Собрание сочинений в шести томах. т.6

Алешковский Юз

Там я и подружился с Михал Адамычем; тот стал приглашать меня к себе на дачу; жил он одиноко, имел пожилую, добрую, молчаливую домработницу-экономку; дом его казался мне волшебным музеем: картинки, рисунки, старинные инженерные штучки-дрючки, механический рояль, первые граммофоны, звукозаписывающий аппаратик, не побрезговал записать на котором свой всемирно-исторический голос сам Лев Николаевич; не со свойственной мне в картишках флегматичностью, а с удивившей хозяина страстью, я с ходу набросился на массу самых разноязычных книг; не мог не наброситься на них, но был это не азарт, а всегда присутствовавшее во мне любопытство к малоизученным языкам, к незнакомым писателям; мы часто и подолгу болтали то на английском, то на латыни об особенностях, свойственных им, языкам, характеров, по-своему сообщавших человеческой мысли темперамент отношения к идиоматике, логике и поэтическим образам; спорили о фонетических и семантических превосходствах разных языков и, конечно, о ряде черт, ясно свидетельствовавших не только об общности их происхождения в бездонной тьме тысячелетий, но и заставлявших задуматься о былой глубокородственности народов мира, генетиками недавно доказанной.

Наконец-то жизнь послала мне собеседника, с которым интересно было говорить о загадочной природе моего невероятного многоязычия, о стране нашей, на историю которой и абсурдные совковые порядки учился я смотреть по-иному; как говорят пигмеи, вырастал в своих глазах – взрослел.

По сути дела, Михал Адамыч сделался моим третьим, после Маруси и Коти, другом; он никогда не распространялся ни о своем прошлом, ни о нынешних занятиях; и не от него самого, а от одного своего знакомого узнал я, что со всех концов Союза на дачу к Михал Адамычу прилетают для деловых советов и консультаций чуть ли не хозяева промышленных комплексов, ворочающие огромными средствами и ресурсами, директора заводов, республиканские министры и даже секретари обкомов партии; поэтому, как я понял, старший мой друг имел немереное количество бабок и связи в самых верхах.

Когда мы подружились, действительно не замечая разницы наших возрастов, он, показалось мне, превозмог какие-то свои нежелания и охотно разговорился.

«Я, Володя, тоже числился в вундеркиндах и, сам того не понимая, лет с шести-семи мыслил, что называется, системно… не буду уж приводить примеры, как и в чем – естественно в пределах жизненного опыта, а иногда и за ними, – изумлял я вполне интеллигентных родичей и их знакомых способностью мгновенно проникать в сложные взаимосвязи простейших бытовых явлений, а вскоре и увязывать поверхностные следствия с глубокими причинами… словом, не по годам был я взросел… временами, как и вы, казался человеком, имеющим малоизвестные

