Собрание сочинений. Т. 2.Тугой узел. За бегущим днем
Шрифт:
И опять Анна оправдывала: скрутила работа, все забыл, беда, да и только… Вот пройдет время, все уляжется — станет по-прежнему.
Так она обманывала себя, до одного апрельского воскресного дня.
Обычно Павел не пользовался воскресеньями, — то уезжал в колхозы, то, как в будни, отсиживался в райкоме. Но в это апрельское воскресенье он остался дома.
Весна уж взяла свое. Развезло дороги, дощатый тротуар под окном плавал среди зеленой лужи, приветливо грело солнышко. И встал вроде Павел в хорошем настроении: умывался — радостно фыркал, вышел чистить на крыльцо сапоги — насвистывал. Умылся, одел начищенные сапоги, попил чаю, прочитал газету, сел у окна и долго
— Пойду подышу свежим воздухом.
Он ушел, и Анна на минуту почувствовала облегчение — не торчит над душой, но тут же спохватилась: что же это, чужие?.. До сих пор надеялась — со временем все обернется по-старому. Но идет день за днем, а они дальше и дальше друг от друга. Время, единственная надежда, единственный спаситель, предавало — не сближало, а отдаляло их.
Должно быть, на самом деле Павлу было нечего делать, иначе он не вернулся бы так рано домой. И уж лучше бы не возвращался… Он, как прежде, лег на диван, как прежде, подставил поближе стул с пепельницей, взял в руки книгу… Все было, как прежде, — он лежал и читал, Анна за своим столом проверяла тетради, а уюта и покоя не было. Павел молча шелестел страницами, на столике перед Анной с суетливой поспешностью будильник вязал бесконечную ниточку, секунда к секунде. Анна вслушивалась в мягкое потикивание, и ей казалось, что будильник, эта немудреная машина, отсчитывая скрытым колесиком время, зубчик за зубчиком, миллиметр за миллиметром, с неумолимой настойчивостью отодвигает от нее Павла. С каждой секундой труднее заговорить по-простому. А надо что-то сделать, как-то объяснить, пока не поздно… Но как?..
Встать сейчас, подойти, присесть рядом и сказать ему, что думает, чем болеет… Сказать? А он не поймет, пожмет плечами — ведь внешне-то ничего не изменилось. Упрекнуть его, что черств, что забывает о ее существовании… Он ответит, что его съедает работа, что несет нелегкий груз, что некогда ему вглядываться в замысловатые переливы женской души.
После этого долгого и тяжелого воскресного дня Павел стал бывать дома только в обед и ночью. А Анна заметила за собой, что она чаще обычного вглядывается в зеркало, страдает от того, что у глаз легли морщинки. Даже до замужества, когда франтоватый майор Мансуров ухаживал за ней, не было у Анны такого ревнивого и страстного желания нравиться ему. Она стала одеваться тщательней, купила новое платье, две новые кофточки, хотя сама прекрасно понимала, что это глупо, бессмысленно, уловки наивной девчонки. Однажды утром, когда надела новое сиреневое платье, заметила еле приметное брезгливое выражение на лице Павла…
Чем помочь, как спасти?! Бессильна!
Нет ничего страшнее на свете, чем молчаливое презрение. Ни грубая ругань, ни прямое издевательство так не оскорбляют человека. Против них хоть можно возмутиться, поднять бунт. А при молчаливом презрении отнято все. Держи при себе обиды, если не хочешь выглядеть вздорной бабой.
Анна терпела.
Совсем недавно, всего несколько дней тому назад, Павел вернулся домой особенно поздно. Открывая ему дверь, Анна сразу заметила, что он вошел не так решительно, как входил обычно, кепку повесил не рывком, а, пряча лицо, долго нащупывал на стене гвоздь, затем бочком, словно боясь неосторожно задеть Анну, прошел в комнату, произнес:
— Ложись, ложись, чего стоишь?.. — И в голосе его Анна уловила какую-то смесь вины, беспокойства и заискиванья.
И догадка ожгла ее. Впрочем, она давно ждала этого — раз так идет, то рано ли, поздно ли должно случиться.
— Чего стоишь? Да ложись же… — это Павел уже произнес с досадой.
— Павел… — негромко произнесла Анна, — ты был у другой женщины?
Свет не зажигали — после часа ночи Коршуновская электростанция кончала работу, — и Анна в темноте увидела, как вздрогнул Павел.
— Ты что?.. У тебя помешательство?
— Пусть так. Я ошиблась… Извини… Тогда мне хочется поговорить о другом…
— О чем еще?.. Поздно же. Не время.
— Нет, время! Скажи, что случилось? Почему я для тебя стала чужой? Почему я должна ежечасно, ежеминутно чувствовать на себе молчаливое пренебрежение? Какая причина?
— Ты рехнулась, честное слово. Не понимаю, чего хочешь?
— Не лги! Ты прекрасно понимаешь! Прекрасно!
— Да не кричи же…
— Я долго молчала. Не могу больше! Хватит!.. Я имею свое человеческое достоинство. Об этом ты забыл…
— Я не намерен слушать глупости, тем более в такой час, — возвысил голос Павел.
— Нет, ты выслушаешь! Ты ответишь! Хватит играть в молчанку!.. — Анна первая перешла на крик.
Оба кричали, бросали друг другу упреки, Анна плакала ломала руки. Это был первый в их совместной жизни скандал, один из тех бессмысленных скандалов, после которых чувствуешь отвращение к себе.
Павел лег на диван. Утром, хмурый, невыспавшийся, выпил поспешно стакан чаю, страдая не от угрызений совести, а лишь оттого, что стакан чаю приготовлен руками Анны — маленькая, но зависимость, одолжение с ее стороны.
Вечерами особенно тяжело. За окном гремят по шоссе запоздалые машины, громко разговаривая, смеясь, проходит молодежь; к соседям, завучу школы Никите Петровичу, пришли гости — чопорная чета учителей Крупяновских, слышно, как на крыльце вытирают ноги, чинно разговаривают.
— Как здоровье Агнии Федоровны?
— Ничего, спасибо… Как Танечка?
— Коклюшем за это время приболела.
Анна же одна в двух комнатах, тихо вокруг, только в спальне слышно, как шуршит за стеклом рябина. Не жди, никто не придет. Даже Игнат не заглядывает последнее время. Это к лучшему… Появится охота пожаловаться, раскрыть беду, а к чему? В таком деле никто не помощник. Незачем и выносить сор из избы. Бывало, забегала Катя. Той теперь не до нее — замуж выходит… Одна… А Павел в райкоме. В райкоме ли? Может, у другой, чужой, ненавистной… Глупости! Стала без меры мнительна. Он сегодня был озабочен, даже утром обронил несколько слов о какой-то подохшей корове. Но разве такие несчастья в диковинку в районе? Одна корова — то-то важность! Почему он сообщил, ведь обычно молчит?! Неспроста!.. Помнится, глаза прятал… Где он? Что делает? С ума сойти можно…
Анна решительно встает, надевает шерстяную кофту, накидывает на голову платок.
Нет, нет, она не собирается высматривать, где Павел. Бегать, подглядывать — до такой низости еще не опустилась и не опустится! Пусть как хочет живет, пусть что хочет делает. Надо просто подышать воздухом, вечер, кажется, теплый…
Но гулять Анна идет не к реке, не в рощицу, а по центральной улице. Проходя мимо райкома партии, она, даже от самой себя скрытно, бросает взгляд на окна второго этажа. Два угловых окна, которые ее больше всего интересуют, светят спокойно, по-деловому, кажется даже озабоченно. Там заседание. Какие только глупости не придут в голову от одиночества.