Собрание сочинений. Т. 16. Доктор Паскаль

Золя Эмиль

Увлеченный ходом своих рассуждений, Паскаль устремил взгляд в пространство, не замечая ничего вокруг. Но потом, резким движением отбросив в сторону родословное древо, опять схватил папки и воскликнул:

— Мы еще к нему вернемся: чтобы ты все поняла, нужно, чтобы перед твоими глазами прошли все факты и ты увидела в действии всех этих актеров с пришпиленными к ним ярлычками, в которых даны только краткие сведения… Я буду называть тебе дела, ты же — передавай их мне по одному. Перед тем как поставить их туда, на верхнюю полку, я покажу тебе и объясню, что содержит каждое… Я буду придерживаться не алфавитного порядка, а порядка самих событий… Уже давно я хочу перейти к такой классификации… Итак, следи за именами на обложках. Начнем с тети Диды.

В эту минуту гроза, полыхавшая на горизонте, обрушилась на Сулейяду и разразилась над самым домом проливным дождем. Но они даже не захлопнули окон. Они не слышали ни раскатов грома, ни ливня, неумолчно барабанившего по крыше. Клотильда протянула Паскалю папку, на которой крупными буквами было написано имя тети Диды; он извлек оттуда разнообразные бумаги, написанные когда-то заметки и начал пробегать их глазами.

— Дай мне Пьера Ругона! Дай Урсулу Маккар!.. Дай Антуана Маккара!

Она безмолвно повиновалась, и сердце ее стеснила тоска от всего, что она слышала. А папки одна за другой раскрывались, выбрасывали из своих недр бумаги, а потом их снова водворяли обратно в шкаф.

Начало роду дала Аделаида Фук — долговязая, неуравновешенная девушка, пораженная нервным заболеванием. От нее пошла законная ветвь — Пьер Ругон и две внебрачные — Урсула и Антуан Маккар; и вот начинается кровавая трагедия буржуазной семьи, разыгравшаяся в рамках государственного переворота в декабре 1851 года, когда Пьер и Фелисите Ругон, спасая Плассан, запятнали кровью Сильвера свое начинающееся благоденствие, а престарелую Аделаиду, несчастную тетю Диду, похожую на призрак, ожидающий часа искупления, — заперли в Тюлет. Теперь, словно свора псов, на волю вырываются разнузданные аппетиты: у Эжена Ругона — это неутолимая жажда повелевать: он — великий человек, герой семьи, честолюбец, пренебрегающий мелкими повседневными интересами, любящий власть ради власти. Он пришел в Париж в рваных башмаках, но завоевал его вместе с другими проходимцами, сторонниками будущей Империи. Вознесенный жадной кликой своих прихвостней, которые одновременно подтачивали его могущество, он сменил пост председателя государственного совета на

