Собрание сочинений в шести томах. т.4
Шрифт:
Потом брали интервью у молоденькой балерины, танцевавшей Соню Мармеладову в перестроечной хореографической версии «Преступления и наказания». Балерина заявила на неплохом английском, что все это – слухи и интриги. Она вовсе не собирается просить политического убежища, потому что в мире российского балета произошли эпохальные события… нам трудно, но весело… каждый танцует то, что он хочет, хотя на Западе сони мармеладовы зарабатывают больше, чем ведущие балерины нашего Отечества, выздоравливающего от вензаболеваний марксизма-ленинизма, а главное, на эти деньги можно хоть что-то купить…
И вдруг возникло на экране лицо старой дамы, что-то говорившей репортеру и улыбавшейся Деду Морозу.
Герман, не сразу узнав собственную физиономию, пришел в необычайное волнение, поскольку вновь совестливо пытался выискать на экране человека Буша. Ему даже показалось, что какой-то тип размахивает над головою книгой в ярко-синей обложке. Разобрать ее название на экране было невозможно… Вот, во весь экран, – растерянный Герман. Под кадром подпись: «Русский Санта-Клаус…»
После этого, в удивительно странной последовательности, возникла сцена ареста дяди, бывшего секретаря райкома Дебелова. Фигура его враз обмякла, потеряв былую нагловатую сановность. Он растерянно крикнул в микрофон: «Не вижу, понимаете, здесь никакой адекватки… где же ваша хваленая презентация невинности?..»
В кадре все мелькало то вбок, то вниз, то вверх. Очевидно, виртуозному проныре-репортеру было трудно снимать… Скрылась с глаз фигура дяди, окруженного агентами ФБР…
Потом диктор коротко прокомментировал необычайное происшествие в аэропорту и расценил его как большую победу Интерпола в борьбе с русской мафией, набирающей силу на международной арене…
Старая дама перевела Герману, что она была права. ФБР совместно с Интерполом арестовало по просьбе российской полиции крупного дельца-мафиозника, давно уже сбывавшего на Запад какие-то особо драгоценные химические элементы. Высказываются предположения, что арестованный являлся чуть ли не крестным отцом одной из «северных фамилий» по кличке Дядя. Похищенные в секретном государственном учреждении алмазы и прочие драгоценности доставлялись на зафрахтованных у армии вертолетах в один из подземных тайников, откуда переправлялись в банки Швейцарии и в сейфы перекупщиков. Если верить слухам, то в Дядином портфеле были обнаружены сверхсекретные документы КПСС и списки шахтеров, лидеров забастовщиков, подлежавших ликвидации после августовского переворота. Всю эту бесценную для историков документацию Дядя якобы намеревался предложить за баснословную сумму аукциону Сотби. Разыскиваются также его сообщники…
14
Герман лишь почувствовал, что кто-то резко выдернул из розетки его мозга штепсель сознания. Он рухнул в обморок прямо на телевизор, ибо не успел, как это обычно бывает, подобрать подходящее для падения место. Произошло это оттого, что количество невероятной информации намного превышало разрешающие способности его воспаленного ума и искренне страдающего сердца.
Открыв глаза, он увидел лицо склонившейся над ним старой дамы. В носу приятно щекотало запахом духов, названия которых он все еще никак не мог вспомнить. Рядом с ним лежал – включенным экраном вверх – телевизор.
– Осторожно, не шевелитесь, не порежьтесь! Вы прямо как слон в посудной лавке, но все это – на счастье! Кроме того, в обоих наших обмороках я вижу дивную парность случаев. Это, как нынче говорят в Москве, большая пруха. Мэри Кристмас, дорогой друг.
Оказалось, что Герман, рухнув в обморок, свалил на пол, кроме всего прочего, стол. Надо сказать, отключка сознания временно отдалила личность Германа на безопасное расстояние от Интерпола… российской полиции… алмазов… драгоценных химэлементов… подземных тайников… вертолетов… сейфов… шахтерских бабок… документов проклятой партии… одного из отцов «северной фамилии» по кличке Дядя. Он немного воодушевился, подумав о будущем судебном процессе и о себе как о невольном соучастнике в преступлениях родного дяди. Факт пропития им наворованных дядей сумм может стать для него весьма смягчающим обстоятельством. В первом же слове он скажет так: «Что находилось в контейнерах на месте суперразумных частиц, не знал. Дирижабль пропил по чистому недоразумению и в знак протеста против партийных взносов. Если, граждане присяжные судьи, вы присудите меня к свободе, то все эти пропитые и проигранные суммы я отработаю в трюках цирковых номеров или отыграю в свободное от работы время в каком-нибудь московском казино с человеческим лицом…»
Мысли о суде над дядей-гангстером и всеми его многочисленными сообщниками привели Германа в такое смятение, что он почувствовал необходимость отвлечься от всего такого обморочного и малоприятного.
