Собрание сочинений в одной книге
Шрифт:
Пока я возился с оснасткой фок-мачты, Мод сшивала парусину, готовая ежеминутно бросить работу и прийти мне на помощь, когда мне не хватало собственных рук. Парусина была толстая и грубая, и шить приходилось при помощи трехгранной морской иглы и матросского наперстка. Руки Мод покрылись царапинами, но она стойко продолжала работу, успевая также готовить и ухаживать за больным.
– Забудем о предрассудках, – сказал я в пятницу утром, – и поставим мачту сегодня.
Все было готово. Соединив мачту с воротом, я поднял
Я велел Мод травить канат, а сам спустился в трюм. Мачта гладко прошла через отверстие, но, когда дошла до гнезда, квадратный шип на ее конце не совпал с гнездом. Я не сразу придумал, как повернуть мачту, но наконец и это препятствие было устранено, и мачта плавно села на свое место.
Я радостно закричал, и Мод прибежала вниз посмотреть. При желтом свете фонаря мы любовались плодами наших трудов. Потом мы взглянули друг на друга, и наши руки встретились. Глаза у обоих были влажны от радостного сознания успеха.
– Как легко это, в сущности, оказалось! – заметил я. – Самой трудной была подготовка.
– А вся прелесть в завершении дела, – добавила Мод. – Я не могу привыкнуть к мысли, что огромная мачта действительно уже над нами, что вы вытащили ее из воды, перенесли по воздуху и поставили на место. Это была титаническая работа.
– Мы оказались неплохими изобретателями, – весело начал я, но вдруг замолчал и втянул носом воздух.
Я быстро взглянул на фонарь: с ним все в порядке. Я снова понюхал воздух.
– Что-то горит, – уже уверенно сказала Мод.
Мы вместе бросились к лестнице, но я первым выскочил на палубу. Густые клубы дыма ползли из трапа кубрика.
– Волк еще не умер, – пробормотал я, бросаясь сквозь дым вниз.
Густой дым застилал мне глаза, и я должен был пробираться ощупью. Личность Вольфа Ларсена настолько действовала на мое воображение, что я не был бы поражен, если бы беспомощный гигант своей железной рукой опять схватил меня за горло. Я колебался и едва преодолевал желание вернуться на палубу. Потом я вспомнил Мод. Она мелькнула предо мной, какой я видел ее только что при свете фонаря в трюме, я вспомнил ее светящиеся радостью милые карие глаза и понял, что не могу бежать.
Кашляя и задыхаясь, я наконец добрался до койки Вольфа Ларсена. Я нащупал его руку. Он лежал без движения, но, когда я прикоснулся к нему, слегка вздрогнул. Я ощупал всю его постель, но не заметил ни особой теплоты, ни признака огня. Но откуда-то должен же был исходить этот евший мне глаза и душивший меня дым. Я совершенно потерял голову и бессмысленно метался по кубрику. Больно ударившись о стол, я наконец опомнился и сообразил, что прикованный к месту человек мог зажечь огонь только возле себя.
Я вернулся к койке Вольфа Ларсена и столкнулся с Мод. Я не знал, давно ли она здесь, в этой
– Ступайте на палубу, – решительно приказал я.
– Но, Гэмфри… – непривычно хриплым голосом запротестовала она.
– Пожалуйста, пожалуйста, – крикнул я. Она послушалась меня, но вскоре я услышал ее сдавленный голос:
– О Гэмфри, я заблудилась!
Я нашел ее у переборки и, подхватив ее, помог ей подняться по лестнице. Чистый воздух показался нам дивным нектаром. Мод была лишь слегка одурманена, и я оставил ее лежать на палубе, а сам снова нырнул в люк.
Источник дыма должен был находиться где-то возле Вольфа Ларсена. Я был уверен в этом и направился прямо к его койке. В то время как я шарил среди одеял, что-то горячее упало мне на руку и обожгло ее. Я отдернул руку и понял. Через трещины в дне верхней койки Вольф Ларсен поджег матрац – настолько он еще владел своей левой рукой. Сырая солома, подожженная снизу и лишенная притока воздуха, все время тлела.
Когда я стащил матрац с койки, он развалился и вспыхнул пламенем. Затушив горевшие остатки соломы на койке, я выбежал на палубу глотнуть свежего воздуха.
Достаточно было нескольких ведер воды, чтобы затушить матрац, и через десять минут, когда дым рассеялся, я позволил Мод сойти вниз. Вольф Ларсен был без сознания, но вскоре свежий воздух привел его в себя. В то время как мы хлопотали около него, он знаками потребовал бумагу и карандаш.
– Прошу не мешать мне, – написал он, – я улыбаюсь.
– Я все еще частица закваски, как видите, – написал он немного позже.
– Я рад, что вы теперь такая ничтожная частица, – сказал я.
– Благодарю вас, – письменно ответил он. – Но мне еще намного нужно уменьшится, чтобы умереть.
– И все-таки я весь здесь, Горб, – написал он потом. – Я мыслю яснее, чем когда-либо. Ничто не отвлекает меня, я могу хорошо сосредоточиться. Я весь здесь.
Это было как будто вестью из могильного мрака, ибо тело этого человека стало его гробницей. И в ней, в этом странном саркофаге, жил и трепетал его дух. Он будет жить и трепетать, пока не порвется последняя связь, и кто знает, не будет ли он жить и трепетать и после этого?
Глава XXXVIII
– Мне кажется, у меня отнимается и левая сторона, – писал Вольф Ларсен на следующее утро после попытки поджечь корабль. – Онемение все возрастает. Мне трудно шевелить рукой. Вам придется говорить громче. Рвутся последние нити.
– Вам больно? – спросил я.
Мне пришлось повторить свой вопрос громче, и лишь тогда он ответил мне:
– Не все время.
Левая рука его медленно и с явным трудом двигалась по бумаге, и нам было крайне трудно разбирать его каракули. Это было похоже на письмо духов, демонстрируемое на сеансах спиритов, по доллару за вход.