Голоса не дал Господь и словане хотел давать.Это все своим трудом,своим стараньем.Книги не хотели издавать.Я их пробивал и протаранил.Я ведь не жуир, не бонвиван,не кудесник, не бездельник.Упражненьем голос развивал.Тщаньем добывал толику денег.Даром ничего не брал.Впрочем — не давали.Жил, как будто отбывал аврал,но сравненье подберешь едва ли.
«На русскую землю права мои невелики…»
На
русскую землю права мои невелики.Но русское небо никто у меня не отнимет.А тучи кочуют, как будто проходят полки.А каждое облачко приголубит, обнимет.И если неумолима родимая эта земля,все роет окопы, могилы глубокие роет,то русское небо, дождем золотым пыля,простит и порадует, снова простит и прикроет.Я приподнимаюсь и по золотому лучус холодной земли на горячее небо лечу.
«Арьергардные бои…»
Арьергардные бои —все, что нам осталось,и у каждого — свои,собственная старость.Общая у нас черта:убывают кадрыи подводится черта.Крышка арьергарду.Прядь седая у виска:тучи небо кроют.Арьергардные войскамолодежь прикроют.Платим до конца платежв том сраженьи тихом.Арьергарды, молодежь,вспомянешь ли? лихом?Лучше лихо помянито, что мы избыли.Помяни и извини:уж какие были.
САМ ВСТАЕШЬ
Легкое покалыванье совестина исходе трудового дняот какой-нибудь кровавой новости,мало задевающей меня —словно при китайском врачеваньи,вроде бы незначащий уколнебольшого чина или званьяв душу загоняет кол.Словно бы при иглотерапии,так же, как при ней, точь-в-точь —вроде бы тебя не торопили,сам встаешь.Уходишь в холод, в ночь.
НЕОБХОДИМОСТЬ ГОРЯ
Радость радости не приносила.Счастье длилось короткий миг.Только горе — великая сила —длится дольше столетий самих.Только горе обширно, как море,и, как небо над ним, высоко,и в конце концов только горепереносится нами легко.Оглушенный трезвоном счастья,надоедным его бубенцом,я задумываюсь все чаще,что доволен буду концомэтой долгой удачи, ровной,словно полировка доски,и началом тоски огромной,бесконечно большой тоски.
НАДЕЖДЫ
Все уладится, обойдется.Горе, в общем-то, — не беда,и в последний момент найдется,что затеряно навсегда,и в последний момент, последний,окончательный, страшный моментдождик, что ли, посыплет летний,как предвестие перемен,или солнышко выйдет, выглянет,или травка асфальт прорвет,и почти утопленник — вынырнет,и почти мертвец — оживет.Так, с бессмысленностью невежды,я надеюсь, что надеждане захочет меня выдавать.Не решится, а если захочет,то потом непременно расхочет,не пойдет меня выдавать.
КРАТКОСРОЧНЫЙ ОТПУСК
Отпуск дал себе на отчаяние,на скулеж и жалобный вой,на бессмысленное качание(руки заломив) головой.И опять — за стол. За работу,чтобы изредка за трудомвремя слез и холодного потувспоминать со стыдом.Сомневались, но не усумнились.Колебались, но в нужный моментни отчаянию на милостьи ни страху на сей же предметне сдались,а то, что говоренобылосамому себе,это временами дозволено,это не мешает судьбегнуть негнущуюся линию,вышибать во все временановым клином старые клиньяи переть супротив рожна.
ОТЕЧЕСТВО И ОТЧЕСТВО
— По отчеству, — учил Смирнов Василий,—их распознать возможно без усилий!— Фамилии сплошные псевдонимы,а имена — ни охнуть, ни вздохнуть,и только в отчествах одних хранимыих подоплека, подлинность и суть.Действительно: со Слуцкими князьямиделю фамилию, а Годунов —мой тезка, и, ходите ходуном,Бориса Слуцкого не уличить в изъяне.Но отчество — Абрамович. Абрам —отец, Абрам Наумович, бедняга.Но он — отец, и отчество, однако,я, как отечество, не выдам, не отдам.
«Терплю свое терпение…»
Терплю свое терпениекоторый год,как пение сольфеджиодевчонкой за стеной.Девчонка безголосаягорлянку дерет,и за душу терпениемое меня берет.Обзавожусь привычкамии привыкаю к ним,то предаюсь порокам,то делаю добро.Девчонка безголосаявсе занята одним:за гаммой гамму гонит,как поезда метро.Усилие, котороеказалось мне бедой,потом в привычку входити входит в обиход.А я, словно корова —не страшен мне удой.Терплю свое терпениекоторый год.
«Немедленная справедливость!..»
Немедленная справедливость!Закрыть глаза и — воцаритсяи ровным светом озаритсяравнина быта моего,блистает серебром, как Рица,немедленная справедливость,вокруг расстелется счастливость,она и больше ничего.Она, она! Ее законы,нависшие, словно балконы,и обязательное счастье,нависшее, словно обвал.Неукоснительное счастье,его законоположеньяпришли немедленно в движенье,рокочут, как девятый вал.Закрыл глаза и вдруг представил,испуганно их открываю,открою — больше не закрою.Нет, той страны не нужно мне,где исключения из правилне допускаются игрою.Мне тошно будет, не скрываю,в той справедливейшей стране.