилось.
— Оттуда!
Он произнес не «тихий», а «тихай», щеголевато, по–казачьи и вдруг потянулся к ней с юношеским озорством. А ей сразу захотелось закрыть окно. Она так и сделала бы, но мешали цветы. Тогда она молча повернулась и отошла к столу.
— Зря, девушка… Пошли бы вечером в кино.
Она не повернула головы.
— Володька, где ты там?! — раздался резкий голос с крыши.
— Здесь… Не ори!
— Какого дьявола?.. — крикнул кто–то сверху и выругался.
Ирочка слушать не стала. Тут же Володьку не то подняли, не то опустили. Он исчез.
Ирочку охватила неожиданная тревога. Думать о нем или не думать? Она остановилась у стола, забыв, что ей надо делать. Вот так новость! Неизвестный Володька… С наглыми глазами… Ничего не понимает… А она думает, как ей быть. Думать или не думать о нем? Неужели произвел впечатление? Плохо!
Среди молодежи есть много людей, которые твердо считают, что размышлять о своих чувствах — значит заниматься самоковырянием. Ирочка была не из них. Она росла без родителей. И, видимо, поэтому больше других детей размышляла наедине с собой. Она с детства привыкла раздумывать над своими чувствами. Тревожный вопрос, думать или не думать, что произошло у окна, не случайно возник в ее душе.
«Ничего не случилось» — так говорил ум. «Случилось» — так говорило чувство. Ирочка умела разбираться в своем внутреннем мире и отличала голос разума от голоса чувства. Ей стало тревожно от нахлынувшего на нее, казалось, ненужного раздумья.
«Не думать, не думать, не думать…» Ирочка настойчиво пресекла голос несмелого чувства и стала легко лгать себе, что не хочет и не будет думать о таком пустяке, как бестолковый разговор с каким–то пескоструйщиком.
Но вдруг ей пришла на ум совершенно несуразная мысль: «А что, если поговорить с ним насчет работы?»