медицине качества памяти… ни с того ни с сего начинал вспоминать события вчерашних дней и перипетии явно не своей – но чьей же тогда? – прошлой жизни… это поражало и родичей, и высокоученых психологов, и их друга, известного поэта… он доверчиво считал мистику одним из путей, ведущих в полнейшей темноте если не к полному пониманию чего-либо непостижимого, то хотя бы к тому, что или подтверждает, или намекает на наличие в бескрайностях Бытия иной, отличной от нашей реальности… к примеру, лично мне никогда не требовалось и не требуется научных доказательств существования Высших Сил, по-нашенски, Бога и всех Его Серафимов, Херувимов и Архангелов с Ангелами, – просто необъяснимое наитие души велит это знать, иначе говоря, верить… вера для меня и есть доказательство бессмертия души, возможно, неоднократно пребывавшей или, скажем, в Целом Полноты Знания, или в телах когда-то живших людей… никогда поэтому не удивлялся тому очевидному факту, что учеными неизмеримо больше не доказано, а опытами экспериментаторов не подтверждено, чем доказано и подтверждено всеми науками, к сожалению, продолжающими разветвляться гораздо быстрей, чем углубляться… мыслишка кажется легкой и поверхностной, но в том-то и дело, что глубоким истинам любезно покоиться на глазах ученых мужей именно в непривлекательной одежонке, а не в вечерних платьях и не в смокингах… с удовольствием верю, что, грубо говоря, механизм памяти имеет неизвестную человеку материально-духовную, суперминиатюрную – поэтому ничем, кроме нашего наития, не обнаруживаемую – субстанцию… вообще, многие истины настолько невидимы, что кажутся или вовсе не существующими, или находящимися в недоступной для нас глубине… мы-то с вами, простые смертные, вообще ни черта не замечаем, а философы, гении наук и просто пытливые личности неустанно ищут ее у себя под носом… иногда с огромным трудом там и находят, иногда, представьте себе, является она им во сне, как Таблица нашему Менделееву… иногда я сам себе кажусь собакой, пытающейся понять, ну чего уж такого особенного вынюхивает человек в толщенных своих, залапанных руками книгах? – всего-то пахнут бумагой, краской, клеем, больше ничем хорошим и полезным… уверен, что Небеса добродушно потешаются над забавными попытками научного ума проникнуть в ряд непостижимостей… уверен, что таинственная природа редчайших качеств памяти останется неизвестной, а если и будет познана, то очень и очень нескоро… так вот и журавли никогда не познают тайну природы зова, ежегодно влекущего их стаи покрывать тысячи километров ради возвращения на родину гнездовий… и все равно будут летать выше всех, дальше всех, ибо имеют во врожденной памяти безупречно работающие навигаторчики… в детстве, да и в юности я наивно полагал, что тайну памяти, следовательно прапамяти, прапрапра и так далее, нужно искать в мозге… не в сердце же, думаю, помещена она и не в печень… замечу, боль, терзающая сей важный орган, довольно странно отличается от боли сердечной, желудочной, суставной и, естественно, душевной… вполне бесчувственен лишь мозг, рецепторы нервных клеток которого не воспринимают боли, ему и без нее хватает многочисленных функций, сует и забот… не будем отвлекаться… сегодня я, как мистик от сохи, склонен считать, что личное со-знание, должно быть, черпает различную информацию из неиссякающей полноты, находящейся в одном из невидимых полей Бытия – в некоем Всезнании… со-знание – на то оно, Володя, и со-знание, свыше наделен которым Гомо сапиенс… поэтому его мозг, его разум можно считать всего лишь посредником между Всезнанием и со-знанием… фантазируя, всегда приходил к мысли, что копия информации обо всем, происшедшем не только на Земле, может быть размещена в одном из невидимых полей Бытия – в Божественно Вездесущем Времени… если же обойтись без фантазий, то Язык не может не быть хранителем информации и о прошлом, и о будущем… вот кручусь вокруг да около, но не на пустом же, согласитесь, месте возникло в людях одно из основополагающих человеческих наитий насчет непременного где-то/в чем-то/в ком-то нахождения субстанции памяти обо всем, что было, есть и в свою очередь станет прошлым… именно прошлое ежемгновенно пополняется уносящимися из нас – из всего, что есть – частичками бытия, как сказал Пушкин… не случайно же таинственными наитиями чаще всего одарены пророки, святые, поэты и ясновидящие… ради символического выражения вечных истин существования и мироздания они способны в отличие от миллиардов людей проникать в первоглубины языка, в священные его, сообщенные свыше первосмыслы… это я вот к чему: каждое из слов любого языка настолько истерлось в тысячелетних