Поэзия — не мертвый столб.Поэзия — живое древо,А кроме того — чистый стол,А кроме того — окна слева.Чтоб слева падал белый светИ серый, темный, вечеровый, —Закаты, полдень и рассвет,Когда, смятен и очарован,Я древо чудное ращу,И кроной небу угрожаю,И скудную свою пращуДалеким камнем заряжаю.
«Как незасыпанный окоп…»
Как незасыпанный окопВ зеленом поле ржи,Среди стихов иных веков,Наш тихий стих, лежи.Пускай, на звезды засмотрясь,Покой и тишь любя,Читатели иных вековОступятся
в тебя.
ЧИТАТЕЛЬСКИЕ ОЦЕНКИ
Прощая неграмотность и нахрап,Читатель на трусость, как на крапНа картах, в разгар преферанса,Указывать нам старался.Он только трусости не прощалИ это на книгах возмещал:Кто смирностью козыряли,Прочно на полках застряли.Забыв, как сам он спины гнул,Читатель нас за язык тянул,Законопослушными брезгалИ аплодировал резким.Хотя раздражала многих из насЧитательская погонялка,Хотя от нажима рассерженных массСебя становилось жалко, —Но этот повышенный интересСработал на литературный процесс.
«На экране — безмолвные лики…»
На экране — безмолвные ликиИ бесшумные всплески рук,А в рядах — справедливые крики:Звук! Звук!Дайте звук, дайте так, чтобы пело,Говорило чтоб и язвило.Слово — половина дела.Лучшая половина.Эти крики из задних и крайних,Из последних темных рядовПомню с первых, юных и раннихИ незрелых моих годов.Я себя не ценю за многое,А за это ценю и чту:Не жалел высокого слога я,Чтоб озвучить ту немоту,Чтобы рявкнули лики безмолвные,Чтоб великий немой заорал,Чтоб за каждой душевной молниейРаздавался громов хорал.И безмолвный еще с Годунова,Молчаливый советский народГоворит иногда мое слово,Применяет мой оборот.
ШЕСТОЕ НЕБО
Любитель, совместитель, дилетант —Все эти прозвища сношу без гнева.Да, я не мастер, да, я долеталНе до седьмого — до шестого неба.Седьмое небо — хоры совершенств.Шестое небо — это то, что надо.И если то, что надо, совершил,То большего вершить тебе не надо.Седьмое небо — это блеск, и лоск,И ангельские, нелюдские звуки.Шестое небо — это ясный мозгИ хорошо работающие руки.Седьмое небо — вывеска, фасад,Излишества, колонны, все такое.Шестое небо — это дом, и сад,И ощущенье воли и покоя.Шестое небо — это взят Берлин.Конец войне, томительной и длинной.Седьмое небо — это свод былинОфициальных о взятии Берлина.Сам завершу сравнения моиИ бережно сложу стихов листочки.Над «и» не надо ставить точки. «И»Читается без точки.
ЭТО ПРАВДА
Многого отец не понимал,Например, значенья рифмы.Этот странный молоточекБеспокоил, волновал его.А еще он думал: хорошоПишет сын, но слишком много платят.Слишком много денег он берет.Вдруг одумаются, отберут назад.— Это правда? — спрашивал отец,Если сомневался в этой правде,Но немедля вспоминал, что яС детства врать не обучался.Сколь невероятна ни былаПравда моего стихотворенья,Сердце барахлящее скрепя,Уверял отец, что это правда.Инженером я не стал. Врачом —Тоже. Ремеслу не обучился.Офицером перестал я быть —Много лет, как демобилизовался.Первым и в соседстве и в родствеИ в Краснозаводском районе [44]Жил я только на стихи.Как же быть могли они неправдой?
44
Краснозаводской район — район Харькова, в котором жили Слуцкие.
«Актеры грим смывают…»
Актеры грим смываютИ сразу забывают,В которой были ролиИ что они играли.Актер берет актрису,Идет с ней в ресторан.Ему без интересу,Чего он растерял,Какое сеял семя.Он просто ест со всеми.Мне дивны факты эти.У нас другой фасон.Звенит звонок в поэте,Звенит сквозь явь и сон.Звоночек середь ночиПоднимет, шлет к столу,Чтоб из последней мочиСветить в ночную мглу.Сначала помогает,А после — помыкает,Зато звенит — всегдаВ дни быта и труда.
«Сосредоточусь. Силы напрягу…»
Сосредоточусь. Силы напрягу.Все вспомню. Ничего не позабуду.Ни другу, ни врагуЗавидовать ни в чем не буду.И — напишу. Точнее — опишу,Нет — запишу магнитофонной лентойВсе то, чем в грозы летние дышу,Чем задыхаюсь зноем летним.Магнитофонной лентой будь, поэт,Скоросшивателем входящих. Стой на этом,Покуда через сколько-нибудь летНе сможешь в самом деле стать поэтом.Не исправляй действительность в стихах,Исправь действительность в действительностиИ ты поймешь, какие удивительностиТаятся в ежедневных пустяках.
КАК МОГ
Начну по порядку описывать мир,Подробно, как будто в старинном учебнике,Учебнике или решебнике,Залистанном до окончательных дыр.Начну не с предмета и метода, какПоложено в книгах новейшей эпохи,—Рассыплю сперва по-старинному вздохиО том, что не мастер я и не мастак,Но что уговоры друзей и родныхПодвигли на переложение это.Пишу, как умею, Кастальский родникОставив удачнику и поэту.Но прежде, чем карандаши очиню,Письмо-посвящение я сочиню,Поскольку когда же и где же виделиСтаринную книгу без покровителя?Не к здравому смыслу, сухому рассудку,А к разуму я обращусь и уму.И всюду к словам пририсую рисунки,А схемы и чертежи — ни к чему.И если бумаги мне хватит и богПоможет, и если позволят года мне,Дострою свой дом до последнего камняИ скромно закончу словами;«Как мог».
«И положительный герой…»
И положительный герой,И отрицательный подлец —Раздуй обоих их горой —Мне надоели наконец.Хочу описывать зверей,Хочу живописать дубы,Не ведать и не знать дабы.Еврей сей дуб иль не еврей,Он прогрессист иль идиот,Космополит иль патриот,По директивам он растетИли к свободе всех зовет.Зверь это зверь. Дверь это дверь.Длину и ширину измерь,Потом хоть десять раз проверьИ все равно: дверь — это дверь.А — человек?Хоть мерь, хоть весь,Хоть сто анкет с него пиши,Казалось, здесь он.Нет, не здесь.Был здесь и нету ни души.
«Как испанцы — к Америке…»
Как испанцы — к Америке,Подплыву к современности.Не мудрее Колумба,Принимать я привыкЗа Америку — Кубу,Остров — за материк.Я поем кукурузы,Табаку покурю,Погружу свои грузы,Племена покорю,Разберусь постепенноВ том, что это — не Индия.В том, что здесь нестерпимо,В том, что внове увидено,Что плохое, что славное.Постепенно и плановоНасобачусь я главноеОтличать от неглавного.