Бог был терпелив, а коллективтребователен, беспощадени считался солнцем, пятен,впрочем, на себе не выводив.Бог был перегружен и устал.Что ему все эти пятна.Коллектив взошел на пьедесталтолько что; ему было приятно.Бог был грустен. Коллектив — ретив.Богу было ясно: все неясно.Коллектив считал, что неопасно,взносы и налоги заплатив,ввязываться в божии дела.Самая пора пришла.Бог, конечно, мог предотвратить,то ли в шутку превратить,то ли носом воротить,то ли просто
запретить.Видно, он подумал: поглядим,как вы сами, без меня, и в общемустранился бог,пока мы ропщем,глядя, как мы в бездну полетим.
«Несподручно писать дневники…»
Несподручно писать дневники.Разговоры записывать страшно.Не останется — и ни строки.Впрочем, это неважно.Верно, музыкой передадутвопль одухотворенного праха,как был мир просквожен и продутбурей страха.Выдувало сначала из книг,а потом из заветной тетрадивсе, что было и не было в них,страха ради.Задувало за Обь, за Иртыш,а потом и за Лету за реку.Задавала пиры свои тишьговорливому веку.Задевало бесшумным крылом.Свеивало, словно полову.Несомненно, что сей миролом —музыке, а не слову.
«За три факта, за три анекдота…»
За три факта, за три анекдотавынут пулеметчика из дота,вытащат, рассудят и засудят.Это было, это есть и будет.За три анекдота, за три фактас примененьем разума и такта,с примененьем чувства и законауберут его из батальона.За три анекдота, факта за триникогда ему не видеть завтра.Он теперь не сеет и не пашет,анекдот четвертый не расскажет.Я когда-то думал все уладить,целый мир облагородить,трибуналы навсегда отвадитьза три факта человека гробить.Я теперь мечтаю, как о пиредуха, чтобы меньше убивали.Чтобы не за три, а за четыреанекдота со свету сживали.
«Покуда еще презирает Курбского…»
Покуда еще презирает Курбского,Ивана же Грозного славит семьяисториков с беспардонностью курского,не знающего, что поет, соловья.На уровне либретто оперного,а также для народа опиумаистория, все ее тома:она унижает себя сама.История начинается с давностью,с падением страха перед клюкойИвана Грозного и полной сданностьюего наследия в амбар глухой,в темный подвал, где заперт Малюта,а также опричная метла —и, как уцененная валюта,сактированы и сожжены дотла.
ВОСТОЧНЫЕ МУДРЕЦЫ И ВОСТОЧНЫЕ УМНИКИ
Преуспевали восточные мудрецы.Везде поспевали восточные мудрецы.Покуда восточного умника били нещадно,сие воспевали восточные мудрецы.А умник восточный лечил изувеченный зад,избитый толково, и тщательно, и жестоко,и думал тихонько про то мировое «Назад»,которое совпадало с понятьем Востока.Восточная мудрость легко обошлась без ума,легко обошла его жесткие правила,и вечное лето, суровое, как зима,Востоком жестоко и солнечно правило.И вечная Лета, нирвана, как там говорят,арык тепловатый, с проточной водой грязноватой,омыла Восток, все грязные ноги подряд,и рваным халатом, подбитым просаленной ватой,укрылся Восток.
«Богатому кажется: бедному проще…»
Богатому кажется: бедному проще.Живому кажется: мертвому легче.А бедный и мертвый голы и босы,и тонны земли давят на плечи.Они завидуют богатым,которые завидуют бедным.Эта самая завистьвызывает такую ненависть,что даже камень на братской могилеприподнимается, словно дышит.
«В революцию, типа русской…»
В революцию, типа русской,лейтенантам, типа Шмидта,совершенно незачем лезть:не выдерживают нагрузки,словно известняк — динамита,их порядочность, совесть, честь.Не выдерживают разрыва,то ли честь, то ли лейтенанты,чаще лейтенанты, чем честь.Все у них то косо, то криво,и поэтому им не надо,совершенно не надо лезть.Революциям русского типа,то есть типа гражданской войнывовсе не такие типы,не такие типы нужны,совершенно другие типыреволюции русской нужны.
«То ли мята…»
То ли мята,то ли рута,но примятаочень круто.Словно тракторныетракиперетаптывалитравки,а каткамипаровымиих толкалии давили.Скоро ли она воспрянет,глину сохлую проклюнет,и зеленым глазом глянет,и на все, что было, — плюнет?
ПРАВОТА
— Сшибу и буду прав! —мне заявил шофер,своих законных правценитель с давних пор.Обязанности неценил настолько он.— Сшибу! — сказал он мне. —И за меня закон!— Сшибу, — сказал, — собью,не буду отвечать! —И правоту своюстал кожей излучать,глазами испускать,цедить через уста.— Тащить и не пущать! —орала правота,серчала: осади!кричала: я ваш бог!А на ее грудизначок был: голубок.
«Жестокие пословицы Руси…»
Жестокие пословицы Руси, —чем объяснить их гнев и скрежетанье?Их выдумали, верно, карасина сковородке, караси в сметане.Их выдумали, верно, палачиусталые после работы алой.Пословицы послушай и молчи —ты тоже от всего того усталый.
«— Люди! Любите друг друга!..»
— Люди! Любите друг друга! —сказано было давно.Люди не любят друг друга.Им — все равно.Или любят толькособственную семью,или свою деревню,или работу свою.Не получился, не вышелэксперимент «любовь»,вскоре, наверно, поставятновый, другой, любой.