хождениях по людским устам, что, к примеру, только истинному поэту, – опять-таки, свыше наделенному даром бессознательного проникновения в бездны семантики и прочих глубин неизнашиваемой в быту словесности, – удается, скажем так, добыть крохотный осколочек от невообразимо огромной скалы Незнания… именно в них, в добытых кусочках, – первоначальные истоки и поэзии, и мифотворчества, и религий… не перестану изумляться тому, что все знания, накопленные человечеством, в сравнении с непостижимым Незнаемым, – всего лишь мизерная частичка… слава богу, сознание этого нас с вами радует, обнадеживает и веселит больше, чем великие открытия космологов, физиков, химиков и биологов… я отвлекся… словом, когда подрос, родичи пошучивали не над пытливой моей, перешедшей в интерес к теории вероятности, тягой к картишкам и к мистическому, а действительно над жившим во мне финансистом, на котором сидит экономист, способный справиться с министерством любой промышленности… золотая медаль позволила поступить на экономический МГУ… легко дошел до защиты диплома… однако работу тиснул не защитную, а – из-за идиотизма своего нрава – агрессивно-наступательную… я им доказывал вполне очевидную для многих, как казалось мне, нормально мыслящих людей истину: совковая Система заведомо обречена на катастрофический провал с октября семнадцатого, ибо с самого начала не имела – не могла иметь – естественного пути саморазвития… сама жизнь, своими обладающая законами, устами истории сказала догола проигравшемуся вождю: «Руки вверх!»… но вождь утопии, вместо того чтобы поднять их, прикрыл срамоту искровавленными ладонями, а НЭПом замкнул заколдованный круг колючей проволоки… затем несчастной стране, обреченной на неизбежный в будущем застой и на неслыханные – во имя заведомо невоплощаемой идеи – жертвы, пришлось встать на сталинские плановые рельсы… а они уж, сами собой, повели в тупики погибельного саморазрушения общество рабов сверхидеи, иезуитски умело отгороженных от всего мира бронированным занавесом… на глазах мировой общественности, всегда охочей на кишкопускательство «гладиаторских» зрелищ, планомерно уничтожались многовековые ценности во всех областях человеческой жизни… естественно, на забугровых трибунах одни болели за первопроходцев увлекательной идеи, другие откровенно злорадствовали… миллионы «гладиаторов» колошматили друг друга так и эдак, а рябоватый тупой император рукоплескал им и их жертвам с мавзолейной надстройки… следовательно, утверждал я в своей работе, чем быстрей начать радикальную перестройку непутевой Системы, тем скорей начнет она функционировать нормально… причем в действительной жизни, а не в шизоидном воображении фанатически настроенных властителей, идеологов и экономистов, пудрящих мозги рабочим, крестьянам, технической и научной интеллигенции… естественно, последние предложения вынужденно похерил – сжег… Володя, вы представляете этого идиота, то есть меня?.. ведь все эти не такие уж сложные положения вполне обоснованно анализировались, обдумывались и сочинялись в те времена, когда по-стахановски работавшие органы гноили людей за ничтожный анекдотец… копии своей самооскопленной и полусожженной работы я послал в Совет министров и в ЦК КПСС… научный мой руководитель, не знавший об этих шагах, попытался было уговорить меня заделать отпуск по болезни, пообещав перенести защиту диплома на год… потом я проклинал себя, что отказался, Галилей херов, Джордано Бруно сраный… до защиты дело не дошло: перетрухнувший руководитель передал работу ректору, тот еще куда-то кому-то – и понеслась… меня взяли при выходе из пивного бара, где я, простите за невольный каламбур, с пеной на губах доказывал абсолютную экономическую и прочие виды несостоятельности первой в истории практической модели утопического, то есть фуфлового социализма… правда, уже на следствии я поумнел: отверг попытки пришить мне верховодство какой-то мифической антимарксистской группой, готовившей впервые в истории Лубянки «чисто интеллектуальное покушение на товарища Сталина»… били, гниды, измывались, морили светом и бессонницей, по сравнению с которыми тьма и смерть кажутся лесной школой имени Ленина для особо одаренных молодых людей… зато подписался под остальными предъявленными политическими обвинениями… червонец, пять по рогам, пять по рукам, пять по ногам… я еще жить не начал, крутил всего лишь пылкий платонический роман с однокурсницей… вы уж дослушайте, не задумывайтесь… верил в будущее царство разума и души, в способность научной мысли дойти до руководителей государства… во всепобеждающую верил аналитичность экономической науки, а не в кретинически нелепые высказывания