Тем более на экране поднятого на ноги телика появились историки. Это были крупные специалисты по распаду великих Империй. Они начали с умным видом выстраивать аналогии и параллели между Чингисханом, Назарбаевым, Карлом Великим, Горбачевым, Ново-Огаревым, Марком Аврелием, Кравчуком, Черчиллем и Ельциным.
Чтобы отвлечься от всей этой академической дискуссии, Герман вспомнил о своей сверхкороткой цирковой карьере. И охотно рассказал присутствующим, как его громадную фигуру заметил на сочинском пляже, в июле, ныне расстрелянный директор Елисеевского магазина. Он и представил Германа хозяину советских цирков, отбывающему срок в местах, далеких от мест своих преступлений. Этот хозяин, все хорошо прикинув, пообещал Брежневу, отлично разбиравшемуся не только в литературе, но и в цирковом искусстве, создать юбилейный, а главное, шибко валютный цирковой номер…
Кстати, Даша, выспавшаяся, по-прежнему задумчивая, но довольно свежая и никого вроде бы не тяготившая своими мрачными настроениями, слушала Германа, сидя на полу под натуральной елкою, мерцающей огоньками.
Так вот, задача была у Германа, по его словам, не умственно-художественная, а напряженно-мускульная. Он должен был лечь на огромное знамя с гербом СССР под музыку Пахмутовой, которая всегда вызывала бурную аллергию внутри его организма и снаружи. Затем он, представляя личной своею мощной фигурой РСФСР, сгибает ноги в коленях, вытягивает руки и выводит в баланс конструкцию из сверхлегких сплавов. Разумеется, вся она в переливах неонового света, в лентах, колосьях и всяких позолоченных набалдашниках. Находящаяся в отдалении мортира – на белом ее дуле выведено красной кириллицей РЕВОЛЮЦИЯ– выстреливает в направлении конструкции ровно четырнадцать раз. И каждый раз из широченного дула мортиры по очереди вылетают представительницы некоторых союзных республик, выполнивших планы подношения женам членов политбюро ценных подарков. Вылетают и акробатически присобачиваются к своим местам в конструкции. Затем, под гимн СССР, Герман обязан аккуратно встать и вытянуть на руках всю эту юбилейную пантомиму – к звездам. После этого на арене должны были появиться все наши автономные республики на одноколесных велосипедах, замаскированных в снопах пшеницы, кустиках хлопка, виноградных лозах, кедровых ветках, коровьих шкурах и так далее. Парторгу номера сказано было на Старой площади, что субсидии не лимитированы, и он дал, как говорится, волю своей идеологической фантазии. На репетициях и на генеральном прогоне номера, в присутствии полпредов республик и представителей Внешторга СССР, все выходило совершенно великолепно, без старомодного хрущевского сучка и модерновой задоринки. В творческой работе труппы не было никаких ЧП,если не считать замены, внезапно произведенной Лубянкой, в плане укрепления дружбы между народами.
Представителя Узбекистана, оказавшегося лицом еврейской национальности в отказе, Рахметом Рабиновичем, желавшим незаконно выехать за рубеж и там слинять с гастролей, взяли на арене прямо в тюбетейке и в ярком полосатом халате. Его заменили товарищем натуральной узбекской национальности, прилетевшим из Самарканда. Вот тогда-то и была окончательно определена цена всего гастрольного номера в валюте и урегулированы легкие бытовые трения между Арменией и Азербайджаном, а также Абхазией и Грузией. Наконец, за два дня до ноябрьской годовщины в Госцирке состоялся закрытый вечер для членов партии, правительства, марша-литета, кэгэбитета, обэхээстета, муритета и послов иностранных государств. Подошла минута для коронного номера всего представления. Фигура Германа – фигура поистине античного воина-героя, лишенная культуристических мускульных вздутий, – вызвала сдержанный восторг Старой площади и оглушительные овации маршалитета. Мортира отстреляла несколько раз. Выброшенные из дула тела идеально приакробатились в республиканских нишах. И вдруг… вдруг оркестр по ошибке заиграл вместо гимна СССР какое-то слащавое комсомольское сочинение Пахмутовой. Первой же мыслью, мелькнувшей в голове Германа, была мысль о вредительстве. Кто-то из врагов женского пола, наверняка мстя за неверность, донес о его непостижимой аллергии ко всей этой комсомольской таежности. Он просто зарычал от внутренней и внешней чесотки всего организма, но, взяв всего себя в руки, все же начал гармонично подниматься с герба и поднимать при этом конструкцию. Одновременно он продолжал недоумевать, почему это пилят проклятую, преследующую его в каждом кроссворде газеты «Медицинский работник» «Часть мужского тела»из трех букв, начинается на ПЭ, на ХЭ кончается, вместо гимна Родины? В беспредел, что ли, впали лабухи с похмелюги?.. Все было бы о’кей, если бы он не по-артистически, а как-то совершенно по-человечески на одну лишь секундочку не засмотрелся на прелестные фигурки Украины, Белоруссии, Армении, Молдавии и