министерское кресло; его ненадолго повергла во прах женщина — прекрасная Клоринда, которую он безрассудно возжелал; но этого сильного человека обуревала такая жажда власти, что он сумел возвыситься вновь ценой отречения от всей прошлой жизни. То было победоносное шествие к власти вице-короля. Аристидом Саккаром владеют только низменные страсти: деньги, женщины, роскошь. Одержимый ненасытной жаждой наслаждений, едва почуяв запах свежей добычи, он устремляется в Париж, над которым проносится ураган спекуляций, разрушающий и снова возрождающий город; сказочные состояния наживаются за какие-нибудь полгода, их пускают по ветру и создают вновь. И Саккара настолько захватывает золотая горячка, он так опьянен ею, что не успевает еще остыть тело его жены Анжелы, как он продает свое имя, женясь на Рене, чтобы заполучить первые необходимые ему сто тысяч франков; испытывая позднее денежные затруднения, он терпит кровосмесительство в своей семье, закрывая глаза на связь второй жены с Максимом, которые окунулись в разгул веселящегося, пирующего Парижа. А потом все тот же Саккар, никогда не унывающий Саккар, продолжает идти в гору, возвышается, начинает дерзать и мыслить как крупный финансист, понимающий жестокую и в то же время цивилизаторскую роль денег, и спустя несколько лет приводит в действие огромную машину для выпуска миллионов — Всемирный банк; выигрывая и проигрывая сражения на бирже, как Наполеон под Аустерлицем и Ватерлоо, он ввергает в нищету целый мир маленьких людей, он бросает на произвол судьбы, толкая бог весть еще на какие преступления, своего незаконного сына Виктора, сбежавшего под покровом ночной темноты. А самому Саккару покровительствует бесстрастная несправедливая судьба, — ему дарит любовь очаровательная Каролина, словно в награду за его отвратительное прошлое. На этой же навозной куче неожиданно распустилась незапятнанная лилия. Сидония Ругон, сводня, занимавшаяся всевозможными подозрительными делишками, приспешница своего брата Саккара, зачала неизвестно от кого прекрасную, чистую Анжелику, маленькую вышивальщицу с пальцами феи, которая расшивала золотом ризы, воплощая в узорах свою мечту о прекрасном принце; она так ушла в мир своих святых и была столь чужда грубой действительности, что ей была дарована благодать — она умерла от первого поцелуя своего жениха Фелисьена д’Откэр в день бракосочетания под звон колоколов, славивших их пышную свадьбу. Дальше скрещиваются две линии — законная и побочная, так как Марта Ругон вышла замуж за своего двоюродного брата Франсуа Муре; этот согласный брак стал мало-помалу расстраиваться и привел к страшной катастрофе; тихую, жалкую женщину поработила, подмяла под себя огромная военная машина, пущенная в ход для завоевания города, ее трое детей оказались как бы отторгнутыми от нее, — она отдала всю себя человеку с железной хваткой, аббату Фожа, и когда Ругоны во второй раз спасали Плассан, она медленно умирала, освещенная заревом пожара, в котором вместе с аббатом сгорел и виновник поджога — ее муж, обезумевший от ненависти и жажды мести. Один из трех детей Марты, Октав Муре, был смелым завоевателем — он обладал ясным умом и твердо решил покорить Париж с помощью женщин; развращенный ужасными нравами парижской буржуазии, в среду которой он попал, Октав Муре, окунулся в самую грязь адюльтера, испытав капризный отказ одной женщины, безвольное самозабвение другой. Но, на свое счастье, он не сложил оружия и остался деятельным, способным к труду человеком; постепенно приобретя вес, он вышел в люди и покинул грязные задворки прогнившего мирка, который уже трещал по всем швам. Октав Муре произвел победоносный переворот в крупной торговле, разорил прозябавшие маленькие лавчонки старого типа и построил в самом центре охваченного лихорадкой Парижа огромный, полный соблазна храм, горящий тысячами огней, утопающий в бархате, шелке и кружевах; он неслыханно разбогател и, беззаботно играя на страсти женщин к роскоши, разорял их, презирая; наконец, его укротила маленькая мстительница, скромная и добродетельная Дениза, в ногах которой он валялся, изнывая от страданий, пока она — нищая — не соблаговолила выйти замуж за этого богача, владельца огромного, прославленного магазина — дворца, на который низвергался золотой дождь прибылей. У Марты было еще двое детей — Серж и Дезире Муре; она — невинная, пышущая здоровьем, вела безмятежное существование животного, он — утонченный, склонный к мистике, пошел в священнослужители в порыве нервной экзальтации, присущей его роду; Серж, повторивший в легендарном Параду историю грехопадения Адама, возродился к жизни, полюбив Альбину, обладал ею на лоне великой сообщницы-природы и затем утратил ее навеки; вновь решив посвятить себя богу, он объявил жизни вечную войну. В борьбе с искушениями он умертвил свою плоть и, выполняя долг священнослужителя, первый бросил горсть земли на могилу умершей Альбины. В это самое время его сестра Дезире, пополненная материнской любви к животным, восторгалась плодовитостью питомцев своего скотного двора. А вот и небольшой просвет — трогательная и вместе с тем трагическая страница: Элен Муре мирно жила со своей дочерью Жанной в квартале Пасси, возвышающемся над Парижем, этим бескрайним, бездонным человеческим океаном, пред лицом которого разыгралась ее печальная история; страсть Элен к случайно встретившемуся ей человеку, доктору, вызванному ночью к изголовью ее заболевшей дочери, болезненная ревность Жанны, инстинктивная мучительная ревность любящего сердца, оспаривающего у любви собственную мать; бремя этого чувства раздавило девочку, и она заплатила дорогой ценой — своей жизнью за миг страсти, ворвавшейся так внезапно в размеренное существование ее матери, и осталась одна под кипарисами безмолвного кладбища, высоко на холмах никогда не умирающего Парижа. С Лизы Маккар начинается побочная линия — свежая, здоровая. Лиза воплощала власть чрева, стоя в белоснежном переднике на пороге своей колбасной и улыбаясь Центральному рынку, откуда слышалось роптанье голодных и где разыгрывалась извечная борьба Толстых и Тощих. Одного из этих Тощих, Флорана, ее деверя, возненавидели и травили Толстые — рыбные торговки и лавочницы; они его преследовали до тех пор, пока сама Лиза, жирная колбасница, безупречно честная, но беспощадная, не выдала его полиции, как бежавшего с каторги республиканца, — она была глубоко убеждена, что своим поступком способствует благополучному пищеварению всех добропорядочных людей. У нее родилась дочь, Полина Кеню, здоровая, добрая, благоразумная девушка; она принимала жизнь такой, как она есть, и была столь проникнута любовью к ближним, что, несмотря на властные требования своей цветущей девственной плоти, уступила собственного жениха Лазара подруге; позднее, когда между супругами