клыкастого волководца всех времен и народов, являвшегося мандовождем мирового пролетариата, как звали его зэки… вы знаете, в лагерях было хреново: тоска, голод, холод, а труд наш был коллективным трудом помесей жалких Гераклов с обессиленными Сизифами, к тому же не за хер посаженных… но именно каторга была для меня школой свободной жизни, где любой тупица имел пятерки по свободе и истории родины, кроме совершенно спятивших фанатов передового лжеучения… отца с матерью пошарили со всех работ, первая любовь, казавшаяся вечной, тиснула в «Комсомолке» преподлейшую статейку о «ревизионистских попытках некоторых молодых экономистов-теоретиков пересмотреть основные положения базисного фундамента всепобеждающего социализма, железобетонно сцементировавшего весь мудрый опыт политэкономической мысли человечества во главе с Марксом-Энгельсом-Лениным-Сталиным»… вот так, Володя… на шконках сидел я с людьми, обломавшими зубы и рога о решетки планового хозяйства, – с бывшими зубрами различных производств… все они неумело преступали кретинические наши финансовые законы и порядки… на лесоповале и в бараке я читал им лекции по экономике, обрисовывал пути оптимальных наебок совершенно бездушной Системы ради выполнения плана и улучшения условий труда… таким вот образом я и сам набирался ума-разума, не говоря о том, что вывел наше отделение ГУЛАГа в передовики производства, основанного на хитростях снабжения и сбыта да на отчаянной смелости начальничка, по моему совету повязавшего бабками покладистого кума… естественно, на начальничка стукнули, но, как это ни странно, не сняли, а повысили, потому что догматическая экономика приказного, взятого с потолка, планирования задач различных производств постоянно обрекала их черт знает на какие «левые» подсудные и давно до чертиков обрыдла новому поколению руководителей… освобождавшиеся слали мне посылки, прилетали ради деловых со мною консультаций, порой мы вовсю гуляли за зоной вместе с начальством… я остро чувствовал, что Система однажды окажется лицом к лицу с неизбежным банкротством и здравый смысл возьмет верх над фантазмами шизоидной лжи… жить я стал в лагере, как говорится, поскуше, чем на воле, много читал, ходил без конвоя, подпиливал славную одну брошенку… тогда и дошло до души и, между прочим, до тела, что это дело без любви – вещь необходимая, но чудовищно скучная, главное, унизительная для мужика и для бабы… очень, помню, сожалел, что вовремя не трахнул свою «прекрасную даму»… вполне возможно, тогда она ждала бы меня, а не тискала в «Комсомолке» дичайшую чушь… ведь она была очень неглупой молодой леди, понимавшей абсурдность зачумленной системы… я начисто выкинул ее прочь из сердца и ума… освободившись, принимал за сто первым километром не одних солагерников… кто только не приезжал в конуру мою: директора крупных заводов, видные плановики, снабженцы, руководители финотделов министерств – даже секретари обкомов наведывались… иногда, Володя, многие из них серьезно меня уверяли, что я вполне мог бы быть премьер-министром любой страны, мечтающей выбраться из затянувшегося системного кризиса… а такого рода всесторонний кризис, как у нас в стране, – это рак мозга с метастазами во всех уголках общественного организма… извините, все рассказанное о моих консульташках и рекомендациях – строго между нами… это не бздюмология – это я на всякий случай, чтобы не пронюхали те лубянские остолопы, работа которых – в рисованье служебных галочек… на судьбу народа насрать им с верхней полки купейного вагона Москва – Сочи… кстати, я и сейчас черт знает кому только не помогаю советами, как крутиться с планами, бюджетами, различными фондами, финансовыми операциями и так далее… радуюсь, что кое-где и жизнь работяг улучшается, и верха благодушно урчат, вешая на лацканы моих знакомых звезды Героев Труда… массе людей в руководстве страны давно ясно: синильной психике членов политбюро уже не справиться с создавшимся положением… у всех у них негласный консенсус: спокойно подохнуть, обеспечить жизнь детей, внуков и правнуков – и провались пропадом все вместе взятые основоположники… однако понимающие это помалкивают, ждут – призрак банкротства махины, перед которой мандражит весь мир, продолжает сковывать уста дюжины выживших из ума старых пердунов и их шестерок… однако то научное, рискованное, а вовсе не бесстрашное, мое предвидение, Володя, вот-вот начнет сбываться… потираю руки, довольный, Система не просто дышит на ладан, – она на него дышит с семнадцатого, – ей пришел полный пиздец, а старые пердуны никак не могут поверить в это, как в чудо со знаком минус… мы еще не раз поболтаем обо всем таком».