Литвы. И этой секундочки хватило на то, чтобы, помимо воли и цирковых намерений Германа, влечение вспыхнуло вдруг нежнейшим образом прямо в его сердце. Вспыхнуло и произвело целый ряд, так сказать, волшебных изменений во всем теле «базиса». Так Германа называл парторг номера. В груди сладчайше заныло. В шалавой башке мелькнула мысль, что не мешало бы закрутить со всеми этими роскошными телами по очереди, чтобы ни одной из союзных республик не было обидно. Подобные рассуждения и колебания рабочей воли нарушили в «базисе» чувство баланса и вызвали в руках и ногах если не дрожь, то подозрительную слабость. Герман, кстати, довел бы коронный номер до конца, если бы, ко всему прочему, не почувствовал вдруг в паху смертельный холодок – холодок предчувствия чего-то совершенно непоправимого и ужасного. Почувствовав симптоматичный холодок, он понял, что все сейчас рухнет из-за проклятой вредительницы Пахмутовой… ему не выжать к звездам союзную «надстройку». Не выжать. А если так, то плевать ему, в конце концов, на партию с правительством и лично на товарища Брежнева. Теперь надо во что бы то ни стало уберечь от травм широкобедрую Украину, обворожительную Белоруссию, загорелую Грузию, зеленоглазую Литву, томную Молдавию, царственно прекрасную Эстонию, элегантную Латвию, невообразимо гибкую Армению, ошеломительно стройную Киргизию – все, все, все республики необходимо уберечь от травм, и хрен с нею, с валютой… Кубе меньше будете скармливать миллиарды народа, сволочи… из Анголы уйдете к едрене фене… в Афганистан перестанете захерачивать дефицитное пушечное мясо, товарищи маршалы… Прекрасные представительницы и представители всех наших республик почуяли, конечно, что весь этот их триумфальный номер не пройдет, но держались мужественно и не пытались хаотически бросить РСФСР, то есть Германа, на произвол судьбы, понимая, должно быть, что в аварийной ситуации распада конструкции главное – не нарушить общего ее равновесия перед спокойным, финальным развалом. В этот момент идиот-дирижер очухался и каким-то чудом гармонически переключил оркестр, ни на такт не прекратив его звучания, на гимн СССР. Нечеловеческим усилием воли, навек травмировавшим диск позвоночника и на заду распустившим по шву трико, Герман вновь сумел лечь на наш флаг, на золотые колосья герба государства. Циркачи поспрыгивали вниз. Герман не мог встать с госфлага из-за боли в крестце. В цирке долго стояла мертвая тишина. Вдруг в ней зазвучал всемирно известный голос дебильного Генсека, вступившего в мужественное единоборство со своим полумертвым языком: «Па-а-здрав-ля-яю, как говорится, обосрались, значит, дорогие товарищи, на фоне наших сосиски побед. Ха-ха-ха!» Последовал мощный хохот партийного и военного руководства страны и продолжительные овации, как бы заверявшие послов иностранных государств, что генеральная наша линия остается непоколебимой, несмотря на дальнейший рост целого количества успешно управляемых недостатков. Затем, перед началом безрешетной дрессировки львов, которым сотрудник института имени Сербского ширанул в дряхлые зады импортное психотропное средство, безуспешно апробированное на великом Сахарове, погас свет. Германа выволокли на флаге за цирковую арену, где его уже ждал представитель кэгэбитета с вопросом: «Ну что? Будем финтить или колоться?» Стеная от боли в крестце и мечтая об успокаивающем средстве, Герман ответил: «Колоться, колоться!» Восемь канатоходцев перенесли его в помещение парткома и сразу же пристали с идиотскими вопросами. Он умолял сделать ему успокаивающий укол, но человек с Лубянки наседал, что-то суля и чем-то угрожая. Вопрос насчет преступной связи Германа с исполнителем Узбекистана Рахметом Рабиновичем вывел его наконец из себя настолько, что исчезла боль в крестце. Он схватил чекиста за ногу, открыл окно, подержал на весу вниз головой над вечерней Москвой, потряс слегка, потом бросил на письменный стол и ринулся разыскивать элегантную Литву с ошеломительно стройной Киргизией и Белоруссией, похожей на Мерилин Монро… Скандал был пресечен дядей, скорей всего, за бриллиантовую взятку на уровне Старой площади. Самого Германа насильно этапировали из Москвы в Воркуту…
Герману приходилось прерывать воспоминание, поскольку Даша, живо представляя историю этого циркового номера, буквально каталась по полу от хохота.
15
После своих устных мемуаров Герман вновь забеспокоился. Он подробно рассказал о том, что разминулся в аэропорту с нужным человеком и вообще, должно быть, начисто перепутал цвет парольной книги с приблизительным названием «Остановка путча в Августе»или что-то в этом роде. Кажется, в этом названии было слово, похожее на танцы. Фамилию и имя автора он не помнит, но опять-таки, кажется, это был «Основной персонаж Библии. Премьер-министр Древнего Египта, спасший страну от голода в момент продовольственного кризиса».