Собрание сочинений. Т. 3. Буря
Шрифт:
— Не унывай, Айюк, у меня все хорошо. Легкие в порядке, а за нервы и подавно нечего бояться. Привет Андрею и от меня и от всех наших. Пусть он не перенапрягается, чтобы не надорваться. Кому тогда о семье заботиться? Сейчас он остался почти единственным кормильцем.
Айя поняла, что надо немедленно предупредить Силениека о возможности провала. Последнее время в воздухе чувствовалось что-то тревожное, а Андрея нужно было во что бы то ни стало уберечь от ареста — он был единственным руководителем организации, оставшимся на свободе.
— Кончать! — раздался грубый окрик тюремщика.
Оглядываясь назад, отходит Петер от решетки. В дверях он еще раз машет сестре рукой и бросает на нее ласковый взгляд. Она смотрит ему вслед, пока его еще можно видеть сквозь сетку. Смотрит с улыбкой, полной надежды, хотя сердце у нее сжимается от боли.
На обратном пути возле Матвеевского кладбища за ней увязался какой-то подозрительный тип в потертом сером костюме, жокейском картузе и в рубашке с открытым воротом.
— Со свидания, товарищ? — прочувственно, насколько позволял ему осипший голос, спросил он девушку. — Могу оказать содействие, если надо что переслать… Есть знакомый надзиратель.
Айя, не глядя на него, ускорила шаг, но он не отставал. Со стороны это походило на состязание. Наконец, незнакомец схватил Айю за руку.
— Зачем так бежать? Напрасно вы мне не доверяете, я же свой.
— Отстаньте, не то я позову на помощь, — отталкивая его, резко ответила Айя.
— Господи, да разве я пристаю? — сладко заулыбался тип. — Вы вполне можете положиться на меня, раскаиваться не придется, вот увидите. Я бы мог устроить вашего брата в канцелярию или в библиотеку, там ему легче будет. Вот только сговоримся, где нам встретиться.
— Не на таковскую напал! — грубо крикнула Айя.
— А, бывалая!.. — разочарованно свистнул он и повернул обратно.
У железнодорожного переезда Айя села в автобус.
«Вот подлец! — сердито думала она. — И ведь таким удается иной раз провести какую-нибудь доверчивую душу. Если даже из десяти один клюнет, и то их труды оправдываются. А все же он дурак, — уж если ему известно, кто мой брат, должен бы догадаться, что с такими приемами к Айе Спаре не подъедешь!..»
В центре Айя пересела в другой автобус и направилась к Силениеку. Надо было немедленно поговорить с ним.
Жаловаться на судьбу Гуго Зандарту еще не приходилось. Из мелкого провинциального трактирщика он к сорока пяти годам превратился во владельца одного из самых популярных кафе столицы и беговых конюшен.
Среди завсегдатаев кафе были художники, писатели, актеры композиторы, были и тренеры с ипподрома, и биржевые маклеры, и учащаяся молодежь. Всех привлекали сюда умеренные цены, отличный повар, хорошенькие официантки и гостеприимный, разговорчивый хозяин. У Зандарта каждый чувствовал себя как дома.
Вряд ли он достиг бы таких успехов, если бы не его жена Паулина. Ее приданое послужило фундаментом для всех последующих приобретений. Она была не только экономной хозяйкой, но и душой и мозгом всех фамильных начинаний. На ее широкие, прочные плечи ложились все заботы по кафе. С самого утра она уже была на месте — то отдавала распоряжения главному повару, то делала наставления прислуге, то обходила залы, чтобы поздороваться с посетителями; ее рабочий день завершался приемом выручки от кассирши. Супруг ее главным образом занимался разговорами с самыми почетными клиентами, а остальное время проводил на черной бирже или в конюшне на ипподроме.
Несмотря на свою расчетливость, Паулина никогда не отличалась мелочностью, и если Зандарту случалось потратить неизвестно на что сотню — две латов, она не надоедала ему с расспросами. Как-никак, благодаря его общительному, добродушному нраву круг клиентуры все расширялся, а что касается семейной жизни, там все выглядело в высшей степени прилично и благопристойно. Два розовых херувимчика — две девчурки — составляли предмет неусыпных забот обоих родителей. На разных торжествах, на балу прессы, на всех премьерах Гуго Зандарт всегда появлялся под руку со своей супругой. Конечно, проницательное око Паулины не могло не замечать маленьких увлечений Гуго, но она давно пришла к выводу, что благоразумнее всего смотреть на них сквозь пальцы. Перебесится, набегается — и опять домой вернется.
Да и сам Зандарт чуть не со слезами умиления говорил всегда о святости домашнего очага. Самым большим удовольствием для Зандарта было показывать своим дочуркам маленьких жеребят. Девочки кормили их сахаром, а потом шли глядеть гордость конюшен — пятилетнего жеребца Альбатроса, удивительно добродушное и милое животное. Завидев девочек, он тихо, ласково ржал, тыкая им в плечи бархатной теплой мордой, а когда ему протягивали сахар, он так деликатно брал его, что даже не касался ладони. Но больше всего девочки радовались, когда им показывали двухгодовалых жеребят, названных их же именами — Расмой и Илгой. Зандарт возлагал на них большие надежды и с нетерпением ждал, когда они подрастут и начнут участвовать в рысистых бегах. Они уже числились в списках участников дерби 194! года как претенденты на главный приз.
Владельцем конюшен Зандарт сделался не так давно — всего года три, хотя в душе всю жизнь был заядлым лошадником, и в этой сфере деятельности он проявил такую энергию, что его конюшни скоро заняли одно из первых мест.
Всего у него было около двадцати лошадей, — больше он не держал. По крайней мере половина их участвовала в рысистых бегах. Красою конюшен был знаменитый ганноверский жеребец Регент, в лучшие свои годы стартовавший на первоклассных ипподромах Америки и Европы. Поставленный им за границей рекорд равнялся 1 минуте 16 секундам. Правда, в Риге он ни разу не показал лучшего времени, чем 1 минута 24 секунды, но и этого было достаточно, чтобы числиться одним из главных фаворитов рижского ипподрома.
Один из сыновей Регента — Орлеан — уже стартовал в 1939 году в первой группе, вместе со своим отцом, и обещал со временем побить его рекорд. Пока он показал только 1 минуту 28 секунд, но сам Зандарт и его тренер Эриксон отлично видели, какие возможности таятся в жеребце. Когда-нибудь в будущем, думал Зандарт, когда никто не будет ждать от него чудес и публика перестанет играть на него, — он себя покажет. И тогда Гуго Зандарт положит в карман крупный выигрыш.
Каждое утро он по нескольку часов проводил в конюшнях: следил за конюхами, наблюдал за тренировкой, обсуждал с Эриксоном свои планы. Можно было бы сказать, что главная часть его души принадлежала конюшням, если бы ее не оспаривал прекрасный пол. Но и здесь Зандарт проявил себя истым спортсменом: он постоянно рвался к новым рекордам.