8

Мы с Марусей незаметно повзрослели; она закончила школу с серебряной медалью, но поступила в медицинский, а не на геофак, где уже видел свою Мэри Диановну потомственный географ Диан Геогрыч; я все чаще и чаще стал чувствовать себя с ней провинившимся неизвестно в чем человеком, всегда испытывающим неловкость из-за некой невидимой «берлинской» стены, вымаханной однажды между нами то ли «бесовской силой», как называла баушка бесчинства человеческих страстей, то ли незабываемо странным Марусиным взглядом в школе; он иронично вопрошал о том, что до меня не доходило, точней, никак не могло дойти; кроме всего прочего, она не могла не знать о моих похождениях с самыми разными телками; от этого мне становилось стыдно и неловко, хотя я не считал себя предателем нашей дружбы; из-за всего такого мы стали реже встречаться для серьезных, как раньше бывало, бесед и веселых разговорчиков – чаще перезванивались.

С предками же никогда у меня не было ни доверенных отношений, ни дружеской болтовни о том, сем, пятом и десятом.

Другое дело – Михал Адамыч; о чем только допоздна не болтали мы с ним, не шутили, каких только не затрагивали вопросов.

«Я, – говорил он, – предполагаю, что разветвление Праязыка и отчуждение его частей друг от друга, скорей всего, имело ту же внутреннюю психополитическую подоплеку, что дробление одного народа – на племена, великих религий – на секты и так далее… имею в виду мощнейшую на заре истории, – впрочем, сегодня тоже не потерявшую силу, но выглядящую менее эстетично и романтично, – воинственную страсть разделять и властвовать… ее вполне можно отнести к бессознательному подражанию становящегося людского разума самому Создателю, даровавшему всему, поначалу однообразному, живому неудержимое стремление к многообразию видов… не знаю, так оно или не так, но верю, что дело в чем-то таком… допустим, Володя, родились вы в таком-то племени, болтаете на родном языке, нисколько его не уча, и вдруг… вдруг гиперактивный чувак, в жопе у которого вождистские иголки из-за помешанности на революционизаторской идее реформизма, – собирает он всех вас на, так сказать, общее партсобрание и делает исторически, по его мнению, необходимую объяву:

«Братья и сестры, чему быть, тому не миновать… на повестку дня поставлены вопросы языкознания… поэтому сегодня же все мы целиком и полностью, в количестве тыщи полторы человекорыл, отделяемся к ебени матери от остального племени теперь уже наших врагов и торжественно объявляем себя народом, имеющим право на отдельное пространство для установления новых порядков жизни… поэтому чужой земли мы не хотим ни пяди, но и своей вершка не отдадим… хватит с нас, понимаете, пещерной темноты с теснотой ну и прочего непролазного низколобья с продрисью и ужасным беспрогрессьем… тем более огонь сохраняем, не обжигаемся, как бывало, дров имеем до хера и даже больше, значит, пора жечь факелы, варить врага и жарить недруга, иногда и наоборот… никогда мы больше жрать не будем сырых, понимаете, кабанов, тетерок и медведей с мамонтами, чтоб корни зубов нас не мучали, из-за чего херово пережевываем сжираемое… само собой, ради укрепления отдельного величия доверенного мне народа немедля начинаем коренную перестройку нашего великого, но пока что недостаточно могучего… а если кто вздумает однозначно брыкаться, будем, типа, вырывать язык из пасти и свежевать в связи с грубым нарушением новейшего общенародного табу… да здравствуют Волк со Свиньей – новые светоносно священные тотемы передового нашего народа!.. долой Крота и Сову, низкопоклонников тьмы безогненной и безответственного мрака пещер… хватит – пожили, понимаете, по протухшим понятиям… а уж если ты теперь не с нами, значит, всегда, сволочь, выступал против нас!.. слава хрусту кадыков вражеских глоток, вперед – во имя новой речи!»

