Собрание сочинений в девяти томах. Том 4. Купол надежды
Шрифт:
Вернулся и стал все это объяснять Сходову, к окну замерзшему подошел, на стекле нацарапал латинскую букву S и говорю:
– Из двух полубочек вот такая фигура… А если ветер будет на нее дуть сбоку, то одна полубочка окажется к нему повернута выпуклостью, а другая – вогнутостью. Сопротивление разное – выпуклая обтекаема, а вогнутая вроде ковша. Вот и начнет вращаться наша карусель вокруг вертикальной оси, откуда бы ветер ни дул.
– Это фантазия, – обрезал Сходов. – Нельзя портить бочки, они у нас с бензином. Нам все равно не превратить энергии вращения в
Сказал и отвернулся, стал переписывать карандашные записи показаний метеоприборов в тетрадь чернилами, которые на груди хранил, чтобы не замерзали.
Ответить ему вроде нечем, а Мария в своей широкой кухлянке сидит, и, знаю, под мехом прижато к ее телу другое тельце, обжигающее кожу.
Думаю, что Сходов о том же думал, может быть, корил себя за создавшееся положение или по-человечески жалел нас всех троих… хотя и считал здесь, в Арктике, солдатами.
Многое мне привелось потом в жизни изобретать, и всякий раз, как натыкался на непонимание или отповедь, просыпался во мне этакий «зверь изобретательства», становился я тогда едким на язык, невоздержанным. Но в этот раз спорить без толку было. И я сказал Сходову первое, что в голову пришло:
– А когда поезд тормозит, из-под колес искры летят. Видели?
– Так это колодки к ободам прижимают.
– Ну и мы так сделаем.
– Как же искрами дом отапливать?
– Зачем же, Василий Васильевич? На складе шкив валяется от динамо-машины. Его на водопроводную трубу, как на вертикальную ось, наденем и будем тормозить колодками, утопив все это в котле центрального отопления. Куда силе ветра деться? Закон сохранения энергии! В тепло перейдет! Через трение!
Сходов встал и неожиданно говорит:
– Пойдем, я ледяную кадушку сделаю, чтоб бензин перелить.
Разрубить бочку на две половинки не так уж трудно было, даже радостно. Сделал все так, как сгоряча придумал. Работал я и все больше замахивался. Вот бы всю эту силу ветров Арктики запрячь, использовать, в электрический ток превратить – и по всей стране! Еще тогда в голову втемяшились ветроцентрали по всему побережью.
Колодок сделать не из чего. Пришлось простые камни прилаживать и прижимать их к шкиву, опущенному в бак центрального отопления. А вертушка на оси, пропущенной через потолок, уже над коньком крыши возвышалась. И даже вращалась. Но… ничего с торможением шкива не получалось. То не грелся он вовсе, то сразу останавливался, и никакой ветер не мог свернуть карусель. Трудились и о холоде в комнатах забыли, а тепло только от нашего напряжения.
Обозлился Сходов и буркнул:
– Сомнительное у вас изобретение, Толстовцев.
В других обстоятельствах такое слово мне что кнут лошади, но сейчас я о дочурке прежде всего думал, представлял, какая она взрослая будет, на кого похожей станет, может быть, по ученой части пойдет. Но для этого выжить должна была сейчас, а выжить можно только в тепле.
И услышал над головой знакомый гул. Еще с партизанских времен научился по звуку разбирать,
Значит, не выдержал Василий Васильевич, вызвал-таки самолеты, не поверил в мое «изобретение».
– Они мешки с углем сбросят, – сказал Сходов. – Я сам их найду; вешки у каждого поставлю, из дома не выходите.
А на дворе – пурга. Самая злющая.
– Ну спасибо, – говорю, – Василий Васильевич. Памятник вам надо поставить за спасение новой Марии Кюри, какой непременно станет Аэль.
– Какой еще памятник? – обернулся Сходов.
– Обыкновенный, каменный. Из глыбы вытесать.
Сходов махнул рукой и ушел.
Ох, долго он не приходил, долго! Оказывается, заблудился в пургу, и так же, как я когда-то, в снегу отлеживался, волевой гимнастикой согревался.
А у меня мысль за мысль цепляется. Теперь, через столько лет, даже интересно проследить, как решения рождаются. Про памятник сказал, который из камня вытесать надо, а сам про каменные колодки подумал. Почему не работают? Да потому, что к шкиву не прилегают. И надо их так же вытесать, как статуи делают.
И вытесал я колодки, первые мои «статуи» в жизни, вытесал и плотно прижал к шкиву, и сразу искры из-под них посыпались. Так приятно кожу жгло! В котел снегу подбрасывать еле успевал – он таял, и вода нагревалась.
А когда Василий Васильевич, отсидев в сугробе, вернулся с первым мешком угля, то вошел в нагретую кухню, где Мария впервые Аэлиту в тепле пеленала.
Но на этом моя схватка с ветром не кончилась. Правильнее сказать – только началась».
Глава третья. Аэлита
– Аэлита! Тебя к телефону. Все тот же старческий голос.
Юрий Сергеевич не стал ждать, пока жена подойдет, и раздраженно бросил телефонную трубку на столик.
– И вовсе не старческий, – возразила Аэлита, почему-то оправляя на ходу прическу.
– Стоит ли отрицать, что он старец? Ведь я-то его видел не где-нибудь, а в Риме.
– Пожилой человек с подлинно юной душой.
– Если пренебречь тем, что у него внучка поступила в наш институт, который мы с тобой закончили.
– Прелестная девочка, честное слово! Одни пятерки, – отпарировала жена и взяла трубку. – Да, я слушаю. Здравствуйте, Николай Алексеевич! Очень рада. Конечно, это меня интересует. Как вы можете сомневаться! Взять собаку? Конечно, конечно! Вы предупредите своего секретаря, а то вахтеры, представьте, чего доброго, не пропустят. Большое вам спасибо. До свидания.
– Собаку! – возмущенно поднял соболиные брови Юрий Сергеевич и с высоты своего роста посмотрел на маленькую Аэлиту. – Каков полет! Поднебесье!
– Собака нужна в лаборатории. Я обещала. А поднебесье – это Эльбрус. Если бы ты видел, как он спускается с гор, ты забыл бы слово «старец». Право-право!
– Предпочитаю для спуска лифт, – пожал плечами Юрий Сергеевич. – А в других случаях – иные достижения научно-технической революции. – И он подошел к зеркалу поправить итальянский галстук.