наступил разлад, она заменила мать их ребенку. Ее обирали, неизменно приносили в жертву, но, несмотря на это, она никогда не теряла бодрости, жизнерадостности и вела однообразную, одинокую жизнь в уединенном уголке, на берегу моря, среди людей, которые кричали о своих страданиях, но умирать не хотели. Далее следует Жервеза Маккар с четырьмя детьми, работящая и красивая, несмотря на хромоту; брошенная в Париже своим любовником Лантье, она встретила Купо, дельного мастера, отнюдь не гуляку, за которого вышла замуж; став хозяйкой прачечного заведения и наняв себе в помощь трех работниц, она вначале была счастлива, но супругов постигла участь, неизбежная для людей их среды, и они мало-помалу опустились: алкоголь отравил организм Купо, довел его до буйного помешательства, а потом и смерти. Она же развратилась, перестала трудиться; возвращение Лантье, ставшее для нее роковым, привело ее к позорному сожительству втроем и ужасающей нищете, которая обрекла свою жертву на голодную смерть. Ее старший сын, художник Клод, наделенный мучительным даром гения, граничившим с безумием, был одержим неистовым желанием создать шедевр, но сознавал свое бессилие: пальцы ему не повиновались и не могли воплотить его замысла. Это был титан, вечно распинаемый мученик творчества, коего постоянно повергали в прах; боготворя Женщину, он пожертвовал собственной женой Кристиной, беззаветно его любившей и короткое время любимой им, ради той несуществующей женщины, какую он так и не мог создать, той, что казалась ему божественно прекрасной и которую его кисть была не в силах увековечить в ее торжествующей наготе. Отчаяние Клода, которого снедала всепожирающая страсть творчества, его неутоленная потребность созидания, невозможность ее удовлетворить — были так велики, что в конце концов он повесился. Второго сына, Жака, инстинктивно влекло к преступлению, и этот наследственный порок выражался в том, что каждый раз при виде обнаженной груди женщины, даже первой встречной, он испытывал непреодолимую жажду свежей, юной крови. С этой роковой страстью Жак боролся, но она настигла его в пору любовной связи с покорной, чувственной Севериной, которую тоже мучили воспоминания об одном трагическом убийстве. В припадке безумия он зарезал свою любовницу при виде ее обнаженной белоснежной груди; и этот человек-зверь с бешеной скоростью мчался на грохочущем локомотиве среди других поездов, но любимая им машина искромсала его своими колесами, а потом, никем не управляемая, безудержно, словно сорвавшись с цепи, устремилась навстречу неминуемой гибели. Третий брат, Этьен, тоже одинокий, гонимый судьбой, прибыл холодной мартовской ночью в черный край угля и спустился в прожорливую шахту. Встретив здесь печальную Катрин, он полюбил ее, но грубый насильник похитил у Этьена его избранницу. Этьен делил с углекопами их нищенскую долю, жил вместе с ними в той тесноте, которая порождает низменные пороки; но однажды побуждаемая голодом толпа восставших, обездоленных людей вышла из глубины шахт, среди обвалов и пожаров, требуя хлеба, и не отступила перед солдатами, которые открыли по ним пальбу. Эта страшная схватка возвещала о гибели уходящего мира. Кровь, пролитая семьей Маэ, взывала к отмщению: Альзира умерла от голода, Маэ скосила пуля, Захария погиб от взрыва метана, Катрин засыпало землей; в живых осталась только жена Маэ; оплакивая умерших, она снова спустилась в глубь шахты, чтобы заработать свои тридцать су; Этьен — потерпевший поражение вожак восставших, ушел из поселка теплым апрельским утром, обуреваемый думами о грядущей борьбе, прислушиваясь к глухим подземным толчкам пробивающихся ростков нового мира. Возмездием стала Нана, этот цветок, распустившийся на социальных нечистотах Парижа, золотая муха взлетевшая с гноища; ее терпят, но старательно скрывают ото всех, она разносит на своих трепещущих крылышках фермент разрушения и, пробравшись в аристократическое общество, разлагает его, одним прикосновением губя мужчин; она проникает во дворцы, бессознательно несет с собой разорение и смерть: тут и стоическое самосожжение Вандевра, и скитания Фукармона, который заглушает свою тоску, бороздя морские просторы Китая, банкротство Штейнера, вынужденного отныне вести скромную жизнь, самодовольное слабоумие. Ла Фалуаза, трагедия в семье Мюффа и, наконец, бледный труп Жоржа, над которым бодрствует выпущенный накануне из тюрьмы брат Филипп; в зачумленном воздухе эпохи таилась такая зараза, что она не пощадила и самое Нана, которая умерла от черной оспы, заразившись ею у смертного ложа своего маленького сына Луизэ, в то время как под ее окнами бурлил опьяненный, охваченный военным безумием Париж, словно стремясь к собственной погибели. Жан Маккар, рабочий и солдат, вновь стал крестьянином: оплачивая каждое зернышко каплей пота, он вступил в борьбу с суровой землей и, главное, с деревенскими жителями, у которых тяжкое, длящееся годами завоевание земли все сильнее разжигает собственнические инстинкты. Старики Фуаны, уступившие свои поля с такой болью, словно расставались с собственной плотью; Бюто, доведенные до отчаяния, дошедшие до отцеубийства, — все для того, чтобы скорей получить наследство — клочок земли, засеянный люцерной; упрямая Франсуаза, не соглашавшаяся, чтобы хоть пядь земли была отторгнута от их участка, и умершая без единого стона под ударом косы; такова была драма этих простых, повинующихся инстинкту людей, едва вышедших из первобытного состояния, всего этого человеческого перегноя на огромной земле, которая одна остается бессмертной, на матери-земле, из лона которой выходят и куда возвращаются, земле, которую любят так сильно, что ради нее идут на преступление, и которая неустанно, ради какой-то своей неведомой цели, возрождает ту же жизнь, а вместе с ней ту же нищету и ту же человеческую низость. И вот опять Жан: овдовев, он снова идет в рекруты, едва запахло порохом. Жан, один из тех, кто является неиссякаемым источником вечного обновления земли; Жан, самый скромный и самый стойкий солдат из всех участвовавших в невиданном разгроме, подхвачен ужасной роковой бурей, которая, начавшись у рубежей Седана, смела Империю, угрожая гибелью родине. Жан, неизменно разумный, осторожный, никогда не теряющий надежды, полюбил как брата своего товарища Мориса, безвольного отпрыска буржуазной семьи, жертву, предназначенную для заклания. Когда же неумолимая судьба избрала именно его, чтобы отсечь этот гнилой побег, он плакал кровавыми слезами; но после разгрома, когда позади остались беспрерывные поражения, тяжелая междоусобная война, потерянные провинции и Франция оказалась перед уплатой миллиардных контрибуций — Жан снова пускается в путь и возвращается к ожидающей его земле, чтобы приобщиться к великому, суровому труду для возрождения Франции.