Кроме шуточек, попробуйте представить, Володя, с какими трудностями переобучения неизбежно сталкивались несчастные людские сообщества, попавшие в цепкие лапы садистически страстных любителей власти… вы там живете себе выживаете… мужики охотятся, камни точат и вострят… бабы детишек растят, по вечерам сказки выдумывают, зачинают мифы, балакают… и вдруг взбредает в башку шустрик-властолюбца идея рождения отдельно взятого племени… он был умен и жесток, правильно решив, что первоначальное отделение от общего языка гораздо важней территориального и политико-административного разделов… ибо новый язык существенней любых договоренностей обозначит новые границы, что позволит им расширяться и расширяться, пока хватит сил… не согласные с впитыванием такового положения с молоком матери – два шага назад!.. да здравствует единство вождя с народом!.. вперед – к дальнейшему превосходству согласных над несогласными в родном для нас языке!.. жить станет лучше, жизнь станет веселей!.. соплеменники, Володя, призваны были подвергнуть насильной перестройке все привычные основы родного языка… затем вождь организовал праздничное приготовление вареных и жареных блюд из наиболее высветившихся, глухо ворчавших соплеменников… это было очень вкусно хотя бы потому, что жрали не нас с вами, а кого-то другого… кроме того, подобные трапезы так всех запугивали, что переобучение пошло с ускорением… иногда происходили на лугах и полянах потешные словесные бои… обе стороны старались переорать друг друга, используя старые, по-новому произносимые, переиначенные словечки… вчерашние соплеменники воспринимали их как ругань, оскорбления и глумления над святынями жизни… затем словесные бои переходили в кровавые побоища… идем дальше… вот вы, Володя, ненавидите и школу и диктат, с которым училки вбивают в голову знания, считаете которые не нужными вам лично… ну а каково было тогдашней молодежи и людям постарше перелицовывать под руководством вождя и его головорезов весь словарный запас языка, привыкать к новшествам в грамматике, корежить синтаксис, учиться иной, насильственно насаждаемой фонетике?.. поверьте, вы не смогли бы не поддаться постоянному страху, страху чисто родовому, связанному, кроме всего прочего, с естественным сомнением в своей правоте – в правоте одной из частиц жалкого меньшинства над подавляющим большинством покорных соплеменников… к тому же сей страх подогревался ужасом предвосхищения всего, что могут с вами вытворить волки режима… вот вырывает проклятый вождь язык из пасти, потом бросают тебя в стойло, превращают в скота… если ты мужик – петушат, если баба – насильничают… кроме всего прочего, язык намного трудней и намного дольше дробить на звучащие по-иному и грамматически иначе выглядящие части, чем, скажем, нынешнюю монополию, которую легко разделить на мелкие, но жизнестойкие и выгодные бизнесы… внедрение в головы разноречи должно было длиться не пятилетками, а долгими веками… трепка нервишек, вечно нависавшее над вами насилие, жарка на кострах непокорных консерваторов, не желавших коверкать и улучшать привычную родную речь… возможно, вы спросите: ну а что Язык – как сам-то он реагировал на все эти нечистые дела?.. Язык – не человек, скрывающийся в подполье… Языка свободная стихия всегда брезгливо презирала бездарные обывательские речения и партийно-вождистскую, поразительно мертвословную фразеологию… все такое грозило постепенным выхолащиванием из языкового дара Божественных таинств и непредвиденностей, главное, постепенным превращением Языка в крайне невыразительную знаковую систему… поэтому Язык всегда с откровенной любовью доверял свои сокровища совершенно свободным существам, названным в будущем поэтами, пророками, мистиками, юродивыми, скоморохами, шутами и так далее… вы, конечно, знакомы со схемами Фрейда, касающимися бессознательной памяти о кровосмесительных конфликтах, так сказать, внутрисемейного прошлого человечества… а вот читали ли вы когда-нибудь у какого-нибудь из психоаналитиков о навеки запечатленных в глубинах людской памяти образах ужаса перед исковеркиванием старого, доброго, родного языка и насильственным внедрением новоязычья?.. знаете ли что-нибудь о бесчинствах во времена долгих перестроек языка, предпринятых так называемыми пассионариями-лозунготворцами ради полного достижения своекорыстных политических целей?.. ни вы, ни я не читали ничего подобного… это я к тому, что удивляюсь изощренному фанатизму психоаналитиков и универсальной схематике великого Фрейда… мне кажется, он заторчал на мифе о царе Эдипе, а также истолковывал – в угоду схеме и исключительно как сексуальные – символы сновидений о бильярдных киях, шарах, пушечных стволах, колоннах, набалдашниках палок, канатах, шляпах, меховых муфточках, птичьих гнездах, любых ямках и ямах… хотя разделяю его взгляды на репрессивную по отношению к сексу культуру… не знаю уж почему, и учитель, и его ученики подзабыли о череде беспощадно жестоких реформистских лингвистических революций и перестроек… таковых просто не могло не быть в вековечных процессах обособления племен друг от друга, породивших грандиозное Древо Языка, до корней которого нам не добраться, хотя люди живы его плодами многие тысячи лет… просто наука, особенно история, считает, что весьма некорректно описывать тысячелетия предыстории человечества, не имея никаких палеонтологических, археологических и письменных данных, словно никогда их и не было… тем не менее это было, было… в общем, не забывайте, Володя, о своих способностях, неспроста всплывших вдруг в мозгу, в сознании, в памяти… действительно, не ветром же их надуло и не откуда-то они взялись, подобно детишкам, найденным аистами на капустных грядках… скорей всего, способности ваши случайно выплыли из неведомых, но вполне определенных глубин далекой древности, как оказалось, вечно сохраняющихся в хромосомах многочисленных предков… поверьте, если б дали мне вторую жизнь – не задумываясь, совместил бы я свои дела с попыткой нейрологического изучения доисторических сокровенных глубин нашей памяти, огненно-вулканические всплески которой поражали и продолжают поражать людские умы… к сожалению, проникнуть в тайны невидимых ее напластований мы пока что бессильны… а вам сам Бог велит заняться этим делом… тем более человечество, самоубийственно пребывающее в вечном рабстве у самим же им придуманного техпрогресса, вынужденно шагнуло во времена компьютерной революции, многие последствия которой непредставимы… что же мы, спрашивается, видим сегодня?.. впереди, как всегда, властители, политики, интеллектуальная элита, аристократы духа, просвещенные граждане, а позади них миллиарды первобытных, по сути дела, существ… и все они имеют право голоса, вооружены ядерными ракетами, лазерами, цветными ящиками, игровыми автоматами, мобильниками, компьютерами и прочими выдающимися достижениями человеческого разума… ну – будет, а лично для себя не вижу в будущем ничего хорошего».

