Собрание сочинений. Т.4.

Лацис Вилис Тенисович

— У вас же есть специальность, товарищ Капейка, — напомнил Эльмар. — Вы хорошо знаете автодело — можете заведовать большим гаражом, мастерской. Будете работать в государственном учреждении. Мало ли возможностей. И зачем вам обязательно думать об этом? Сегодня надо отдохнуть, потому что будущей ночью отправимся в путь. Врач в последний раз осмотрит вас и даст лекарство… В лесу вам будет покойнее. Ну, попробуйте уснуть.

— Чего ты беспокоишься, Эльмар? Никогда я не любил подолгу спать. У нас, шоферов, жизнь такая — и дремлешь и едешь…

Целую неделю провели они в яме у Симана Ерума. Капейке казалось, что его живым опустили в могилу, и недоразумение заключается в том, что он почему-то не умер, — тогда товарищи могли бы засыпать яму и утоптать ногами, а Симану Еруму не пришлось бы опасаться за свою судьбу. Теперь он не спит по ночам, все ему кажется, что вокруг дома шныряют немцы. Однажды они в самом деле пришли, спросили у хозяина, не видел ли он поблизости незнакомых людей в ту памятную ночь, но Симан Ерум сделал младенчески-невинное лицо и уверил, что незнакомых людей не видел.

Прошлой ночью врач сказал, что раненого можно перенести в другое место. Эльмар Аунынь тотчас же повидался со своими товарищами, и они обещали достать подводу.

Первые три дня Капейка не знал, что у него ампутирована нога. На четвертую ночь врач завел разговор о достижениях современной техники протезного дела, рассказал про известных ему инвалидов, у которых не было ни рук, ни ног, но которые все же в состоянии были исполнять довольно сложную работу. Нет, в наше время инвалидность больше не делает человека беспомощным. Особенно, когда у него обе руки на месте.

— Вам тоже не следует вешать голову. Сделаем протез, и тогда можете хоть танцевать.

Поняв, что с ним случилось, Капейка целый день молчал. Значит, он уже не такой, как все люди, и больше никогда не станет таким. Калека, инвалид, молодой человек на правах старика. В трамвае даже женщины уступают место, на улицах мужчины дают дорогу… Больше ему не бегать. Никогда не воевать. Батальоном будет командовать другой человек, с двумя ногами. Жалость, сочувствие — дар общественной вежливости — хочешь ли, нет ли, а придется принимать.

Это были горькие мысли. Никак не удавалось ему привыкнуть к новому положению. Шутить совсем не хотелось. Но Капейка не был нытиком, он дал этой горечи перебродить, не выливая ее на тех немногих людей с которыми в это время приходилось общаться. Они-то чем виноваты? Виновники расхаживали по дорогам Латвии, по улицам городов со свастикой на рукаве. «Хайль Гитлер!» — орали они и недоверчиво оглядывались, чувствуя везде ненависть и тайную угрозу. Они свою долю получат. Жалко только, что Эвальд Капейка уже ничего не может сделать, — и это тогда, когда ему особенно хочется воевать.

Если бы еще не эта сырая, душная яма, где пахнет плесенью, если бы вокруг были добрые друзья и разговаривали с ним обо всем, что взбредет на ум, не лезла бы в голову всякая дрянь. Яма остается ямой — тесная, темная нора, где мыслям нет простора для полета.

Вечером пришел врач. Еще раз осмотрел ногу, вернее то, что осталось от ноги, обработал и очень тщательно перевязал рану, потом вручил Эльмару перевязочный материал и лекарства и проинструктировал, как ухаживать за раненым.

— Терпение и покой — это самое главное, — сказал он Капейке. — Все протекает нормально. Вам больше ничто не угрожает. Хорошо бы показаться через неделю врачу.

— Благодарю вас, — Капейка пожал врачу руку. — Если нам придется встретиться при иных обстоятельствах, постараюсь доказать свою благодарность не на одних словах.

— Что ж благодарить, я только исполнил долг врача.

— Скажите хоть, как вас зовут.

— Доктор Руса.

— Я на всю жизнь запомню, товарищ Руса. А если вы когда услышите про Эвальда Капейку — то знайте, что он во всякое время готов вам служить.

Врач ушел. Через некоторое время в яму спустился Симан Ерум.

— Товарищи ваши прибыли. С подводой… — зашептал он. — Я им рассказал, по какой дороге лучше ехать, чтобы не наткнуться на немцев и шуцманов. Жена дала домотканное одеяло… теплее будет. Пришел проститься и узнать, не нужно ли еще чего.

— Спасибо, хозяин, ничего больше не требуется.

Нам надо спешить, чтобы к утру добраться. И вам меньше хлопот.

— Не говорите, — согласился Ерум. — Думаете, я сплю по ночам? Ни-ни. Полежу немного — бегу поглядеть, нет ли чего такого. У меня сосед нехороший очень человек, всячески подлаживается к немцам. Если бы он заметил — тут же в полицию и натравил бы их на меня. А я все что мог делал, только бы вам угодить.

Жизнь ставил на карту, всем имуществом рисковал.

Если бы немцы пронюхали — крышка!.. И усадьбе и хозяину.

— Я не забуду, сколько вы мне добра сделали, — подтвердил Капейка.

— Чем мог… Вы, часом, не знаете в Риге Карла Жубура?

— Знаю такого. До войны работал в том же районе, где и я.

— Родственник мой. Если придется встретить, расскажите, как вам у меня жилось. Пусть не думает, что Симан Ерум своим не помогает. Стараюсь сделать все, что от меня зависит. Когда времена изменятся, замолвите там за меня доброе словечко.

— А зачем вам это, — удивился Капейка, — если вы всегда таким будете, незачем за вас и просить.

— Конечно, конечно… Однако всякое может случиться. Бывает, что завистники оклевещут. Вот тогда ft можно сослаться на человека, который тебя с хорошей стороны знает. А вы, наверно, большим человеком будете.

Он стоял на страже, пока партизаны вытаскивали Капейку из ямы, не ушел и тогда, когда раненый был уже отнесен на подводу к опушке леса. Быстро уничтожив все следы пребывания здесь людей, Симан Ерум облегченно вздохнул и почувствовал, что ему до смерти хочется спать. Эту ночь он мог спокойно отдыхать. Успокоился он и в другом отношении.