Паскаль остановился, Клотильда передала ему все папки одну за другой, он раскрыл каждую, перелистал и снова поставил на место, на верхнюю полку шкафа. Он тяжело дышал, измученный неслыханным пробегом по страницам живой истории человечества; а девушка, безмолвная, неподвижная, растерявшаяся перед этим хлынувшим на нее потоком жизни, вышедшим из берегов, была не в силах вставить какое-нибудь замечание, решиться на то или иное суждение. Гроза не утихала, и ливень неумолчно поливал погруженные во мрак поля. Удар молнии, сопровождаемый страшным треском, расщепил дерево по соседству. Пламя свечи заметалось от ветра, ворвавшегося в распахнутое настежь окно.

— Взгляни, — промолвил наконец Паскаль, указывая на папки, — здесь целый мир, все наше общество, наша цивилизация, здесь вся жизнь с ее дурными и хорошими проявлениями, в ее горне переплавляется все… Да, наша семья представляет поучительный пример для современной науки, стремящейся с математической точностью установить законы физиологических и нервных отклонений, которые проявляются в каком-либо роду, вследствие изначального органического заболевания и, в зависимости от среды, определяют у каждого индивидуума чувства, желания, страсти, все сознательные и инстинктивные проявления человеческой натуры, которые мы называем добродетелями и пороками. Кроме того, наша семья — документ истории, повествующий о Второй империи от государственного переворота до Седана, ибо наши родичи, выйдя из народа, проникли во все слои современного общества: каких только постов они не занимали, подгоняемые своими непомерными аппетитами, этим чисто современным импульсом, этим ударом хлыста, который бросает в водоворот наслаждений низшие классы, сметающие на своем пути все социальные перегородки!.. Об истоках я тебе уже говорил: они находятся в Плассане, и вот, подойдя к концу пути, мы вернулись все в тот же Плассан.

