Собрание сочинений. т.2.
Шрифт:
Вот в этот период она и свела знакомство с некоей «дамой» по фамилии Мерсье, которая ссудила ее какой-то суммой под проценты. Арманда в свое время обвела вокруг пальца столько глупых юнцов, что не слишком сетовала, когда в свою очередь оказалась одураченной. К тому же она надеялась содрать с первого же богатого человека, чьей любовницей станет, и эту сумму и проценты. Богатые поклонники не подворачивались, и она тревожилась все больше и больше.
Побуждаемая необходимостью, — она видела, как день за днем вместе с роскошью убывает и ее кормилица — красота, — Арманда дошла до преступления. Чтобы удовлетворить требования своих кредиторов, ей пришлось уже продать зеркала, мебель, фарфор; дом ее пустел, и при виде того, как мало-помалу обнажаются стены, она с ужасом думала о том часе, когда, изможденная и постаревшая,
И Арманда поняла, что ее ждет гибель, если она по что бы то ни стало сейчас же не достанет денег.
Лоретка прибегла к крайней мере. Она заполнила на свое имя несколько векселей, подделав на них подпись трех-четырех бывших своих любовников. Не решаясь предъявить эти векселя какому-нибудь банкиру, она обратилась к тетушке Мерсье, которая согласилась учесть некоторые из них. Надо думать, что ростовщица не только знала о происхождении этих бумаг, но даже строила на этом свои расчеты. Она предпочитала фальшивые векселя настоящим, как более надежную гарантию: должнице, совершившей подлог, не ускользнуть из ее лап, ведь в любую минуту преступницу можно будет отдать под суд; к тому же ростовщица не сомневалась, что мнимоподписавшиеся лица заплатят до копейки, только бы избежать скандала. Тетушка Мерсье уже составила себе целое состояние, оказывая такого рода услуги, поэтому свою коварную, ханжескую роль играла блестяще: беспрекословно выполняя все поручения лоретки, она требовала огромных процентов и все больше и больше запутывала деда. Года два Арманда кое-как перебивалась. Она заложила у Мерсье свои векселя на предъявителя и каждый раз, когда наступал срок платежа, любою ценой доставала деньги: выклянчив сто франков у первого попавшегося мужчины, она пополняла недостающую сумму продажей какой-нибудь вещи, новым займом, подделкой новых векселей. Мерсье по-прежнему выказывала себя преданной и услужливой; она хотела крепко впиться когтями в свою жертву, прежде чем оскалиться и укусить.
Но вот наступил день, когда Арманда уже никак не могла оплатить фальшивый вексель. Тщетно бросалась она в омут разврата, ходила в Шато-де-Флер, как последняя девка; ей больше не удавалось заработать столько, сколько нужно было, чтобы содержать дом.
Как раз в это время и познакомилась она с Севером, ради которого оставила разоренного ею графа, предполагая, что бывший грузчик богат и щедр. В другие времена, когда Арманда — царица Марселя — кичилась своими кружевами и бархатом, она, сравнив Совера со своими богатыми и элегантными любовниками, посмотрела бы на него сверху вниз. Но теперь, не пренебрегая никакой добычей, она набрасывалась на всякий сброд и с радостью набила бы себе карманы деньгами, побывавшими в грязных руках. Совер — выходец из рабочих — принял необходимость, толкавшую молодую женщину в его объятия, за любовь. Прошло несколько месяцев, и лоретка с ужасом увидела, что новому любовнику ее свойственна предусмотрительная бережливость выскочки и что этот эгоист тратит деньги только на себя. Два-три фальшивых векселя не были оплачены, тетушка Мерсье начала сердиться.
Вот так обстояли дела, когда в один прекрасный вечер Мариус по наивности отправился к Арманде. Он думал встретить в ее салоне часть того многолюдного и богатого общества, которому Филипп когда-то представил его. Смутно надеялся он завязать знакомство с каким-нибудь молодым купцом, который пришел бы ему на помощь; он до некоторой степени рассчитывал и на Совера, чью обязательность Фина умышленно преувеличила.
Молодой человек очень удивился, найдя гостиную пустой. Единственная лампа освещала эту большую комнату, показавшуюся ему до странности оголенной. На широком диване в жеманной позе полулежал Совер; по-видимому, он только что сытно пообедал: несколько пуговиц на его жилете были расстегнуты, между пальцев торчала зубочистка. Арманда сидела рядом, в кресле, и, мечтательно опершись лбом на ладонь левой руки, читала «Грациеллу». Левретка по кличке «Джали» растянулась у ног своей хозяйки, положив голову на ее комнатные туфли вишневого
Когда Арманда — эта обольстительница — хотела удержать любовника, она пускала в ход все средства, даже читала в его присутствии произведения великих поэтов. У нее была небольшая библиотечка, составленная из книг Шатобриана, Виктора Гюго, Ламартина, Мюссе.