Я был поражен всеми этими мыслями и считал их совершенно правильными; правда, осмелился заметить, что от кладовых памяти в микрочипах до возможности создавать высоконаучные виртуальные модели эпохи зарождения языков и особенностей их развития – видимо, еще дальше, чем от былого безъязычья до начала говорения, потом письменности и так далее; хотя, говорю, время пауз между эпохальными открытиями неуклонно сокращается и сокращается, и лучше уж не думать о моменте, когда сократится оно до предела, потом перестанет сокращаться вообще… тогда, говорю, возможно, со вздохом высшего облегчения прозвучит действительно последнее слово науки и техники: пиздец!..

«Слава тебе господи, мы с вами не доживем до этого, – грустновато усмехнувшись, сказал Михал Адамыч, – зато доживут до него обе наши души, к сожалению, а может быть, к счастью, ничего не помнящие о своих жизнях в стародавних своих, то есть в наших, верней, в бесчисленных телах».

Я часто ночевал у Михал Адамыча; во вполне содомические наши времена многие заподозрили бы меня в педрильстве, а его – в любви к молоденьким чувакам, клюющим на приличные бабки; ни тени ничего такого никогда не мельтешило между нами.

Однажды, извинившись, я что-то у него спросил о семье, о детях, о бывшей жене.

«Связишки всегда имелись, был и бездетный брак, – неохотно ответил он, – да вот толку от всего такого было еще меньше, чем от суходрочки… поднадоело все это до чертиков… бойтесь, Володя, нелюбви, особенно нелюбви в браке – ведь это чудовищно для обоих… главное, больше, чем полного банкротства и прочих бед, бойтесь потери любви».

9

В игре, как я, кажется, уже говорил, светила мне необычайная везуха; правда, случались недопустимые запарки, глуповатые риски, совершенно дурацкие блефы; допускал ошибки при таких мгновенных пересчетах игровых вариантов, что время казалось отсутствовавшим вообще; но я был мастаком (не от «масти» ли?) по части психологического проницания в состояния и игровые положения партнеров; умел интуитивно – то точно, то приблизительно – угадывать расклад картишек; умел и обосраться в расчетах; но в основном везуха перла такая, что я уж уверен был: вот так и будет она переть до конца моих дней; чем, думаю, не жизнь?.. можно учиться, заниматься своим делом, тачку купить, поглазеть на красоты одной шестой, пожить среди разноязычных людей… так мечталось мне – и вдруг…