Он умолк, а потом продолжал медленно, в раздумье:

— Какая стремительная лавина событий! Сколько сладостных и страшных происшествий, сколько восторгов и страданий заключено в этой огромной груде фактов!.. Чего здесь только нет! Страницы истории: Империя, возникшая на крови, вначале опьяненная наслаждениями, властная до жестокости, покоряющая мятежные города, затем неуклонно идущая к развалу и, наконец, утонувшая в крови, в море крови, в котором едва не захлебнулась вся нация… Тут и социальные исследования: мелкая и крупная торговля, проституция, преступность, земельный вопрос, деньги, буржуазия, народ, — тот, что ютится в гнилых трущобах предместий и восстает в крупных промышленных городах, — весь бурный натиск побеждающего социализма, несущего в себе зародыши новой эры… Тут и просто очерки человеческой жизни, задушевные страницы, любовные перипетии, тут борьба ума и сердца с несправедливой природой, гибель тех, кто стонет под бременем непосильной задачи, — это стон доброго начала, приносящего себя в жертву и все же торжествующего в своем страдании… Тут и фантазия, полет воображения за пределы реального, необозримые сады, цветущие во все времена года, соборы с тонкими шпилями искусной работы, волшебные сказки о райском блаженстве, идеальная любовь, возносящаяся к небу при первом поцелуе… Все, все, прекрасное и отвратительное, возвышенное и низменное, цветы, грязь, рыдания, смех, — словом, весь поток жизни, куда-то безостановочно уносящий человечество.