Вечером, при бледном свете лампы, в час, когда она была еще хороша, Арманда томно скандировала стихи, а порою и прозу. Это создавало вокруг нее ореол. Любовники думали, что имеют дело с невежественной девкой, а перед ними была образованная, даже ученая дама, которая читала такие книги, какие сами они не имели ни времени, ни мужества просмотреть. Совер в особенности почувствовал себя уничтоженным и покоренным в тот день, когда любовница, взяв в руки томик стихов, преспокойно стала листать его. Ему, с трудом пробегавшему иногда газету, женщина, раскрывающая такую книгу, показалась существом недосягаемым. Всякий раз, когда Арманда читала при нем, он принимал глубокомысленный и натянуто восхищенный вид. Ему казалось, что он и сам становится эрудитом.
Мариус слегка усмехнулся, подметив притворный восторг, с каким Арманда склонилась над книгой, и неподдельное удовольствие, с каким, сложив руки на животе, Совер развалился на диване.
Лоретка приняла нового гостя со свойственной ей приветливой и наигранной обходительностью. У нее были более или менее близкие отношения с Филиппом, и она обращалась с Мариусом, как со старым знакомым: усадила его и упрекнула, что он редко бывает у нее.
— Я прекрасно знаю, — прибавила она, — как много горя вы пережили за последнее время. Бедный Филипп! Иногда я представляю его себе в сырой камере и думаю, что ему, должно быть, очень тяжело, ведь он так любил роскошь и удовольствия!.. Но это ему наука: не будет впредь столь безрассудно расточать свои ласки.
Совер слегка приподнялся. Он обладал хорошим качеством — он не только не был ревнив, но даже гордился возлюбленными своей любовницы. Прежние увлечения Арманды удваивали в его глазах ценность его собственной удачи. К тому же Мариус показался ему таким тщедушным, что рядом с ним он, к великой своей радости, почувствовал себя атлетом.
Молодая женщина представила мужчин друг другу.
— О, мы знакомы, — сказал бывший грузчик, заливаясь самодовольным смехом. — Я и господина Филиппа Кайоля знаю. Вот молодец!
По правде говоря, Совер был в восторге оттого, что его застали наедине с Армандой. Он стал обращаться к ней на «ты» и всячески давал понять, что им очень хорошо вместе. Продолжая разговор о Филиппе, он спросил свою любовницу:
— А что, он часто приходил к тебе?.. Ну, ну, не оправдывайся. Не сомневаюсь, что вы любили друг друга… Я встречал его иногда в Шато-де-Флер… Мы были там вчера. Каково, дорогая моя, а? Сколько народу! Какие туалеты! — Он повернулся к Мариусу и прибавил: — Вечером мы отужинали в ресторане… Дорогое удовольствие, не всякому по карману.
Арманда явно страдала. Женщина эта еще не утратила душевной тонкости. Слегка пожимая плечами, она бросала на Мариуса взгляды, в которых сквозила насмешка по адресу Совера. А тот снова разлегся, невозмутимый и самодовольный.
И тут Мариус угадал все тяготы и муки лоретки. Что-то похожее на сострадание зашевелилось в нем, когда он увидел пустую гостиную и понял, что женщина эта, которую он знал беспечной и счастливой, катится по наклонной плоскости. Он пожалел, что пришел.
Было около десяти часов, когда хозяйка дома оставила Мариуса наедине с Совером, и тот принялся толковать о своем богатстве и рассказывать, как весело ему живется. Служанка вызвала Арманду в прихожую, шепнув, что ее ждет тетушка Мерсье и что она, видать, очень злится.
Ill
Тетушка Мерсье показывает когти
Госпожа Мерсье была маленькой, плаксивой старушонкой, постоянно сетовавшей на тяжелые времена. Всегда в одном и том же полинялом ситцевом платье, с неизменной соломенной корзинкой в руках, — она уже много лет служила ей кассой, — эта пятидесятилетняя толстуха своими семенящими шажками и вороватыми ухватками походила на старую, жирную кошку. Чтобы возбудить жалость к себе, она с деланным смирением прикидывалась убогой и несчастной. Ее свежее лицо, на котором за складками жира не видно было морщин, не вязалось со слезами, поминутно орошавшими ее щеки.