Собрание сочинений. т.2.

Этот роман имеет историю, которую, пожалуй, следует рассказать.

Дело происходило в 1867 году, в пору моих первых литературных начинаний. В то тяжелое для меня время я не всегда имел кусок хлеба. И вот в один из таких дней беспросветной нужды ко мне с деловым предложением явился издатель марсельского листка «Вестник Прованса»: желая привлечь читателей к своей газетке, он задумал выпустить в свет роман под заглавием «Марсельские тайны»,

положив в его основу действительные события. Для этого он брался собственноручно перерыть все бумаги в судебных архивах Марселя и Экса и переписать протоколы самых крупных процессов, которые волновали оба города за последнее полстолетие. Затея этого издателя была не столь уж глупа, особенно для газетчика, но ему очень не повезло, что он напал на меня, а не на какого-нибудь прожженного фельетониста с широким полетом романтической фантазии.

Я принял его предложение, хотя чувствовал, что оно не отвечает ни моим склонностям, ни характеру моего дарования. Но в тот период своей газетной деятельности я скрепя сердце еще и не тем занимался. Мне обещали по два су за строчку, и согласно моим подсчетам «Марсельские тайны» должны были давать мне на протяжении девяти месяцев без малого по двести франков. Словом, мне неожиданно улыбнулось счастье. Получив материалы — целую груду объемистых папок, — я тут же принялся за дело. Для главной интриги моего романа я взял самый нашумевший процесс, а вокруг него постарался расположить все остальные, связав их единой повествовательной нитью. Конечно, здесь это сделано довольно грубо; и все же ныне, перечитывая гранки, я вдруг понял, что по воле случая все эти подлинные факты, собранные воедино, помогли мне в пору моих первых творческих исканий написать произведение, вполне профессиональное, хотя и ремесленническое. Позже в моей литературной деятельности я неизменно прибегал к такому приему.

Итак, девять месяцев кряду я дважды в неделю печатал в газете свой роман-фельетон и одновременно писал «Терезу Ракен», которая должна была принести мне пятьсот франков в «Артисте»; если в иное утро я целых четыре часа бился над двумя страничками этого романа, то после полудня мне за какой-нибудь час удавалось накатать семь, а то и восемь страниц «Марсельских тайн». Поденщик честно зарабатывал себе на ужин.

К чему же возрождать из небытия подобную вещь, да еще по прошествии восемнадцати лет? Не лучше ли оставить ее в забвении, на которое она неминуемо обречена? «Марсельские тайны» переиздаются мною по следующим причинам.

Я намерен опровергнуть одну из небылиц, какие распространяются на мой счет. Людская молва утверждает, будто мне приходится краснеть за свои ранние произведения. В связи с этим марсельские книготорговцы рассказали мне, что некоторые мои собратья по перу (не нахожу нужным приводить их имена) перерыли сверху донизу все лавки в поисках хотя бы одного экземпляра первого издания этого романа, ставшего библиографической редкостью. Братья писатели, видимо, надеялись откопать в нем какой-нибудь скрытый промах, стилистическую погрешность, следы которых мне якобы хотелось раз и навсегда уничтожить; до меня дошли слухи, что они платили по тридцать франков за книжку; если это верно, то мне искренне жаль, что их так бессовестно ограбили: ведь они выбросили деньги на ветер. Мнение, будто у меня в этом романе не все гладко, распространилось так широко, что ко мне по сей день, правда изредка, приходят письма от того или иного марсельского букиниста с предложением купить у него по баснословно высокой цене случайно отыскавшийся экземпляр. Подобные предложения я, разумеется, оставляю без ответа.

Стало быть, самый простой способ опровергнуть все эти измышления — переиздать «Марсельские тайны». Я всегда писал то, что думал, всегда говорил то, что считал своим долгом говорить, и мне нет нужды отказываться ни от своих произведений, ни от своих взглядов. Люди полагают, что доставят мне большую неприятность, если из груды той чепухи, которую мне приходилось писать изо дня в день в течение десяти лет, извлекут на свет несколько неудачных страниц. Все это газетное кропание немногого стоит, я знаю; но мне нужно было чем-то жить, ведь я пришел в литературу отнюдь не богачом. Нет ничего зазорного в том, что в трудную минуту я брался за любую работу; не скрою, это даже подымает меня в собственных глазах. Для меня «Марсельские тайны» — та поденщина, на какую я был тогда обречен. Чего мне стыдиться? Книга эта кормила меня в самую мрачную полосу моей жизни. Несмотря на всю ее безнадежную посредственность, я сохранил к ней благодарное чувство.

Есть еще одна причина, побуждающая меня переиздать «Марсельские тайны», и я, пожалуй, готов о ней сказать. По моему мнению, писатель должен знакомить читателей со всем своим творчеством, а не только с теми произведениями, которые сам он сочтет нужным отобрать; ибо сплошь и рядом слабые вещи помогают наиболее полно оценить талант их автора. В процессе естественного отбора мертворожденные книги отпадают. И я был бы счастлив, если бы, несмотря на все свое несовершенство, роман «Марсельские тайны», которому суждено первым из всех моих творений кануть в вечность, заставил бы читателей задуматься над тем, чего мне стоило подняться от всей этой писанины до подлинной литературы в «Ругон-Маккарах».

Эмиль Золя

Медан, июль 1883 года

В последних числах мая 184… года по дороге предместья Сен-Жозеф, неподалеку от Эгалад, торопливо шел человек лет тридцати. Лошадь свою он оставил у фермера в соседней деревне, а сам направился в сторону большого, основательно и прочно сколоченного дома, своего рода сельского замка, каких немало встречается на холмах Прованса.

Минуя замок, человек свернул в сосновый лесок, что тянулся позади этого жилища. Углубившись в чащу, он спрятался за дерево и, раздвинув ветви, стал с лихорадочным беспокойством оглядываться по сторонам, словно ждал кого-то. Он поминутно вскакивал, ходил, опять садился и весь дрожал от нетерпения.

То был мужчина высокого роста, очень своеобразной внешности. Его удлиненное, резко очерченное лицо с широкими черными бакенбардами поражало силой и какой-то буйной, дерзкой красотой. Внезапно взгляд его смягчился, нежная улыбка тронула полные губы. Из ворот замка вышла молоденькая девушка и, низко нагнувшись, словно прячась от кого-то, помчалась к лесу.

Пунцовая, запыхавшаяся, вбежала она под сень деревьев. Ей было от силы шестнадцать лет. Из-под полей соломенной шляпки с голубыми бантами ее юное личико улыбалось радостно и растерянно. Белокурые волосы рассыпались по плечам. Маленькие ручки, прижатые к груди, казалось, старались сдержать бурное биение сердца.

— Я заждался вас, Бланш! — произнес с укоризной молодой человек. — Мне уже не верилось, что вы придете!

Он усадил ее рядом с собой на мох.

— Не сердитесь на меня, Филипп, — ответила девушка. — Дядюшка уехал в Экс покупать имение, но я никак не могла отделаться от гувернантки.

Девушка позволила своему милому обнять себя, и они повели разговор, в котором было мало смысла, но много прелести. Бланш, еще совсем дитя, играла в любовь, как в куклы. Филипп в молчаливом порыве обнимал молодую девушку и смотрел на нее со всем пылом честолюбия и страсти.

Долго сидели они, позабыв обо всем на свете, как вдруг заметили проходивших мимо крестьян, которые посмеивались, глядя на них. Бланш в испуге отстранилась от своего возлюбленного.

— Я погибла! — воскликнула она, побледнев. — Они донесут дядюшке. Ах, Филипп, сжальтесь, спасите меня!