Он снова вернулся к родословному древу, оставленному на столе, расправил его и начал водить по нему пальцем, перечисляя здравствующих поныне членов семьи. Эжен Ругон, свергнутый властелин, свидетель и бесстрастный защитник прежнего режима, потерпевшего крах, теперь член палаты депутатов. Аристид Саккар, перекрасившись в республиканца, издает крупную газету и уже на пути к тому, чтобы нажить новые миллионы; а его сын, Максим, под влиянием страшной болезни стал воздержанным и осторожным; он живет в маленьком особняке на проспекте Буа-де-Булонь и проедает свое состояние; другой же его сын, Виктор, исчез; отверженный обществом, он избежал каторги, бродит где-то во мраке преступного мира, и его ждет неизвестное будущее, быть может, эшафот. Сидония Ругон давно утихомирилась, темные делишки набили ей оскомину, она впала в ханжество и удалилась под сень религии, став казначеем Общества св. Даров, которое помогает девушкам-матерям выйти замуж, оделяя их приданым. Владельцу огромного магазина «Дамское счастье», Октаву Муре, чье огромное состояние все растет, жена, Дениза Бодю, родила в конце зимы второго ребенка; он ее боготворит, хотя и начал немного пошаливать на стороне. Аббат Муре, настоятель церкви Сент-Этроп, живет как великий смиренник вместе со своей сестрой Дезире в глухом болотистом местечке, отказываясь принять от епископа всякое повышение в сане, и подобно святому ожидает своего смертного часа, отвергая все лекарства, хотя его и подтачивает начавшаяся чахотка. Элен Муре счастлива в своем уединении, на берегу моря, близ Марселя, в маленькой усадьбе ее нового мужа, г-на Рамо, который ее обожает; от второго брака у нее нет детей. Полина Кеню по-прежнему живет в Бонневиле, на другом конце Франции, у безбрежного океана; она осталась теперь одна с маленьким Полем и решила после смерти дядюшки Шанто не выходить замуж, а целиком посвятить себя сыну своего двоюродного брата Лазара, который, овдовев, уехал наживать состояние в Америку. Вернувшись в Париж после стачки в Монсу, Этьен Лантье позднее принял участие в Парижской коммуне, идеи которой пламенно защищал; приговоренный к смертной казни, затем помилованный и сосланный, он теперь находится в Нумеа, где даже, говорят, женился и обзавелся ребенком, но неизвестно точно, — мальчиком или девочкой. И, наконец, Жан Маккар; уволенный в отставку после кровавой недели, он перебрался на жительство в Валькейра, возле Плассана, где ему посчастливилось жениться на Мелани Виаль, крепкой, здоровой девушке, единственной дочери зажиточного крестьянина, земля которого приносит ему изрядный доход; забеременев в первую же брачную ночь, его жена в мае разрешилась мальчиком и вот уже опять ходит на третьем месяце, являя пример той безудержной плодовитости, которая не оставляет матерям времени вскармливать грудью своих младенцев.

— Что говорить, — продолжал Паскаль вполголоса, — каждый род вырождается. И в нашей семье мы тоже видим несомненное истощение, быстрый упадок: наша родня в ненасытной жажде наслаждений, в бешеном стремлении удовлетворить свои аппетиты, сгорает слишком быстро. Луизэ, погибший в грудном возрасте, слабоумный Жак-Луи, умерший от нервной болезни. Виктор, вернувшийся в первобытное состояние и скитающийся неведомо где, и наш бедняжка Шарль, такой красивый и хрупкий! Все это последние ответвления древа, последние чахлые побеги, которых не смогли напитать живительные соки нижних ветвей. Червь подточил ствол, теперь он добрался до плодов и пожирает их… Но отчаиваться не надо, каждая семья — это вечное становление. Семьи уходят корнями в глубинные напластования отживших родов, к первому человеку на земле; они будут непрестанно расти, разветвляться, без конца давать новые побеги в грядущих веках… Взгляни на наше древо: оно насчитывает всего пять поколений и имеет не больше значения, чем былинка в огромном, густом лесу человечества, где народы кажутся столетними дубами. Но подумай о тех могучих корнях, которые пронизали всю почву, вспомни о том, что под извечно оплодотворяющим дыханием жизни на верхушках деревьев непрестанно обновляются листья, переплетаясь с листвой других крон. Здесь-то и таится надежда! Она в ежедневном обновлении рода благодаря свежей крови, привносимой извне. Каждый брак добавляет новые элементы: дурные ли, хорошие ли, но их влияние так или иначе препятствует закономерному и прогрессирующему вырождению. Ущерб восполняется, изъяны исчезают, через несколько поколений восстанавливается неизбежное равновесие, и в конце концов возникает средний человек, то безымянное человечество, которое упорно свершает свою таинственную работу на пути к неведомой нам цели.

