Собрание сочинений. Т.23. Из сборника «Новые сказки Нинон». Рассказы и очерки разных лет. Наследники Рабурдена
Шрифт:
— Как у вас называется тот лес, вон там, напротив?
— Совальский.
— А далеко ли он тянется?
Мельник пристально посмотрел на него.
— Не знаю, — ответил он.
И ушел. Через час контрибуция, потребованная офицером — продовольствие и деньги, — была уже во дворе мельницы. Приближался вечер. Франсуаза с тревогой следила за действиями солдат. Она не отходила от дверей комнаты, где заперли Доминика. Около семи часов ей пришлось пережить страшную тревогу: к пленному вошел офицер, и в течение четверти часа до нее доносились их голоса, становившиеся все громче. Затем офицер на секунду выглянул из дверей и отдал по-немецки какое-то приказание. Она не поняла его, но, когда двенадцать солдат с ружьями выстроились
— Хорошо, подумайте… Даю вам срок до завтрашнего утра.
Движением руки он отпустил стоявших во дворе солдат. Франсуаза застыла на месте, оцепенев от страха. Дядюшка Мерлье, продолжая курить трубку и поглядывая на солдат с видом человека, испытывающего простое любопытство, ласково взял дочь за руку и отвел в комнату.
— Успокойся, — сказал он, — постарайся уснуть. Утро вечера мудренее.
Уходя, он из предосторожности запер Франсуазу. Он считал, что женщины ни на что не годны и только все портят, когда берутся за серьезные дела. Однако Франсуаза не ложилась спать. Она долго сидела на кровати, прислушиваясь к звукам, раздававшимся в доме. Расположившиеся во дворе немецкие солдаты пели и смеялись; как видно, они продолжали есть и пить, потому что до одиннадцати часов шум не прекращался ни на минуту. Время от времени и внутри мельницы раздавались тяжелые шаги, — должно быть, это сменялись часовые. Но с особенным вниманием прислушивалась девушка к звукам, которые ей удавалось уловить в комнате, находившейся под ее спаленкой. Она несколько раз ложилась на пол и прикладывалась к нему ухом. Именно там был заперт Доминик. Видимо, он ходил взад и вперед, от стены к окну, — она долго слышала его размеренные шаги. Затем наступила полная тишина, очевидно, он сел. Да и другие звуки постепенно затихли; все засыпало. Когда ей показалось, что весь дом уснул, она как можно бесшумнее открыла окно и облокотилась на подоконник.
Ночь была ясная и теплая. Узкий серп луны, заходившей за Совальский лес, слабо озарял поля, словно ночная лампада. Удлиненные тени высоких деревьев черными полосами ложились на луга, а трава в освещенных местах отливала бледно-зеленым бархатом. Но таинственная прелесть ночи не привлекала внимания Франсуазы. Всматриваясь в даль, она отыскивала взглядом часовых, которых немцы, по всей вероятности, расставили вокруг мельницы. Да, она ясно различала их тени, тянувшиеся вдоль Морели. Напротив мельницы был только один часовой; он стоял на противоположном берегу реки, под ивой, ветви которой купались в воде. Франсуаза отчетливо видела его. Это был высокий солдат. Он стоял неподвижно, устремив взгляд в небо, похожий на замечтавшегося пастуха.
Внимательно осмотревшись, девушка опять села на кровать. Так провела она около часа, поглощенная какой-то мыслью. Затем снова прислушалась; в доме по раздавалось теперь ни малейшего шороха. Она еще раз подошла к окну и выглянула наружу, но, должно быть, рог месяца, который все еще виднелся за деревьями, показался ей помехой, и она снова предалась ожиданию. Наконец она решила, что пора. Стало совершенно темно, она уже не различала часового напротив, и все кругом расплылось в чернильную лужу. Еще с минуту она прислушивалась, потом решилась. Здесь, у самого ее окна, проходила лесенка — ряд железных, вделанных в стену ступенек, которые вели от колеса на чердак и когда-то служили мельникам для осмотра частей механизма. Впоследствии устройство колеса было изменено, и лесенка давно уже пряталась под густым плющом, покрывавшим мельницу со стороны речки.
Франсуаза храбро перелезла через подоконник, ухватилась за одну из железных перекладин и повисла. Затем она начала спускаться. Юбка сильно ей мешала. Вдруг
— Это я, — прошептала она. — Скорей, поддержи меня, я падаю!
Она впервые сказала ему «ты». Высунувшись из окна, он схватил ее и внес в комнату. Здесь она разразилась слезами, стараясь, однако, подавить рыданья, чтобы ее не услыхали. Потом, сделав над собой отчаянное усилие, успокоилась.
— Вас стерегут? — спросила она шепотом.
Доминик, который еще не мог прийти в себя от изумления, охватившего его при виде Франсуазы, только показал на дверь. За стеной раздавался храп; как видно, часовой, не в силах бороться со сном, улегся на полу под дверью, думая, что таким образом пленнику не уйти.
— Надо бежать, — взволнованно продолжала она. — Я пришла, чтобы уговорить вас бежать и проститься с вами.
Но он, казалось, не слышал ее. Он твердил:
— Как, это вы! Это вы… И напугали же вы меня! Ведь вы могли разбиться насмерть. — Он взял ее руки, поцеловал их. — Как я люблю вас, Франсуаза!.. Вы не только добрая, вы еще и храбрая. Я боялся одного — умереть, не повидавшись с вами. Но вы тут, и теперь пусть они расстреливают меня. Если я побуду с вами хоть четверть часа, я готов потом встретить смерть.
Он осторожно привлек ее к себе, и она прижалась головой к его плечу. Опасность сблизила их. В этом объятии они забыли все.
— Ах, Франсуаза, — с нежностью сказал Доминик, — ведь сегодня день святого Людовика, долгожданный день нашей свадьбы! Ничто не смогло разлучить нас, раз мы все-таки здесь, наедине друг с другом, раз мы явились на назначенное свиданье… Правда? Ведь сейчас утро перед нашей свадьбой.
— Да, да, — повторила она, — утро перед свадьбой.
Дрожа, они поцеловались. Но внезапно она оторвалась от него. Страшная действительность встала перед ее глазами.
— Надо бежать, бежать, — пролепетала она. — Нельзя терять ни минуты.
Он протягивал в темноте руки, чтобы снова обнять ее, но она сказала, опять обращаясь к нему на «ты»:
— О, прошу тебя, выслушай меня… Если ты умрешь, я тоже умру. Через час станет светло. Я хочу, чтобы ты ушел сию же минуту.
И она торопливо рассказала ему то, что задумала. Железная лесенка доходит до колеса. Ухватившись за лопасти, он сможет сесть в лодку, которая спрятана в углублении. А потом ему легко будет добраться до того берега и скрыться.
— Но ведь там, наверное, часовые? — спросил он.
— Только один, напротив, под первой ивой.
— А если он заметит меня? Если вздумает крикнуть?
Франсуаза вздрогнула. И вложила ему в руку нож, который принесла с собой. Наступило молчание.
— А ваш отец, а вы? — продолжал Доминик. — Нет, нет, я не могу бежать… Когда меня здесь не будет, эти солдаты могут растерзать вас… Вы их не знаете. Они обещали помиловать меня, если я соглашусь провести их через Совальский лес. Когда они увидят, что меня нет, они будут способны на все.