Он на мгновенье умолк и тяжело вздохнул.

— Что-то станется с нашей семьей? Каков будет ее последний отпрыск?

И он продолжал рассказывать, перечисляя уже не тех оставшихся в живых взрослых членов семьи, чье место он определил, а лишь детей, находящихся еще в младенческом возрасте, которыми теперь интересовался. Он уже написал своему коллеге в Нумеа, желая получить точные сведения о жене Этьена и ребенке, которым она должна была разрешиться; не получая долго ответа, он опасался, что с этой стороны в древе окажется пробел. В отношении двух детей Октава Муре, с которым он поддерживал переписку, он был более осведомлен: девочка так и осталась хворой и внушала тревогу родителям, а мальчик, уродившийся в мать, развивался великолепно. Но больше всего надежд доктор возлагал на детей Жана; с его первенцем, здоровым малышом, в семью, видимо, вольются новые свежие соки, которые принесет с собой возрождающее соприкосновение с землей. Иногда он ездил в Валькейра и, побывав в этом плодородном уголке, возвращался счастливым: так нравились ему спокойствие и рассудительность отца, неизменно шагающего за плугом, простой и веселый нрав матери, способной выносить в своем могучем чреве целый мир. Кто знает, откуда возьмет начало здоровая ветвь? Может быть, долгожданный мудрец и преобразователь будет зачат именно здесь? К сожалению, для того чтобы работа Паскаля благополучно завершилась, ему недоставало кое-каких данных, потому что все эти мальчики и девочки были еще так малы, что он не решался отнести их к той или иной категории. Когда он заговорил об этой надежде будущего, об этих белокурых головках, в его голосе зазвучала нежность, проникнутая затаенной горечью, оттого что он остался холостяком.

Он не отводил взгляда от лежавшего перед ним древа. И вдруг воскликнул:

— И все же разве оно недостаточно полно, не закончено, взгляни только! Повторяю, здесь встречаются все случаи наследственности. Для того чтобы обосновать мою теорию, мне достаточно было сгруппировать эти факты… Но примечательней всего, что здесь наглядно видно, как люди, происходящие от общего родоначальника, кажутся совершенно различными, тогда как на самом деле они представляют собой лишь последовательное видоизменение общих предков. Каков ствол, таковы и ветви, а каковы ветви, таковы листья. Как ни противоположны по темпераменту и по образу жизни твой отец Саккар и твой дядя Эжен Ругон — одна и та же сила породила в одном необузданные аппетиты, в другом — всеподавляющее властолюбие. Грязная сводня Сидония родила чистую лилию Анжелику — натуру пылкую, из тех, что, в зависимости от среды, приходят к религиозному экстазу или к любострастию. Трое детей Муре сформировались под влиянием сходного импульса, но смышленый Октав стал миллионером, торгующим дамскими тряпками, набожный Серж — бедным сельским священником, а слабоумная Дезире — счастливым цветущим созданием. Но еще более разительный пример — это дети Жервезы; все они поражены наследственным нервным заболеванием, и вот результат: Нана становится продажной женщиной, Этьен — руководит восставшими; Жак превращается в убийцу, Клод — в гения. А их двоюродная сестра Полина, воплощая торжествующую честность, великодушно приносит себя в жертву… Все это наследственность, сама жизнь, производящая на свет идиотов, сумасшедших, преступников и великих людей. Место одних клеток, недоразвившихся, занимают другие, и вот там, где мог родиться гений или хотя бы простой честный человек, — появляется мошенник или буйно помешанный. А человечество идет вперед, все увлекая на своем пути.